Волчья королева

Блюда, которые подали для предводителя, явно отличались от того, что обычно ела я. Тут не было практически ничего без мяса. Даже в овощном салате я видела куриное филе. Так что мне даже стало немного обидно, что я уже набила живот больше некуда.

Он ел молча несколько минут, а я со всех сторон оглядывала блюда на столе. Пауза была ну просто невыносимой, но я не знала, что сказать. С одной стороны, было здорово, что предводитель перестал обращать на меня внимание, а с другой, я стала ощущать странное давление, исходящее от него. Наконец, назрел идиотский вопрос, ответа на который я даже не ждала и боялась задать его даже самой себе.

— Аргос, а что сейчас происходит с моими родителями? — тихо спросила я, нервно теребя заусенец.

— Что? — удивленно переспросил предводитель, явно не ожидая услышать ничего подобного.

Он словно давал мне шанс забрать свои слова обратно. Я смутилась, но отступать не стала.

— Ну, вы ведь похитили меня. Что сейчас происходит с моими родителями? Я знаю, что вы знаете. Скажите, пожалуйста! Они сильно волнуются?

Аргос замялся, и его лицо стало неуверенным. Я невольно напрягла зрение, пыталась прочитать ответ в его глазах, но, к несчастью, предводитель тут же заметил тяжесть моего взгляда, и его растерянность сменилась сухой злостью.

— Ты действительно хочешь знать это? — напряженно спросил он.

— Конечно, они ведь моя семья.

В этот момент я старалась выкинуть из памяти образы Вевеи и слова Алека, что я ее биологическая дочь. Мама — Таня, папа — Витя — это были мои первые слова, и я не собиралась ничего менять из-за каких-то глупых снов.

— Что ж, тогда слушай, только потом не говори, что это неправда.

Я затаила дыхание, ожидая услышать все, что угодно: мама плачет который день, отец небритый ходит по дому словно тень, улыбка навсегда пропала с лица сестры. Я представляла, что папа даже уходит с работы, мама почти не выходит из комнаты, в доме постоянно торчит полиция, берет показания у всех моих друзей. Черт, да я даже представляла, что кому-то из родителей стало действительно плохо по моей вине. И это было больно. Но то, что сказал мне Аргос, просто выжглось в памяти огненной строкой.

— Они тебя не знаю, Женя. Ведьмы, работающие на меня, стерли им память. У них всегда была одна дочь.

Мой рот невольно приоткрылся в немом крике. То есть как? Стерли память? Моя семья меня не знает? Волна шока едва не опрокинула меня со скамейки. Невозможно, неправильно, нет! Дышать стало трудно, и я поняла, как слезы буквально вырываются из глаз, круша все на своем пути. Я приставила руки к лицу и зарыдала, даже не пытаясь унять бешеную тряску тела.

Это было хуже. Хуже, чем что угодно. Представить, что ты смотришь в глаза человеку, которого всю жизнь называл мамой, а в ответ видишь всего лишь пустую доброту, как к простому прохожему, не получалось. Когда умирает мать — умирает частичка тебя самого; не видеть ее лицо, глаза, улыбку — значит не смотреть в лицо истинного счастья. Но что делать, если она не умирает, а исчезает из жизни? Как можно признать, что она может быть рядом, но в то же время так далеко?

Я не понимала, за что. За что они сделали это со мной.

— Я ведь говорил тебе, что знать совсем необязательно, — прорезал тишину, словно удар гроза, стальной голос Аргоса.

— Вы монстр! — закричала я. — Как вы могли!

— Это лучше, чем если бы они страдали по тебе.

Конечно, в каком-то смысле он был прав, но я не могла не вести себя эгоистично в тот момент. Слишком много боли.

— Верните все назад! Вы не имеете права так поступать с ними!

— Я в праве делать то, что хочу, исключая убийство, по отношению к земным.

— Они — моя семья! — все еще продолжала кричать я, не отнимая рук от лица. Лучше уж темнота, чем ненавистное лицо Аргоса.

— Зато ты больше не их. Успокойся, Женечка. Разве подростки не мечтают, чтобы родители перестали заботиться о них?

