Волчок
Шрифт:
Глава 26 Княгиня на букву Г.
Невозможно сказать, кто и когда заложил здесь, на высоком берегу Ледяного озера, первый камень единственного города в целой долине, ныне Змееграда.
Раньше здесь жили разные существа, то сменяя друг друга, то все вместе. За многие столетия город десятки раз перестраивался, менял имена и правителей. Могучие стены сносились и перестраивались, становясь шире и больше. Выше них остались только пожарные башни и крыша дворца.
Были здесь и широкие улицы, чтобы по ним могли ходить минотавры и подземные каналы с выходом на улицы — для русалок. Вода из Ледяного озера до сих пор попадала в подземные тоннели
Сейчас в Змееграде, по мнению князя Лютомира, было то же равноправие, только более равное и правильное. Первым делом новый князь незаметно пересажал всю невоспитанную нечисть и нелюдь по клеткам. Горожан больше не убивали, не обворовывали, не смотрели на них как на добычу, не мешались у них под ногами и не пугали своим внешним видом.
Воодушевленный успехом князь, как раздобревший от выпивки папка, еще и устроил для народа урожай, который только собирать успевай, барьер от непогоды и живую воду, помогающую от всех болезней и ран. А сам Лютомир и его жена обрели бессмертие. Где князь эти чудеса взял, он, как уважающий себя кудесник, не признавался. Естественно, все и так знали.
В народе ходили слухи о могущественном Змее, который живет далеко на севере, в горах, и может исполнить желание того, кто сможет добраться до него. Но большинство просителей, а их было немного, обычно попадали к нему в пасть, не успев даже поздороваться. Но кое-кому это все-таки удалось принести князю Змеев дар. Те кто знал об этом, благоразумно молчал, вознося Лютомира как чудотворца и благодетеля. А любопытство и сомнения остальных вскоре угасали в спокойной сытой жизни.
Так было, пока дар не начал портиться. Не выдержав резкой потери здоровья и красоты, княжна умерла еще в самом начале чудесного века, оставив ему сына. Князь стал чахнуть быстрее. Дары тоже. Змей стал требовать в жертву молодую девушку, сначала раз в год, теперь чуть ли не по две за месяц.
Лютомир и рад был передать дело молодому сильному сыну. Но право на трон и Змеев дар уже принадлежало внуку от первого неудачного брака. Ребенок родился без его ведома и бесследно исчез. Лютомир, чувствовал, что скоро превратится в живую лежачую мумию и отправил на поиски внука лучших охотников. А сам уже искал для сына невесту, с которой тот унаследует трон и чудо.
Да только дурочек, желающих пожертвовать здоровьем и красотой было найти сложнее, чем тех, кто обрадуется чирью на заднице, а готовых обожать молодого князя было еще меньше.
Однако чудеса случаются.
***
По коридору замка застучали быстрые резкие шаги, а затем от пинка бахнула дверь. Стучаться восемнадцатилетний князь Аресий пока не умел. Особенно плохо получалось с дверью веепокои.
Нарисовавшаяся месяц назад невеста была старше его лет на пять, красивая, сильная, но самая настоящая деревенщина. Даже имя как у козы — Гарья. И ума как у скотины. За месяц так и не научилась проявлять к будущему мужу должное уважение. В частности, Аресию не нравился ее взгляд, от которого хотелось отряхнуться и посмотреть в зеркало и проверить нет ли на лице навоза. Лютомир не обращал внимания на ее поведение. Напротив — окружил заботливыми слугами и чуть ли пылинки с нее не сдувал. Так что Аресию пришлось самому воспитывать будущую жену.
Девушки — хотя какая она ему девушка, — тетеньки он в комнате не нашел. Зато вместе со сквозняком с открытого балкона доносилась нежная трель окарины.
Гарья
стояла на краю просторного полукруглого балкона лицом к озеру и выводила печальную мелодию. Ветер трепал ее непослушные каштановые волосы. Обманчиво рыжее, но уже холодное солнце обвело девушку золотым контуром и прочертила фиолетовую тень до порога комнаты. Зрелище могло бы заставить трепетать душу любого мужчины. А музыка, подхватываемая ветром, щемила сердце, вызывая воспоминания о родном доме и беззаботном невозвратимом детстве.Аресий же трепетал только от чувства превосходства, гордясь своей скрытностью и возможностью подглядывать за весьма сентиментальным и личным занятием. Саму музыку он считал бесполезной дамской забавой. Его когда-то пытались научить игре на гитаре, но гитара попалась плохоиграющая, да еще и случайно сломалась о дверной косяк, три раза.
Мелодия резко прекратилась, и Гарья обернулась, как оглядывается бабуин, заметивший чужака на своей территории.
— Играй, — разрешил Аресий тоном, каким разрешают вылизывать ботинки.
— Сгинь, — с той же доброжелательностью ответила Гарья и, вспомнив, с кем говорит, добавила чуть-чуть вежливости. — … Те.
— Если не будешь играть, то собирайся. На арене скоро бой. Ты же не в этом пойдешь?
— Я и не пойду.
— А тебя никто не спрашивал.
— Вот и отлично, значит можно не идти.
— Что?!
— Не спрашивают — не лезь. Тебе не мешало бы освоить это правило. Может быть, люди к тебе потянутся.
Аресий остался глух к ее мудрым наставлениям.
— Ты не можешь пропускать такие события!
— Твой отец лично разрешил мне не ходить.
— Ты не за моего отца выходишь, а за меня. Так что если не хочешь, чтобы твоя жизнь здесь превратилась в ад, чти наши традиции!
Когда Гарья только приехала в город, до того как "сдаться" в жены она побывала на арене в качестве рядового зрителя. На поле Аресий бился с троллем. Ну как бился — долго и театрально изводил его на радость зрителей. Тролль должен был отвоевать свою свободу. Но в то время, как на Аресие были доспехи, а в руках — меч, троллю не дали даже палки, а сам он был грязный, худой и вялый. Бедолага походил больше на еле живое тесто, чем на тролля. Чего нельзя было сказать о зрителях. Гарью приводил в недоумение хищный восторг толпы, для которой избиение чудовища было увлекательнейшим зрелищем. Она то глупая представляла городских раздражающе воспитанными утонченными ханжами. Напрасные переживания, на самом деле все еще хуже.
— Это жестокий и нелепый цирк, а не традиция.
— Знаешь, что бывает за подобные оскорбления?
— Что? — ее равнодушным голосом можно было бы укладывать асфальт, если бы в Змееграде он был.
— Казнь! — он пожалел что слово слишком короткое, чтобы вместить в него всю суровость.
Однако лицо Гарьи изумленно вытянулось.
— Есть что-то хуже, чем общаться с прыщавым надутым ерпылем? — заинтригованно спросила она.
— Как ты смеешь?! Ты… ты не смеешь!
— Извиняюсь, — виновато прикрыла глаза девушка. — Кхм, "его светлостью Прыщавым Надутым Ерпылем".
Аресий гневно посопел и ухмыльнулся.
— А знаешь, что? Ты на самом деле боишься меня! Поэтому огрызаешься.
Ему удалось ее удивить. Брови девушки поползли на лоб. В груди больно распирало от рвущегося наружу смеха.
— Да-да, — Аресий двинулся к Гарье. — Я все вижу.
Гарья оторопело попятилась и села на каменные перила.
— На самом деле, — повторил Аресий, воодушевленный ее замешательством и приблизился ровно на столько, насколько позволяли вытянутые и сложенные одна на другую ноги девушки.