«Волос ангела»

Уже подходя к дому, где жил Воронцов, Анатолий заметил странно знакомого человека, идущего ему навстречу по другой стороне улицы. Знакомым показалось сразу все: манера держать корпус при ходьбе, большие залысины на висках, видневшиеся из-под сдвинутой на затылок темно-серой шляпы, глубоко посаженные глаза – журналист был полностью уверен, что раньше с этим мужчиной они уже встречались. Но когда, при каких обстоятельствах, где?

Почему-то вспомнилось посещение Андрея в госпитале, во время империалистической войны, поездка в Питер. Возможно, виделись там, в Питере?

Анатолий приостановился, даже открыл было рот, чтобы окликнуть странно знакомого человека, но тот – видимо, сильно занятый своими мыслями – даже не заметил Черникова на малолюдной улице, совершенно не обратив на него внимания, прошел мимо, по другой стороне, направляясь к набережной Москвы-реки.

Неужели обознался? Нет, не должен – у Черникова всегда была хорошая память, а этого мужчину он уже точно видел раньше, возможно, даже говорил с ним, поэтому запомнил его лицо. Но где? Теперь будет мучиться, пока не вспомнит, и только когда все всплывет в памяти, сразу станет легче.

Поднявшись по лестнице, журналист постучал. Долго не открывали. Наконец за дверью раздалось шлепанье босых ног, звякнула щеколда. Лохматый парень в линялой майке и мятых брюках уставился на Анатолия сонными глазами.

– Здравствуйте, Воронцов дома?

Парень молча посторонился и, прикрыв за гостем дверь, прошлепал по темному паркету коридора к себе.

Черников вежливо постучал в дверь комнаты Андрея. Тихо. Он толкнул дверь, та подалась. Войдя, Анатолий услышал слабый стон, раздавшийся от окна. Он бросился туда.

Воронцов лежал боком на полу, бледный до синевы. Пальцы неудобно подвернутой руки едва заметно зашевелились.

– Андрей, что с тобой? – наклонился к нему журналист, схватил запястье, пытаясь нащупать пульс. Сердце билось слабо, глухими, неровными толчками.

– Андрей, очнись, Андрей! – затормошил родственника Черников.

Наконец Воронцов открыл мутные глаза. Губы его дрогнули.

– Ты… – выдохнул он с трудом. – Толя… они…

– Да что с тобой? – Анатолий быстро расстегнул на груди Воронцова рубашку, повернул его на спину. – Тебе надо в больницу. Я сейчас!

Выскочив в коридор, он постучал в дверь, за которой скрылся лохматый парень. Тот открыл быстро.

– Чего надо?

– Помогите отправить соседа в больницу… Мне кажется, он умирает.

– Воронцов, что ли? – недоверчиво спросил парень.

– Да, если можно, скорее… Надо помочь его вынести – и на извозчика.

– Ладно, только обуюсь.

Извозчика парень поймал быстро. Втроем они с трудом снесли вниз ставшего вдруг странно тяжелым Андрея. Тот сипел, натужно дыша, глаза его закатывались, показывая покрасневшие белки.

– Не тифозный? – с опаской спросил взявшийся за отдельную плату помочь им извозчик.

– По-моему, плохо с сердцем, – успокоил его Черников.

Больного устроили в коляске. Анатолий достал кошелек.

– Что вы?! – укоризненно посмотрел на него лохматый парень. – С каждым может случиться.

– Спасибо вам… Какая больница здесь ближе всего?

– Везите к Яузским, в "Медсантруд".

– Гони в больницу, – распорядился Черников, усаживаясь рядом с Воронцовым и бережно придерживая его, чтобы не упал. – Скорее!..

Проводив их, лохматый парень остановился покурить у крыльца, размышляя о превратностях судьбы, – недаром, придя со смены, он слышал, как упало что-то тяжелое в комнате соседа…

Часть четвертая

Пан, подхватив обмякшее грузное тело Федорина, втащил его в номер, бросил на пол, вернулся, захлопнул за собой дверь и запер ее на ключ.

Услышав шорох, резко обернулся: забившись в угол огромной, необъятной ширины кровати, на него расширенными от ужаса глазами смотрела полуголая женщина. Она судорожно потянула одеяло к горлу, густо намазанный помадой большой рот приоткрылся.

"Сейчас взвоет", – понял Пан и, не раздумывая больше ни секунды, прыгнул вперед, подминая ее под себя…

Когда она затихла, он медленно поднялся, брезгливо вытер руки об одеяло, накинул его край на посиневшее лицо женщины – Пан не любил смотреть на убитых.

Федорин, лежа на полу, застонал, тяжело повернулся, начал водить вокруг себя руками, нашаривая опору, чтобы встать. Подскочив к нему, бандит пнул его ногой в шею, под ухо. Нэпман засипел. Быстро стянув его руки и ноги длинными лоскутами, оторванными от лежавшей на столе рубашки, Пан безжалостно запихал в полуоткрытый вялый рот Федорина остаток сорочки. Теперь не заорет, а задохнется – так и черт с ним. Можно и его прибить, но вдруг в двери постучат – тогда Федорин пригодится: стоит только приставить ствол к виску – как миленький будет выкрикивать, что прикажешь.

Яшка прошелся по номеру, отодвинув штору, осторожно выглянул в окно: второй этаж, можно спрыгнуть – надо только чуть пройти по карнизу и перескочить на крышу над люком, через который принимают продукты или уголь. Хорошо, что окно выходит в пустынный двор, видна помойка, большие мусорные лари из крашенных в коричневый цвет досок, неровные штабеля пустых ящиков; в стороне, слева – полуоткрытые ворота, ведущие на улицу. Жалко, что из двора можно ускользнуть только через них. Ничего, отсидится здесь – кому придет в голову искать его в «Савое»? Всего и переждать надо час-другой, а потом через окно и…

Пан подошел к платяному шкафу, открыл дверцу. Небрежно выкинул из него аккуратно развешанные на плечиках костюмы связанного Федорина. Рубашку можно оставить свою, а вот костюмчик стоит поменять.

Прикинул на себя один: пиджак был широковат в талии и длинен в рукавах. Отъелся, боров! Значит, и брюки не подойдут, хотя их можно пристроить на подтяжках. Или не возиться?

Оставив на время вываленную из шкафа кучу одежды, Яшка подошел к раковине умывальника, взял бритву, попробовал лезвие на ногте. Удовлетворенно хмыкнув, заправил за ворот рубахи полотенце и стал намыливать лицо. Повел бритвой под носом, сбривая усики. Обтерся, разглядывая свое отражение в зеркале. Вроде ничего – собственное лицо без усов показалось ему каким-то чужим, сильно изменившимся.

Через зеркало было видно Федорина, лежавшего на полу, – он пришел в себя и с немым ужасом уставился на Яшку Пана выпученными от страха глазами. Склеротические жилки на его носу стали фиолетовыми, а лицо приобрело нездоровый, свекольный оттенок.

"Хватит еще кондратий, – равнодушно подумал о нем бандит, – или обделается со страху. Сиди тут потом в вонище…"

– Не бойся, пока не трону… – бросил он Федорину, снова принимаясь за сваленные в кучу пиджаки и брюки.