Вопреки терзаниям

Чаще всего у койки парня сидели Алена или Регина. Алена, как правило, щебетала без умолку, старательно делая вид, что предыдущих полутора месяцев, когда она рыдала после каждого посещения, и вовсе не было. Я видел, какое счастье переполняло девушку, едва ее взгляд обращался на молчаливого и подавленного Алмаза. В такие моменты все прошлые разногласия теряли значение.

Но ни с Аленой, ни с Региной Алмазу все равно не удавалось отвлечься от воспоминаний, затягивающих его в пучину мрака и боли. Как потом он признался, те минуты в больнице казались вечностью. Он постоянно прокручивал в голове вечер трагедии и никак не мог вспомнить, почему очнулся прикованным к кровати. Часть воспоминаний стерлась, но врачи успокаивали нас, что после комы память восстанавливается не сразу. Иногда требуется больше времени, чтобы вспомнить даже самые незначительные факты из жизни до травмы.

Я бы предпочел, чтобы Алмаз оставался в неведении о поступке Андреа и по сей день, ведь в таком случае нам удалось бы сохранить отношения. Может, я мыслил эгоистично, но тогда был готов удержать его возле себя любыми способами.

Когда Алмазу становилось совсем тяжко, я просил парней побыть с ним до моего приезда. Буквально летел по дорогам, собирая штрафы за превышение скорости, но думая лишь о том, чтобы оказаться в палате Алмаза как можно скорее.

Как-то раз я разогнался настолько, что приехал раньше, чем обещал Сереге. Мне было совестно отрывать друга от работы, в то время он только запускал свою линию спортивной одежды и целыми днями пропадал на деловых встречах с партнерами и рекламщиками, а также успевал проводить частые собрания со своими сотрудниками. Параллельно еще разрабатывал план будущего проекта. У него и без меня забот было выше крыши.

Однако Серега — как всегда беспечный и самоуверенный — без конца убеждал меня, что в его отсутствие бизнес не развалится, поскольку в подчинении имеются люди, которые прекрасно справляются с возложенными на них обязанностями без присутствия строгого начальства. А согласовать нюансы можно и по телефону.

Весь запыхавшийся от продолжительного бега, я тихо приоткрыл дверь, заглядывая в палату, и замер, когда услышал приглушенное бормотание. Серега сидел в кресле, которое пододвинул вплотную к койке Алмаза, по-деловому закинув ногу на ногу, а в руках сжимал толстую книгу в твердом переплете. Он водил пальцем по строчкам и четко, но в то же время негромко, проговаривал каждое слово.

Я перевел взгляд на Алмаза: невидящим взором он уставился в потолок, лицо бледное, губы плотно сжаты. На миг у меня перехватило дыхание, жалость к парню сдавила горло. Он выглядел таким беззащитным, подавленным, я никогда прежде не видел его в таком состоянии.

Проглатывая слезы, я постарался взять себя в руки. Сомневаюсь, что Серега обнаружил бы мое присутствие, не постучи я костяшками пальцев по дверному косяку. А Алмаз и вовсе не обратил внимания на мое внезапное появление в палате.

Серега пару раз моргнул, возвращаясь в реальность, и медленно закрыл книгу. Улыбнувшись Алмазу, хотя тот продолжал смотреть прямо перед собой, друг поднялся с кресла. Одернул край серого бомбера и протянул мне книгу, тонко намекая, что я обязан закончить чтение, а ему пора бежать. Я машинально взял толстый том из его рук, взглянул на название. Разумеется, классика, ничего иного и не ожидал, ведь Алмаз и раньше отдавал предпочтение классическим произведениям.

Серега сжал мое плечо, когда я с благодарностью ему кивнул. При всем желании не смог бы выразить словами, как сильно для меня важна его поддержка. Думаю, за годы крепкой дружбы он научился понимать меня без слов и знал, настолько я признателен ему за помощь. Без него я бы не справился со всеми трудностями.

