Вопросы
Шрифт:
Дим смотрел за окно.
– Я не знал, что она умерла...
– Странно, что ты не знал. Киргиз вернулся откуда-то и нашел ее мертвой. Крику было! Мне утром сказали. Но я не думал, что это ты ей продавал. То есть, все равно, кто продавал, конечно. Но Киргизу, наверное, не все равно. Вы же с ней когда-то...
Дим поднялся.
– Я понял. Не говори ничего. Я понял.
Все, ветер утих. Дул, дул и кончился. Сдулся. Улетел куда-то из города. Подхватил чью-то душу и исчез.
В город пришла весна, тротуары совсем просохли и стали нагреваться от солнечных лучей. Небо сделалось
Снова мелькнул перед глазами ее шарф, прикрывающий бледные, совершенно бескровные губы. Нина...
Тогда, в казино, Киргиз просто взял ее за руку. И она пошла. Оглянулась на Дима, но пошла. От кого он должен был ее защищать? Она сама так захотела.
И потом, когда она впервые купила, он только спросил едко:
– Нелегко приходится под Киргизом?
Она запахнула соболью шубку и улыбнулась.
– Нелегко.
Как он мог ее удержать? Она сама так решила.
И теперь... Она сама выбрала свою жизнь и свою смерть. Но сердцу этого не объяснишь. Сердце говорит другое – ты ее предал, ты ее продал, ты ее убил. Сердце лжет. Научилось где-то. Нахваталось бреда на улицах. Наслушалось ветра.
Все в городе по-прежнему, но почему-то стало тяжелее дышать весенним воздухом. С весной стало холоднее.
Глеб-Фуджи кивнул спокойно. Знает или не знает? – подумал Дим. А потом – сказать или не сказать?
– Ты про Нину?...
– Я знаю. Передоз, – Глеб отвернулся.
Повисла тишина.
– Ты же не считаешь, что это я? – спросил вдруг Дим.
– Нет. Хотя и ты тоже.
– Ладно, пойдем куда-то?
– Думаешь, мне кусок в горло полезет? Знаешь, как она мне нравилась? До мурашек по коже... Она роскошная, дорогая. А может, если бы я предложил ей все бросить, она бы и бросила... Но я же не предложил!
Глеб обхватил руками русую голову.
– Целый день думаю... Может, ей и поговорить не с кем было, а я молчал.
– Она бы тебя не слушала, Глеб, – сказал Дим. – Она слушала только шуршание купюр.
– Не может этого быть! Было же у нее сердце...
– У нее было тело, но сердца в нем не было.
– Почему же она тогда покончила с собой? – голос Глеба сорвался.
– Может, случайно.
– Случайно? Тебе говорили когда-нибудь, что ты скотина? – спросил Глеб.
– Говорили, много раз. Жизнь скотская, потому и скотина. Ясно? Ты вокруг себя одни пленки видишь с мертвыми улыбками, а я людей вижу. И они научили меня быть скотиной в их стаде.
Глеб мотнул головой.
– А как же твоя Джоконда? Не из этого стада?
– Нет. Она особенная. Но она уехала.
– Ничего, земля круглая. Все пути сходятся...
– Правда? Ты так думаешь? – вздрогнул Дим.
– Конечно. Обязательно сходятся – на том свете. И мой путь, и Нины, и твой, и твоей Джоконды...
Дим хлопнул дверью. С неба улыбалось приветливое солнце.
Заводской дым стелется над морем. Такое зрелище – визитка их
города, промышленного и курортного одновременно. Выготцев жалеет денег на улавливатели и фильтры, а на шмотки Илоне – нет, не жалеет.Илона невысокая, пышногрудая брюнетка с маленькими, но цепкими руками. Очень подвижная, даже вертлявая, особенно, когда что-то ее радует. Утром принесли письмо от ее матери из какой-то деревушки, и она вдруг засобиралась в гости, и малых решила тащить. Может, не терпелось похвастаться перед деревенскими своими обновками и красивыми ребятишками.
Выготцев только развел руками, но машину с шофером дал. Таня тоже уложила вещи – пережить две недели без Илоны где-то в городе. Но та вдруг резко распахнула дверь и вошла к ней.
– А ты куда намылилась, дорогуша?
– Переживу где-то.
– Боишься с ним под одной крышей оставаться? – Илона прикрыла дверь.
– Не боюсь. А не хочу просто. Нехорошо это, – ответила Таня.
– За моей спиной хорошо, а без меня нехорошо? Не тянет? – вдруг спросила она.
Таня опустилась на постель. Илона засмеялась.
– Что, перепугалась? Да, ладно. Я не слепая. И про тебя знаю, и про Аленку. С той сучкой паршивой я давно разобралась, а с тобой сейчас поговорю... Сочувствую тебе, конечно, трахаться с ним – кайфа мало. Но для меня главное, чтобы ты на мое место не лезла: он двоих детей сиротами никогда не оставит. Тут я подстраховалась. А куда он без меня приткнется – мне все равно. Жалеть тут не о чем. Так что уж лучше дома, с домашней девочкой. И стоит это дешевле. Какой-то драный лифчик – и порешали. Так?
Таня кивнула.
– Вот и живите, пока я не вернусь. А я отдохну немножко от его плешивой башки и приеду. Куда ж без денег?
Илона потянула дверь за ручку и оглянулась на Таню.
– Ну, Танюха, не кисни. Для того тебя в дом и брали. Ты не воровитая и место свое знаешь. А конспирацию вашу – засунь себе, сама знаешь, вместо чего...
И Илона уехала с легким сердцем и тяжелым кошельком. А Таня осталась в доме с Выготцевым.
Он скрипел шагами по коридору, скрипел. Звенел среди ночи бокалами, а потом вошел к ней без стука. Таня по-прежнему сидела на кровати с сумкой на коленях.
– Ну, рада, Танюша? – спросил с довольной ухмылкой.
– Рада, – кивнула она.
Он оперся спиной о дверной косяк и сунул руки в карманы.
– Что ты, как на вокзале, на чемоданах сидишь?
– Колька школу пропустит, – сказала о своем Таня.
– Куплю я ему эту школу! Все, что угодно, куплю. Любую вещь, любого человека. Все продается.
Она молчала.
– Хочешь идти – иди. Любую шлюху себе куплю, вместо тебя! – сказал он резко.
– И что вы с ней делать будете?
– Танечка...
Он подошел и обнял ее колени, положив голову на сумку. Потом скинул сумку на пол и уткнулся лицом в Танины ноги.
– Танечка... Я только поцелую тебя, моя маленькая. Моя деточка... Я старый, Танечка. Седой, лысый, никому я не нужен, кроме тебя... Я люблю тебя, девочка моя. Я люблю тебя, солнышко. Как ты пахнешь... как ребенок. Как Колька мой пахнет...
– Извращенец, – Таня отвернулась от его склоненной головы.
– Хорошая моя, моя сладенькая девочка...