Вопреки терзаниям

Каким бы сильным я ни считал себя все эти годы, в тот самый миг в душе будто что-то надломилось. Казалось, я перестал существовать. Больно, очень больно .

Когда я наконец позволил друзьям меня найти, то был вынужден выслушать в свой адрес бесконечный поток брани и всяческих упреков. На секунду я даже решил, что Серега меня ударит — для чего-то же он вскинул в воздух сжатый кулак.

Я не шелохнулся, убеждая самого себя, что заслужил хорошей взбучки. Вместо этого друг притянул меня к своей груди и обнял так крепко, что затрещали все кости, не испытывающие нагрузок уже очень давно.

Знаю, ребята приняли мой поступок за очередную истерику, и тогда впервые за последние дни я испытал укол совести. Зацикленный на собственных страданиях, я напрочь отказывался признавать, что рядом со мной всегда были те, кому небезразлична моя судьба. В отличие от парня, который добровольно принял решение не в мою пользу. Я попросту неправильно расставил приоритеты.

В отъезде Алмаза винить кого бы то ни было не имело смысла. Возможно, все к этому шло с того самого дня, как он вышел из комы спустя полтора месяца. Врачи на наши вопросы отвечали односложно и на своем профессиональном языке объясняли, что каждый случай индивидуальный и нет ничего опасного, если пациента продержат в коме дольше положенного времени. Меня же трясло почти каждую минуту, когда уже прошел месяц со дня трагедии, а нас продолжали держать в неведении.

Даже вспоминать страшно, с какими мыслями мне приходилось засыпать и просыпаться в те адские дни. Я буквально похоронил Алмаза, отказываясь верить, что когда-нибудь он очнется. И только друзья не позволяли мне впасть в уныние и опустить руки.

После длительного пребывания в коме Алмазу требовался особенный уход и долгая реабилитация. Это значило, что нам стоило набраться терпения, потому что процесс восстановления считается далеко не простым. Но тогда, охваченный эйфорией, я плакал от счастья и не задумывался, с какими ужасами нам придется бороться в ближайшее время.

Я сам лично организовывал перелеты за границу, где он проходил лечение в самых востребованных клиниках. Благодаря современным технологиям Алмазу довольно быстро помогли восстановиться без серьезных последствий для организма. Он буквально заново учился разговаривать, ходить и питаться, а чтобы поднять руку, требовалось приложить немало усилий.

Глядя в некогда сияющие глаза моего всегда оптимистичного и милого парня, я с трудом сдерживал вопль ужаса. Физически ощущал его боль точно свою собственную и не мог найти в себе силы справиться с накатывающей на меня волной паники.

Алмаз не заслужил всего этого. Он не должен был проходить эти мучительные испытания, но при этом молча и упорно шел к намеченной цели. Возможно, на его месте любой другой человек поддался бы отчаянию, бросил бы все к черту и позволил жалости к самому себе затмить все остальные чувства. Быть может, я и сам относился к числу подобных, но Алмаз не привык сдаваться.

Если для физического восстановления были необходимы лишь систематические тренировки, физиопроцедуры и комплекс медикаментов вкупе с внутримышечными инъекциями, то вот с психологической травмой не все так однозначно. В период реабилитации Алмаза часто мучили сильные головные боли, от которых, по его словам, хотелось вскрыть себе череп.

Первые месяцы были поистине мучительными для нас обоих. Обычно пик боли приходился на вторую половину дня, но настоящий ад начинался ночью. Он резко и со сдавленными воплями садился на кровати, хватался за голову и методично раскачивался взад-вперед с распахнутым в немом крике ртом. Это ужасающее зрелище навсегда врезалось мне в память.

Я и сам просыпался от шороха и громких звуков, затем большую часть ночи мы проводили без сна. Молча сидели рядом, я сжимал его ледяную ладонь, напоминая, что он не один. Что я всегда буду рядом, что бы ни случилось. Что ему не придется проходить через весь этот ужас в одиночку. Если бы я мог разделить с ним боль, чтобы облегчить страдания, не задумываясь, забрал бы ее всю.

Бывало, днем Алмаз дремал урывками, но после очередного пробуждения отказывался засыпать вновь. Те дни казались самыми тяжелыми, наши отношения не раз подвергались настоящим испытаниям. Я понятия не имел, как вести себя, чтобы не ранить его сильнее, прежде мне не приходилось сталкиваться с чем-то подобным.

А Алмаз с каждым днем становился все более нервным, я бы даже сказал, агрессивным. В глубине души я понимал, что его злость направлена не на меня вовсе, но и помочь ничем не мог.

Я также был уверен, что он безмерно благодарен мне за все, что я для него сделал и продолжал делать. Все же порой его резкие и обвинительные слова в мой адрес провоцировали слезы обиды, которые я старательно от него прятал. Я и без того чувствовал вину за случившееся, а несправедливые обвинения лишь усиливали это ощущение безнадежного отчаяния.

Мы оба прекрасно знали, кто виноват на самом деле, но обвинить его уже не представится возможным. Вся ненависть к этому парню, весь скопившийся гнев так и останутся глубоко внутри каждого из нас до самого конца.

Глава 3

Помню, как поначалу меня раздирали противоречивые чувства. Находиться рядом с Алмазом становилось все тяжелее, но я не осмеливался оставлять его одного. Я попросту ему не доверял. Временами он вел себя странно и в мгновения паники был способен сотворить с собой что угодно.

Я не представлял, откуда в таком хрупком парне столько мужества терпеть невыносимые боли. Но даже его железная выдержка не убеждала меня в том, что нервная система не под угрозой. Без крепкого сна и должного отдыха он потихоньку сходил с ума у меня на глазах, а я ощущал себя таким бессильным, таким беспомощным, что хотелось взвыть от отчаяния.

Я советовался с Серегой, поступаю ли правильно, опекая Алмаза, на что друг лишь неуверенно пожимал плечами. Как бы сильно ни желал помочь, он меньше моего понимал, как поддержать человека, пережившего тяжелейшую травму головного мозга, не говоря уже о психологической травме.

Я старался контролировать свою речь, не ступать на скользкую дорожку, делать все возможное, чтобы ничто не напоминало Алмазу о том дне, когда его жизнь пошла под откос. Но головные боли и панические атаки — вот оно яркое напоминание о трагедии. Напоминание об Андреа.

Конечно, Серега с Гришей не могли помочь мне дельным советом, зато их поступки значили для меня гораздо больше слов. И для Алмаза тоже. В первые недели после пробуждения, когда он еще оставался в больнице, я проводил все ночи без сна в поисках реабилитационных клиник за границей. Внутренний голос вопил: я должен оставаться с ним, не отходить от койки ни на шаг, ведь никто не давал гарантий, что его состояние не ухудшится снова. Но я всячески подавлял панику, упорно продолжая поиски. А чтобы мне было спокойнее, возле Алмаза всегда находился кто-то из ребят, не позволяя ему оставаться наедине со своими мыслями.