Прежде мне редко приходилось видеть его настолько преданным, отзывчивым и понимающим. Словно бы смерть Андреа и трагедия с Алмазом окончательно стерли все разногласия прошлого. Теперь мне с трудом виделось будущее без лучшего друга и его крепких, утешительных объятий.

Кстати, об Андреа. Со временем, когда состояние Алмаза постепенно улучшалось, обрывки воспоминаний о той роковой ночи стали всплывать в его сознании все чаще. Разговаривал он с трудом, делал долгие паузы между словами, запинался, когда сбивалось дыхание, однако это не мешало отцу Сереги осторожно с ним побеседовать. Наводящими вопросами он помогал двигаться в правильном направлении, но от такого давления Алмаз лишь замыкался в себе, а в глазах отражалась настоящая паника.

Я опасался за его душевное равновесие и всем сердцем желал прекратить допрос. Благо врачи были со мной солидарны.

Я же сам не упоминал о трагедии, боясь, что это напрочь разрушит наши отношения, которые и так были под угрозой. То ли рядом со мной Алмаз почувствовал себя в безопасности и расслабился, то ли видел во мне некое напоминание об Андреа, но память понемногу начала возвращаться сама.

С первого дня пробуждения он помнил только самого Андреа и до конца не реализованную ими идею совместного творчества. Остальные воспоминания порой прорывались наружу сквозь забытье, но тут же ускользали обратно во мрак. Алмаза это по-настоящему пугало, я видел, с каким бессилием он копается в своей голове, невзирая на предостережения врачей.

Уже затем я смирился с неизбежным и помог дяде Игорю и его парням воссоздать примерную картину произошедшего. В отношении некоторых деталей нам оставалось только гадать, ведь подтвердить их Андреа уже не сможет. Хотя полиции были необходимы лишь недостающие фрагменты, чтобы поставить окончательную точку в расследовании.

В тот вечер в доме Андреа Алмаз обнаружил альбом с отвратительными и мерзкими рисунками этого сумасшедшего художника. Он успел рассмотреть почти каждый портрет. Помимо рисунков Маши, измазанных кровью, из альбома выпали и другие вырванные листы.

Алмаз сразу догадался, что красная краска, размазанная по нашим лицам, и не краска вовсе. Наверное, это было слишком очевидно. Серега лишь мельком видел улики, но я до сих пор помню, каким бледным он выглядел, когда вкратце рассказывал об увиденном кошмаре. Мне достаточно было его слов, чтобы к горлу подступила тошнота.

Представить только, Алмаз сам себя загнал в ловушку к маньяку с нарушенной психикой. Не пойму лишь одного: для чего ему понадобилось рыться в личных вещах Андреа? Либо мои слова подтолкнули его к этим действиям, либо же Андреа и не намеревался прятать рисунки от глаз посторонних.

Кто знает, вдруг в глубине души он мечтал продемонстрировать людям свое творение , но по понятным причинам приходилось держать все в тайне. Алмаз стал первым, кто раскрыл его секрет.

Серега также упомянул о рисунке, где был изображен набросок нашей совместной фотографии еще со школьных времен. Кровь, разумеется, украшала лица только троих парней из пяти. Андреа бы никогда не посмел осквернить память лучшего друга, а нас он пусть и не явно, все же всегда на дух не переносил.

Сейчас я уже окончательно убедился, что все эти годы Андреа терпел нашу компанию только ради Лешки. Он прекрасно знал, что ставить того перед фактом и просить отвернуться от нас — значило потерять его навсегда.

И после гибели друга ненависть Андреа к нам только укрепилась. Возможно даже, что в смерти Лешки он винил нашу троицу. В какой-то степени так и есть: мы не замечали очевидного, не видели, что творилось под самым носом, в то время как Андреа находился на расстоянии тысячи километров. У него не было шансов вмешаться, по телефону такие дела не решаются. А мы свой шанс так глупо упустили.