Волки взвоют. Лисичка из убойного отдела

— Она сама, — пожимает плечами Орэд, злобно глядя на двух совершенно незнакомых мне офицеров. Его голос звучит хрипло, будто он только что кричал.

Выходит, Дализа меня отправила в обход, а сама через санчасть пошла встречать. Хитро, ничего не скажешь.

Я перевожу взгляд на офицеров. У одного под глазом наливается синяк, у второго губа разбита. Их глаза пусты, взгляды устремлены в никуда. Они стоят неестественно прямо, словно деревянные солдатики. От их неподвижности становится не по себе.

— А с этими что? — Самоэ машет рукой перед глазами одного из офицеров. Никакой реакции, будто перед ним манекен, а не живой оборотень.

— Похоже, они тоже под действием препарата, — предполагаю я, чувствуя, как по спине пробегает холодок. — Возможно, для подчинения воли.

Дайр хмурится, его глаза сужаются: — Вот почему они спутали Орэда с тобой. Просто выполняли приказ схватить первого вошедшего.

— Мда-а-а, — выдыхаю я, все еще не веря своим глазам. — Это просто наитупейший способ кого-то устранить, — говорю Дализе. — Для кого старалась-то?

— Приказ офицера Адэ, — стонет волчица, ее язык заплетается. — Допросить и устранить следы доопроса.

— Сыворотка правды, — хмыкает Орэд, но в его голосе нет веселья.

Дайр цикает и переводит на меня очень внимательный взгляд. Он явно что-то понял для себя, и от этого взгляда мне становится не по себе.

— Драный хвост, — ругается Взгрих, он склоняется над волчицей и вздергивает ее подбородок. — Цель допроса?

Дализа пытается сопротивляться, но все равно не справляется и выдает то, что хочет слышать волк: — Выяснить, что замышляет офицер Крайм и дать Шияро установку на его устранение.

Я обвожу взглядом зал, пытаясь осмыслить ситуацию. Становится жутко от понимания, что Дализа могла использовать любой другой предлог, чтобы заманить меня в уединенное место и запрограммировать на уничтожение моего волчары. И это могло получиться. Программа просто сработала бы в любой момент и все…

В комнате повисает тяжелая тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Дализы.

— Давайте свяжем этих троих, пока действие препаратов не закончилось, — наконец говорит Дайр, его голос звучит напряженно. — А потом решим, что делать дальше.

— По-хорошему нужно вызвать патруль, — говорю я, чувствуя, как напряжение в комнате нарастает, — но проблема в альфе, который решил использовать меня против Крайма.

Дайр как-то зло усмехается, его глаза сверкают.

— Неужто так не понравилось, что ты отказалась исполнять его приказ во время своего дежурства?

Я хмыкаю, а остальные переглядываются. В итоге все внимание достается мне, и оно очень требовательное. Чувствую, как по спине пробегает холодок.

Вскидываю руки и качаю головой, пытаясь отделаться от этих пронизывающих взглядов.

— Не-не-не! Все вопросы к белобрысому, пусть он поясняет.

Чтобы все рассказать, мне не хватит и нескольких дней. Тем более, сама еще не разложила все по своим местам. В голове полный бардак.

Орэд тяжело вздыхает и переводит взгляд на окно. За стеклом — обычный день в Убое, а у нас тут такое творится. — Тогда остается найти офицера Крайма и привести сюда. Я не имею представления, как решать эту проблему.

Мы все переглядываемся, обреченно понимая, что волчару можно ждать до самых соревнований. Он же не отчитывается перед нами. Повисает тяжелая тишина.

— Предлагаю собрать улики, — нарушает молчание Самоэ, его голос звучит неуверенно.

— И запереть их у нас в подвале, — вношу я свою лепту, чувствуя, как в голове зарождается план. — Там для этого есть помещения.

Волки переводят на меня убийственные взгляды. Я почти физически ощущаю их недоверие и подозрение.

— Что? — не выдерживаю я давления, мой голос звучит почти обиженно. — Мне Брысь их показал!

В комнате повисает напряженная тишина. Кажется, я только что выдала больше, чем следовало.

96

Три недели спустя

Утреннее солнце слепит глаза, отражаясь от стеклянных панелей огромного стадиона. Воздух наполнен гулом голосов, запахом свежескошенной травы и едва уловимым ароматом жареных закусок с ближайших ларьков. Трибуны уже гудят от наплыва зрителей, их возбужденные голоса сливаются в единый рокот.

Десятки бусов выстроились на парковке, словно готовясь к параду. Из них выгружаются кадеты в парадной форме, блестящие пуговицы и начищенные ботинки сверкают на солнце.

Наше отделение стоит возле своего буса, чуть в стороне от основной суеты. Прохладный ветерок треплет волосы, принося запах близкого леса. Я машинально одергиваю форму, чувствуя, как по коже бегут мурашки от волнения.

Вдалеке, среди моря форменных курток, замечаю знакомую рыжую макушку – стерва Гвид. Ее волосы пламенеют на солнце, словно маяк среди бушующего океана. От ее вида внутри что-то неприятно сжимается, но я отмахиваюсь от этого чувства и скольжу взглядом по другим лисам, надеясь увидеть светлую улыбку Яшки. Не нахожу ее, но может быть это и к лучшему.

Ад стоит перед нами, его серые глаза внимательно осматривают каждого. Легкий ветерок играет с его светлыми волосами. На его губах растягивается привычная усмешка, но в глазах читается что-то большее.

— Итак, — начинает он вполголоса, перекрывая гул толпы, — все помнят, что нужно делать?

Мы молча киваем. Никто не выглядит особо взволнованным предстоящими испытаниями, несмотря на царящее вокруг возбуждение. Волчара ввел отделение в курс дела сразу после той истории с Дализой. Кстати, ее вопрос тоже решил Ад. Пока они находились под действием препаратов, он заставил их забыть о произошедшем и вложил им в головы новые воспоминания, которые позже наверняка повеселили офицера Адэ.

В тот же вечер, он объяснил все ребятам и ввел их в курс дела.

За эти три недели, я поняла, что лучше и сплоченнее команды у меня не было. Ад хоть и сделал тренировки короче после того, как узнал причину моего посещения санчасти, но ребята стали относится ко мне бережнее.

— Отлично, — Ад окидывает нас еще одним внимательным взглядом. — Тогда на построение.

Мы выстраиваемся и направляемся к месту общего сбора. Наши шаги отдаются гулким эхом по асфальту. Внешне – обычная команда среди десятков других. Но каждый из нас знает, что сегодняшний день изменит все. Воздух вокруг нас, кажется, звенит от напряжения, хотя, возможно, это просто шум возбужденной толпы на трибунах.