Волчья песнь

– Не стреляйте, - жалобно повторил повар.
– Я никогда ни в кого не стрелял, я сдаюсь...

Голос его осекся. Он внезапно понял тёмным перепуганным разумом, что перед ним стоит существо, для которого уже давно нет понятия "сдаюсь". В юного человека, одетого в узкую крутку без рукавов и широкие кожаные клёши со шнуровкой, не было ни сожаления, ни сострадания, ни любопытства - ненависть и голод. Ноздри землянина раздувались, верхняя губа приподнялась - как у зверя.

– Что там, Мир?
– спросила выпрыгнувшая из-за прицепа Машка. Повар повернулся к ней, рассчитывая, может быть, что у девушки легче найти сочувствие - но на его беду движение это вышло слишком резким. А любое резкое движение могло быть лишь попыткой нападения. Коротко рыкнув, Мирко нажал на спуск - длинная очередь в упор опрокинула тушу джаго внутрь прицепа. Машка изящно, почти балетно, скакнула внутрь, и изнутри раздался её звонкий голос:

– Мирко, хлеб!
– что-то весело загремело.
– И каша!

– С мясом?
– настороженно спросил Мирко. К мясу, употребляемому джаго, следовало относиться осторожно. Очень осторожно.

– С рыбой!

– Ух!
– Мирко махнул рукой: - Сюда все!

Он вскочил внутрь, поскользнулся в луже крови, падая, оттолкнулся рукой от окровавленного пола, так и не упал окончательно. Положив автомат рядом с плитой, разломил протянутую буханку серого хлеба и начал есть, откусывая поочерёдно огромные куски из правой и левой руки...

...Весёлый шум и выкрики неслись от прицепа. Слушая их, Сашка улыбался. Он полулежал в кювете недалеко от убитого спецназовца и внимательно осматривал дорогу в обе стороны.

Мягкие шаги заставили его повернуться всем телом. Подошедший Горька в одной руке держал дикий сэндвич - хлеб, сырая мороженая рыбина и консервированные овощи - а другой протягивал Сашке картонную тарелку, полную зеленоватой каши, жареной рыбы, тех же овощей, с огромным ломтем хлеба сверху.

– На, поешь. Я посмотрю, - Горька присел, продолжая есть, но держа теперь в правой руке свой автомат. Приняв тарелку, Сашка с благодарностью посмотрел на профиль своего лучшего друга - жуя, Горька посматривал по сторонам.

– Не сердись на ребят, - сказал между тем Белкин, проглатывая кусок, - все очень голодные.

– Ерунда, - Сашка нагнулся над едой.
– Думаю, это всяко вкусней, чем жевать травинки?

– Значительно, - засмеялся Горька. Отряхнув руки, он достал обрез помпового ружья из-за спины, озабоченно покачал головой. Кожа, покрывавшая рукоять на месте лихо отпиленного приклада, вытерлась.
– Нужна новая обшивочка...

– Сдери скальп, - Сашка кивнул на труп рядом.

– Пожалуй, придётся...
– вздохнул Горька, доставая нож - хороший охотничий клинок, но с самодельной рукоятью.

Сашка кинул камешек в стену прицепа. Высунулся Дик, за ним маячила Машка, через плечо парня кормившая его кусочками солёного огурца.

– Хватит жрать, стошнит!
– крикнул Сашка.
– Набивайте в рюкзаки хлеб, сухари, консервы, которые не подозрительные, берите с собой, что руки не тянет - и уходим, а то накроют нас тут сейчас...

– А прицеп?
– уточнил Дик.

– Сжечь к чертям собачьим вместе с машиной!

Дик кивнул и исчез. Сашка подобрал последние кусочки каши, вытер тарелку хлебом, задумчиво съел и его. Его ребята начали выпрыгивать наружу - парни несли за плечами старые, ещё пионерские, рюкзаки, в руках почти все что-то держали и все что-то дожёвывали. Дик, выбравшийся последним, снял со своего жуткого держателя для гранат одну, выдернул кольцо и легонько перебросил гранату в двери прицепа. Раздался глухой взрыв, окна вылетели, крышу вспучило.

