Вор черной масти

– Вот оно что!
– взвился Вьюн, до которого только что дошел весь трагизм нашего положения.
– Во, попали крепко!

Все замолчали, задумались.

– Может тихаря Вася припотел на нож поставит?
– спросил Белка.
– Крещение примет.

– Мысль неплохая, - ответил я.
– Но Вася в нашей хевре крутится, значит с нас все равно спрос будет…

– Стукача мы уберем, сбаторим[14], но не завтра, - решил Ахмет.
– Если мы исполнение приговора отложим, то все нас правильно поймут. А вы пока думайте, все думайте…

20 августа 1949 года. 04 часа 16 минут по местному времени.

Индигирский лагерь Усть-Нера.

***

Что делать в лагере, если ты ничем не занят? Есть, спать, резаться в бой да по территории неприкаянно слоняться. У нас любили повторять старую, проверенную многими поколениями каторжников, истину: “Стоять лучше, чем ходить. Сидеть лучше, чем стоять. Лежать лучше, чем сидеть. Лучше малость полежу”. Черную масть пока не трогали, за отказ от работы в БУР не сажали. Начальство лагерное на наши воровские шевеления смотрело сквозь пальцы. Не замечало нас, вроде бы нас тут совсем не было. Да и мало нас было.

– Пост номер три, врагов народа сдал!

– Пост номер три, врагов народа принял!

Это часовые на вышке. Идет смена-сдача поста. На вышку заступает новый караульный: Фома. Он - чукча. Это не ругательство и не оскорбление. Он действительно местный, с Чукотки. А зовут его Фома Иванович. И фамилия у него - Антонов. Это смешно. Антонов Фома Иванович. Но стоит посмотреть на его не славянское лицо, и разводишь руками. Что же, бывает.

Когда в 1932 году местным аборигенам на севере выдавали Советские паспорта, многие из них себе такие имена и фамилии брали. Зачем? А я откуда знаю!?

Когда никого нет поблизости из начальства, может Фома перекинуться двумя-тремя словами с зэка. Иногда бросает за проволоку махорку. Значит, жалеет заключенных. Совесть имеет.

Ночью мне не спалось. Днем выспался, а сейчас думы одолевали. Кумекал, как дело правильно провернуть и не засыпаться самому и других не подставить. Присел на штабель дров. Не спеша выкурил папироску. Еще посидел, поразмышлял. И так плохо, и так не хорошо! Снова посмолил. Ну ничего в голову не лезло! А надо было дело на зэке[15].

Сзади вдруг послышался стук, как будто на землю что-то упало. Я резко встал и подошел ближе к колючке. На земле передо мной валялся… автомат!

А Фома-попугай спешил, лез с вышки вниз и тихо ругался вполголоса:

– Ай, уснул, ай, как плохо! Начальника злая, накажет, однако!

Я мог бы подобрать автомат и скрыться в зоне. Но знал, какие за этим последуют повальные шмоны. Поэтому не стал этого делать. Зачем мне автомат?

Фома, спустившись с вышки, увидел меня по другую сторону колючки. Фома попытался достать автомат через проволоку, но тот лежал слишком далеко.

– Ай, беда!
– запричитал он и, посмотрев на меня, жалобно попросил: - Помоги!

Я не испытывал к Фоме чувство неприязни, но попугай, он всегда попугай. Поднять автомат и отдать ему, это означало ссучиться сразу и бесповоротно.

Но я нашелся. Пнул сильно ногой автомат ближе к проволоке на распаханную землю и произнес при этом:

– Накидали железа, пройти невозможно!

Теперь Фоме удалось дотянуться до ремня, и автомат исчез за проволокой. Фома не стал благодарить меня. Но сказал:

– Никто не видел! Черная масть, однако, я знаю!

И полез обратно на вышку. Этот случай остался нашей маленькой тайной. Я вернулся в барак и пошел держать ким[16].

20 августа 1949 года. 11 часов 48 минут по местному времени.

Индигирский лагерь Усть-Нера.

***

Трое воров внесли в барак безжизненное тело и положили его в проходе.

– Кто это?
– спросил я и привстал с нар.

– Желудь, - ответил мне Белка.

– Кто этот пес[17]? За что плюнул[18]?

Я выслушал очень короткий рассказ о нелепой гибели Желудя. Его выстрелом из винтовки застрелил попугай - охранник вышки. Не за что! Желудь всего лишь вышел покурить на свежем воздухе и спокойно стоял рядом с колючкой.

Ахмет смотрел на мертвого и сокрушенно цокал языком:

– Вот беда! Был человек, и нет человека.

– Какого человека зазря погубили, - произнес Вьюн.

В барак набежали надзиратели, посмотрели на мертвеца.

– Мертв! Пуля прямо в сердце попала.

– Убит при попытке к бегству, - услышал я их разговор. Они подхватили мертвое тело и вынесли его из барака.

Я сидел, на нарах, опустив голову. Наверное, я сильно задумался. Когда я вновь поднял ее, то увидел, что на меня молча, смотрели четыре пары внимательных глаз. Воры ждали моего слова.

– Мы накажем этого попугая, шмаранем[19]!
– вынес я свой приговор.
– Кто против моего предложения?

Таких не оказалось. Только Ахмет сразу поник.

– Я последний год разменял, - произнес задумчиво Ахмет.
– Роцкать[20] мне еще полгода осталось. Срок у меня заканчивается. Если что случится, мне еще добавят. Хозяин[21] недавно лично пообещал. Это еще значит года три… А на волю очень сильно хочется. Дни считаю до свободки.

Я его понимал. Шесть с половиной лет на Колыме - это не сахар.

– Ахмет, я все улажу. Тебе не добавят срока, - пообещал я.
– Никому не добавят.

– Как?
– Ахмет посмотрел мне в глаза. В его взгляде я прочитал глухую тоску и безнадежность. Этот авторитетный человек еще крепился, но был уже морально сломлен бесконечными отсидками и горестями, которые ему довелось испытать в жизни. Мне хотелось приободрить его, сказать что-то хорошее, но я не мог. Меня не поймут остальные, а жалость у нас принимается, как чувство слабости. Ну, а слабого… его топчут.

Я повернулся к Вьюну:

– Зови на толковище всех наших. Говорить буду.

Через полчаса началось заседание блаткомитета. Блатные и приблатненные начали держать воровской совет. Я сразу озадачил амбалов Ахмета:

– Когда попугай в следующий раз будет стоять на вышке?
– потребовал я.
– Узнайте и скажите мне!

Я посмотрел на Белку и тот еле заметно кивнул. Он врубился, о чем идет речь.

Один из приблатненных не понял меня:

– Узнаем мы. Что от того изменится? Мы, что, на вышку с заточками полезем? Попугай с автомата вмиг всех нас кончит! Не светит[22]!