Вольные города

С той поры Андрея стали считать за твердого, настоящего посла...

Тени от юрт все удлинялись. Солнце уходило за степной гори­зонт, окрашивая травы в багряный цвет. С реки веяло прохладой. Нойон¹ Сардар лежал в своей юрте на верблюжьей кошме и хрю­кал, как боров. Наложница, маленькая и светловолосая девочка, чесала Сардару спину. Больше всего на свете нойон любил это за­нятие и часто засыпал под приятные, ласкающие прикосновения девичьих пальцев.

Сейчас, на летнем кочевье, весь род Сардара — двенадцать се­мей. В каждой семье то темник², то сотник, а юнагасов³ по три или четыре. А безродных воинов более сорока тысяч. У каждого конь, а то и два. Часто кочевать надо, чтобы такую пропасть лошадей накормить. Правда, монгольские лошаденки очень выносливы. Они сами зимой копытами выбивают из-под снега траву и кормятся, а летом совсем заботы о них мало. Вот овечьи отары — тем надо большую заботу.

В этом году кочевье было трудным. Подался Сардар к югу, где теплее, а там крымские конники спокою не дают, на Дону ка­кие-то айдамахи объявились — тоже кочевью мешают. Только не­давно отыскал Сардар хорошее, обильное травой и водой, а глав­ное, спокойное место. И теперь наслаждается покоем. Спит, пьет кумыс, е наложницами тешится, на охоту ездит. Перед сном ему спину чешут — хорошая у нойона настала жизнь. До осени никуда трогаться не надо. Спокой...

'Нойон (тат.) — глава большого и знатного рода в Орде.

²  Темник (тат.)—командующий десятью тысячами войска.

³  Ю н а г а с (тат.) — командующий десятью воинами.

Ласкает девочка спину, млеет от сладостнейшего удовольствия Сардар, сон накатывается на него приятной волной.

Вдруг у входа в юрту зашумели, закричали сторожа, вошел в юрту человек в запыленном полосатом халате, в белой войлочной шляпе с завороченными краями, упал перед нойоном на колени, протянул золотую овальную с двумя отверстиями пластинку. На пластинке письмена. Сардар взял ее, но читать письмена не стал. Он узнал пайдзу хана. Все, что скажет человек, ее принесший,— повеление великого Ахмата.

— Сажай, благородный Сардар, своих воинов в седло, веди свой байрак в Сарай-Берке, наместник небесного царя хан Ахмат большой поход задумал. Война!

— Еще говори!

— Коназ Иван грамоту ханскую, священную порвал, бакаула Кучука выгнал, послов перебил. Хан приказал Москву под копы­та коней бросить.

Сардар оттолкнул девчонку, встал, приказал принести одежду. Вестнику велел идти отдыхать.

— Прости, благородный нойон,— мне по другим кочевьям ехать надо. Прикажи коней мне сменить...

...А из Сарай-Берке уже выступила бакаульная орда^[14]. Уже се­ли в седла воины всех кочевий, через два-три дня ее догонят. Вся Золотая Орда идет в большом походе, стекается в один поток на Муравский шлях. Хан Ахмат, злой, как шайтан, носится на коне по шляху, воинов торопит, шлет ертаульные^[15] сотни к Московским рубежам. На реке Тим Ахмат сделал орде большой привал. А на привале созвал совет. В ханский шатер собрались все сераскиры, сотники ертаульных сотен. Они чуть не на всех рубежах Москов­ских побывали. Здесь же, на совете, хан главного сераскира наз­начит. Многие думают, что им будет смелый и решительный Кара-Кучук. Не зря он бакаульную орду водит. Иные думают: главным сераскиром будет осторожный, хитрый и расчетливый Сардар. Его род славный, идет от кагана Узбека. Первым на совете говорил Кучук:

— Идти надо прямо. Через рязанские земли на Тулу. Там у Ивана мало рати — вся она дальше, между Серпуховом и Колом­ной стоит. Тульские заслоны собьем, потом расколем рать на две части и поочередно втопчем в грязь. А там Москва беззащитной будет лежать. У наших воинов волчьи сердца, наши кони быстры, как ветер, я сам впереди пойду. Ивану не надо давать опомниться. Наша победа в быстроте.