– При желании всегда можно хлопнуть дверью и в чистом поле, а?
– подмигнул Сашке Горька.

Он на ходу вытирал окровавленную правую руку о штаны, держа в левой скальп.

3.

У подножия увенчанного короной из валунов холма горел небольшой костёр. Ночь обступала огонь со всех сторон и могла показаться стенами дома - по крайней мере, об этом приятно было думать.

Мирко сидел возле сложенных рюкзаков, прислонившись к ним спиной. Голова Бранки лежала у него на коленях, и юноша неспешно перебирал пальцами волосы своей подруги - словно играл с волной.

Димка устроился на животе, болтая в воздухе ногами и устроив подбородок на ладонях. Люська, сидя возле него со скрещенными ногами, чинила разошедшийся по шву сапог парня.

Дик, сосредоточенно хмуря брови, перебирал свой пулемёт, раскладывая деталь за деталью на своей куртке. Машка, лёжа на спине с заложенными за голову руками, смотрела в огонь.

Олмер, стоя на коленях возле огня, шевелил в огне толстой веткой. Лицо мальчика было задумчивым и... потусторонним каким-то. Таким оно было у германца всякий раз, когда он непонятным для других образом складывал обычные слова в стихи - "не хуже, чем у Сажина". (1.)

1.Культовый поэт и певец Русской Империи, военный и политический деятель времён её становления.

Нина, как и Дик, чистила оружие - с особой любовью полируя исчёрканный метками приклад. Это девушку интересовала лишь стрельба - и всё, с нею связанное...

Горька, сидевший поодаль, растягивал обработанный скальп на палочках, негромко насвистывая простенькую мелодию, казавшуюся тут пришелицей из иного мира. Галя шила ему новый ремень для куртки.

– Ну вот, - удовлетворённо вздохнув, Горька отодвинул от себя распорки и приобнял Галю. Она потёрлась щекой о плечо друга, но Горька уже закрутил головой: - Эй, а где Сашка?

– Где-то наверху, - откликнулся Димка, - я видел, как он ушёл туда, когда мы уже костёр разжигали.

– Я сейчас, - шепнул Горька девушке, поднимаясь на ноги.
– Посмотрю, что там с ним.

Неслышно ступая, юноша поднялся на холм.

– Сань?
– негромко окликнул он.

– Я тут, - ответил Сашка. Он сидел за большим, почти строго пирамидальным, валуном, в тени - и сейчас он поднял руку, показывая, что действительно здесь.

Горька присел рядом, подогнув под себя ногу. Посмотрел и скоса.

– Чего ты ушёл? Тут холодновато, - он повёл плечами. На самом деле холода он не ощущал.

– Так...
– нехотя ответил Сашка, качнув своим "хвостом". Горька различал, что лицо у него грустное.
– Ничего страшного, просто хочется побыть одному...

– Эй, эй. Мысли об одиночестве до добра не доводят, - Горька подтолкнул Сашку в плечо.
– Ты многовато на себя взвалил, тебе не кажется?

– Может быть, - по-прежнему неохотно, словно давил из себя слова, сказал Сашка.
– В любом случае мне надо отдохнуть.

Они какое-то время молчал, глядя в густо усыпанное крупными звёздами открытое небо. Они редко видели эти звёзды - лес, лес, лес... Он и сейчас шумел вокруг - апрельский лес, какую-то неделю назад одевшийся первой листвой. Лес этот они любили, но они были русскими, они были землянами, а значит - не могли жить без неба, не могли жить без звёзд...

– Ты всё ещё думаешь об Ане?
– неожиданно спросил Горька. Сашка глянул изумлённо, потом потёр лоб:

– Да... я...
– и замолчал снова.