— Ненавижу вас! — в сердцах закричала я.

— Или ты хочешь, чтобы о тебе заботились? — как ни в чем не бывало продолжил предводитель. — Я могу заботиться о тебе.

— Катитесь к черту!

Я оторвала праву руку от лица и, не открывая глаз, из которых все еще текли слезы, взяла что-то со стола и швырнула в сторону, откуда доносился голос Аргоса. Послышался звон, и я все же приоткрыла один глаз. Через белую пелену слез было плохо видно, но я все-таки разглядела след чего-то на стене. Похоже, я запустила тарелкой с салатом.

— Женя, Женя, где твои манеры, — покачал головой предводитель.

— Я хочу уйти отсюда!

— Тебя никто не держит, — сделал удивленный тон Аргос. — Ты наелась?

— Да.

— Сейчас Ева проводит тебя к себе.

Я кивнула и встала, плавно схватив со стола и засунув в рукав платья вилку. Не знаю, зачем, просто вдруг пришло в голову. Ева пришла через несколько минут, и я успела поймать на себе ее внимательный взгляд.

Аргос перемолвился с ней парой слов, где основной темой была моя «совсем невоспитанная выходка», а потом мы с волчицей вышли из столовой. Несколько минут стояла гробовая тишина.

— Мне жаль на счет твоих родителей, — наконец, сказала Ева. — Я не думала, что Аргос скажет тебе.

— Этой поганой сволочи лишь бы доводить людей по истерики, — пробубнила я в ответ, все еще всхлипывая после продолжительного рыдания.

— Ты сама не знаешь, о чем говоришь, — зло ответила женщина.

Я поняла, что задела ее волчьи чувства, но ничего поделать с собой не могла. То, что я сказала, выражало только самую маленькую часть того, что я чувствовала. Грусть прошла, и теперь я чувствовала только ярость, перетекающую в желание вонзить вилку в сердце Аргоса.

— Тебе бы расслабиться не помешало, — заметила Ева, когда я едва не накинулась на стену с кулаками.

— Им можно вернуть память? — спросила я вместо того, чтобы ответить. — Можно заставить их вспомнить меня? Хотя бы, что я просто была в их жизни?

— Это твой вопрос?

Я осеклась, вспомнив, что у меня был один вопрос, на который Ева должна была ответить. Другой бы воспользовался тем, что мне не до этого, чтобы забыть про договоренность, но волки слово, похоже, держали.

— Нет, это не он, — покачала я головой. — Ты можешь не отвечать.

— Тогда я не отвечаю, — кивнула Ева.

Дальше мы шли молча до самой моей комнаты.

— Тебе, наверное, хочется побыть одной, — предположила женщина, когда мы замерли возле входа. — Я скажу Лине, что сегодня к тебе лучше не заходить.

Я кивнула, все силы вдруг куда-то пропали.

— Зайди ко мне вечером, пожалуйста, — попросила я. — Я приготовлю тебе вопрос.

По лицу волчицы скользнула мимолетная улыбка. Я вошла в комнату, и за мной тот час выросла земляная стена. Ева всегда делала это, когда я отворачивалась, но мне все-таки удалось разгадать их секрет: между вроде бы сплошным каменным полом располагалась небольшая трещинка, которая, по моим предположениям, вела в какой-то тайный отсек, где находилась земля, которая по приказу оборотней появлялась словно из ниоткуда. Только вот от моего открытия не было никакой пользы.

Меня снова окутала темнота, и я повалилась на кровать. Руки и ноги были словно ватными, губы подрагивали и, кроме как спать, ничего не хотелось. Я была разбита, мои глаза постоянно были на мокром месте, хотя плакать я уже не могла. В голове крутились мысли о родителях и страшные догадки. Зачем оборотням понадобилось стирать память моих родителей? Неужели это значит, что я никогда не вернусь домой?

При мысли о том, что Аргос собрался держать меня здесь вечно, все внутри замирало от ужаса. Я не могла находиться здесь, не могла отвлечься, не могла по-настоящему посмеяться над чем-то, мне было плохо. Словно надо мной ставили какой-то чудовищный эксперимент.