Сардар похвалил Кара-Кучука за храбрость и отвагу, потом обратился к хану, сказал:

— Совет великого бакаула, да продлит его жизнь аллах во веки веков, хорош, но не в этой битве. Он донесения наших ер­таулов слушал плохо, над ними думал мало. Раньше, когда Русь была слаба, никакой другой совет, кроме этого, не годился. Те­перь, воюя, считать надо. А по рассказам наших ертаулов, пусть они и преувеличены, может быть, у московитов рати на рубежах поставлено по шесть крат сто тысячей. Справа у нас лежит Рязан­ское княжество, раньше через него мы ходили вольно, теперь ря­занцы сами Москвы боятся. Казанский хан слаб — надежды на не­го нет, сзади Менгли-Гирей. Он, того и гляди, копье в спину метнет.

— По-твоему, идти на Москву нельзя? — крикнул Кучук.— По- твоему, домой возвращаться, снова баранов пасти?!

— Ты же сам сказал — основная рать у русских между Колом­ной и Серпуховом. Зачем же нам идти там, где сила? Не лучше ли обойти их слева? По верховским княжествам мы пройдем сво­бодно — они литовскому королю в рот глядят, а княжество Литов­ское с нами давно в дружбе. Ертаулы говорят, что на реке Угре рати Ивановой нет, переправы и перевозы целы. Вот куда нам на­до идти. И если мы от Угры ударим на Медынь, Боровск и Мо­жайск— главные силы обойдем и Москву схватим за горло. И спи­на у нас Литовским княжеством будет прикрыта.

— Угра далеко. Пока мы до Угры идем, нам русские все пятки отдавят. Да и до Угры им ближе, чем нам. Они и туда успеют. А нам, великий хан, медлить нельзя. Иди на Москву прямо.

— Еще раз выслушай меня, блистательный и мудрый,— Сардар низко поклонился Ахмату.— Раньше мы не раз ходили на Москву, но это были легкие походы. Помнишь, дошли мы до Алексина, судьба была неблагосклонна к нам, мы вернулись, и ничего худо­го не было. Этот поход — великий поход. Он не из-за даней и по­чинков собран. Этим походом судьба наша решается. Или нам сыть в Москве и вся земля эта твоя, или конец могуществу наше­му. Решай, великий хан, твоя теперь воля.

Ахмат долго думал над словами своих сераскиров, потом воз­дел руки к небу и сказал:

— На волю аллаха уповая, идем на Угру. Орду поведет Сардар.

На рассвете орда тронулась с места и сошла с Муравского шляха -на Пахнутцев шлях, к литовским границам...

...Русские доглядчики, посланные Иваном, зорко глядели за ордой Ахмата. И стоило ей свернуть на запад, как великому кня- по стало об этом известно. Был он в это время в Коломне. За не­сколько дней до этого Иван Васильевич побывал в Тарусе, где с полками стоял его меньшой брат Андрей, и в Серпухове, где вдру- | орядье были поставлены ополченцы под рукой его сына Иоанна.

Весь левый берег Оки, от Тарусы до Коломны, на сто двадцать верст ощетинился русскими копьями и мечами. Сам великий князь решил стать в Коломне вместе с князем Холмским на левом кры­ле войск, на самом опасном месте.

Весть о том, что ордынцы свернули с прямого пути, испугала князя: западные рубежи защищены были слабо. По-быстрому в Коломне был собран совет, на нем были Андрей Меньшой, князь Холмский и сын великого князя Иоанн. При Иване Васильевиче, как всегда, был дьяк Васька Мамырев, Никита Чурилов и два боярина: Григорий Мамон и Иван Ощера.

Великий князь вышел на совет одетый по-боевому: синего сукна корзно^[16], подбитое дамасским алым шелком, застегнуто на правом плече золотой застежкой. Корзно собрано так, что все левое плечо закрыто, а правая рука от сукна свободна, в таких плащах князья сысстари хаживали на битву, боевое корзно не ме­шало орудовать мечом. Под плащом князя кафтанец темно-крас­ного цвета до колен. Полы кафтана затканы золотом. Широкий кожаный пояс с серебряными пряжками затянут натуго. На нем висит меч, перешедший князю еще от деда, а может быть, и от прадеда.