Вор черной масти

Фома осмотрел свои лыжи, проверил крепления.

– Все! Теперь можно идти! Эх, я каюр, а пешком идти надо. Где оленей взять?

Он вызвал меня на улицу. Воровато огляделся по сторонам, вытащил из-под одежды револьвер и протянул мне:

– Возьми, Михаил! Тебе пригодиться, однако. Я добро помню. Плохо будет всем вам, ой, как плохо!

– А ты как, Фома?

– У меня автомат с собой и обойма запасная. Мне хватит.

И помолчав, сказал:

– Я дойду. Но помощь не придет! Однако, знаю!

– Как не придет?
– я остолбенел.

– Нет!
– ответил Фома.

– Снег еще долго-долго мести. Дней десять - двадцать. Самолета не будет. Еда почти нет. Пока силы есть, побег делай! В Усть-Неру беги. Там зимуй. Потом поздно будет!

И Фома исчез в снежной пелене.

31 декабря 1949 года. 07 часов 12 минут по местному времени.

Колымский лагерь.

***

В этот день майор Зорин, пошатываясь, сам пришел в наш барак. Один. Зэка лежали на нарах и не спешили вставать перед начальством. Все ослабели от голода, и появись тут хоть сам Лаврентий Павлович, реакция их была бы аналогичная на его появление.

Майор Зорин тяжело присел к печке. По его лицу катился пот, а пылающие щеки не вызывали сомнения, что он сильно болен. Оглядевшись и отдышавшись, он хрипло заговорил:

– Товарищи! Положение наше крайне тяжелое. Самолеты не летают, погодные условия не позволяют привести нам продукты. Запасы у нас мизерные. Пайка уже уменьшена до предела. Как начальник лагеря, я должен принять меры. Но в мои возможности ограничены. Рации, что бы вызвать немедленно помощь, у нас нет. Стрелок Антонов Фома, как вы знаете, отправился на лыжах в Усть-Неру. Пока он дойдет и к нам придет помощь, пройдет не меньше десяти дней. Может быть двенадцать. Нам как-то нужно протянуть это время и продержаться на запасах. Все работы, кроме заготовки дров для отопления, мной отменены.

Зорин закашлялся, с трудом отдышавшись, спросил:

– Кто хочет сказать что-нибудь?

– Мы девятый х.. без соли доедаем[2]!
– выкрикнул один из зэка.

Зорин слезящимися глазами посмотрел вглубь барака:

– Это мне известно. Неужто ничего умнее придумать не смог?

– Что придумаешь, гражданин майор?
– сказал Матвей. Он подошел к печке и присел рядом с Зориным. Вытащил самокрутку из шапки и прикурил ее угольком от печки.

– У нас есть только один выход. Вернуться в Усть-Неру, - предложил Матвей, затягиваясь самокруткой.

– Приказа покидать лагерь не было, - напомнил Зорин.

– Да кто же этот приказ нам сможет передать?
– спросил Матвей.
– Если мы отрезаны от всего мира?!

– Не дойдем!
– возразил майор.
– С нашим запасом и пайкой, которая у нас имеется на человека, никто живой не дойдет.

– Значит, помирать тут будем?
– уныло послышалось из темноты барака.

– Самолет ждать, - поправил Зорин.

– А если самолет не прилетит?
– послышался вопрос.

– Тогда,… - Зорин махнул рукой и, не договорив, вышел из барака. Было и так все понятно.

08 января 1950 года. 07 часов 29 минут по местному времени.

Колымский лагерь.

***

Потянулись тяжелые дни ожидания. Сначала люди радовались, что их не гоняют на работу, и они проводят дни в тепле. Отсыпались и отдыхали. Но всех постоянно донимал голод и люди как-то притихли, приуныли. На пятый день начались ссоры. Никто не хотел идти за дровами, которые надо было пилить и колоть на морозе. А печи требовали дров постоянно. Матвей начал заставлять зэка работать силой.

Зэки ругались, кричали, что на таком пайке работать не будут. Действия Матвея вызвали озлобление и однажды трое напали на него прямо в бараке. Нам четверым пришлось вмешаться и навести порядок. Когда драка утихла, Матвей тяжело дыша сказал:

– Если мы перестанем топить, то через сутки все замерзнем здесь! Кто этого хочет - выходите из барака! Кто еще раз откажется - выгоню вон на улицу…

За неделю у нас умерло еще четыре человека. Все эти смерти люди встретили как-то равнодушно, никак не выражая свои эмоции.

В первых числах января лепила сообщил нам:

– Плох майор, температура у него не спадает…

Затем лепила осмотрел больных с обмороженными ногами. Покачал головой:

– Худо ваше дело, бедняги! Нужна ампутация и срочно!

Тут мне пришлось увидеть вживую, как лепила в бараке “оперировал” колуном гангренозные конечности. Зрелище такого рода не для слабонервных, скажу вам. Но больше на меня подействовали не сами культи, а отсеченные конечности и послеоперационные крики больных.

На восьмой день Матвей вернулся вместе с нашим поваром в барак. Все ожидали получения пайки, но Матвей попросил тишины:

– Сегодня ночью майор Зорин умер. Он болел, не сдюжил… Власть переменилась. Новый начальник лагеря нас знать не хочет. Он сказал, что пайку больше выдавать не будет…

– Что?
– люди не поняли.
– Пайки не будет? Это почему?

– Сказали, - продолжал Матвей, - что бы мы больше не приходили. Пообещали, что тех, кто придет за пайкой, перестреляют.

– Х.. на блюде, а не люди!
– злобно выругался Белка.

– Что же это деется-то, люди добрые?
– ахнул кто-то.
– Разбой среди бела дня!

– Они наши пайки решили себе забрать, что бы в сытости отсидеться до следующего самолета!
– пробасил другой.
– А мы подыхать с голода должны! Не бывать этому!

– Правильно!
– подхватили человек семь-восемь.

Барак наполнился гневными криками, заковыристой бранью и топотом ног.

– Мне дали срок - двенадцать лет!
– кричал Матвей, запрыгнув на скамью.
– Но я не приговаривался к смертной казни от голода! Мы можем тихо подохнуть или забрать хлеб силой! Я умереть от голода не желаю! Предупреждаю, идти придется под пули. Есть добровольцы?

– Я пойду!
– сказал Белка, и вся наша хевра поддержала Матвея.

– Предупреждаю всех!
– сказал Матвей.
– Те, кто откажутся, на пайку пусть не рассчитывают!

Это придало людям стимул. Умереть от пули или от голода - большая разница! Зато есть шанс, отбив пайку, остаться в живых.

Враз взбунтовавшийся народ бросился из барака вооружаться. Дружно расхватали ломы, лопаты, кайлы. Взяли топоры и жерди. Снова собрались в бараке. Матвей, вставший во главе лагерного восстания, отдал первый приказ: