Вор комиссара Мегрэ

У него были резко очерченные черты лица, светлые глаза, задумчивый взгляд.

– Я пришел бы к вам раньше, но в эти дни я вел состав Париж – Винтимиль.

– Когда вы видели Фрэнсиса в последний раз? Он удивленно переспросил:

– Фрэнсиса?

– Так называют его друзья.

– У нас дома говорили – Франсуа. Он приходил повидаться накануне Рождества.

– У вас сохранились хорошие отношения?

– Я так его редко видел!

– А его жену?

– Он представил ее за несколько дней до свадьбы.

– Сколько ему было лет, когда умерла мать?

– Пятнадцать… Он был славным мальчуганом, но уже тогда проявлял характер и не выносил, если поступали против его желания. Бесполезно было настаивать на своем. Я хотел, чтобы он пошел работать на железную дорогу. Не обязательно рабочим. Он мог бы получить неплохое место где-нибудь в конторе.

– Зачем он приходил к вам перед Рождеством?

– Известное дело – чтобы попросить денег. Иначе он и не приходил. У него не было настоящей профессии. Так, пописывал что-то, надеясь прославиться. Я сделал все, что мог. Ну не привязывать же мне его. Я часто отсутствовал по три дня. Конечно, чего уж тут веселого для парня – возвращаться в пустую квартиру, самому готовить еду? А вы что думаете, господин комиссар?

– Не знаю.

Мужчина, казалось, удивился. То, что у такого высокого полицейского чиновника не было окончательного мнения, не укладывалось в его сознании.

– Вы не считаете его виновным?

– До настоящего момента нет никаких оснований так считать, впрочем, как нет оснований и предполагать обратное.

– Мне кажется, эта женщина ему не подходила. Когда он ее со мной знакомил, она даже не потрудилась переодеться в платье, пришла в штанах, в туфлях без задников. Даже не причесалась. Правда, таких, как она, в Париже пруд пруди.

Последовало долгое молчание, мосье Рикен бросал недоверчивые взгляды на комиссара. Наконец он достал из кармана потертый бумажник и вынул пачку стофранковых купюр.

– Мне лучше к нему не ходить. Если сам захочет меня повидать, он знает мой адрес. Наверное, как всегда, сидит без денег. Они ему понадобятся, чтобы нанять хорошего адвоката, – помолчав, спросил: – У вас есть дети, господин комиссар?

– К сожалению, нет.

– Главное, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Что бы он там ни натворил, далее если предположить худшее, он не виноват. Скажите ему, что я так считаю.

Взволнованный Мегрэ смотрел на деньги, лежавшие на его столе, и на большую мозолистую руку с квадратными ногтями.

– Значит, – сказал Рикен-старший, вставая и теребя в руках шляпу, – если я вас правильно понял, я могу еще надеяться, что он невиновен. Пусть газеты пишут, а я все равно чувствую, что он не мог этого сделать.

Комиссар проводил его, пожал руку, которую протянул ему Рикен.

– Так я могу надеяться?

– Отчаиваться никогда не следует.

Оставшись один, Мегрэ хотел позвонить доктору Пардону. Он с удовольствием с ним побеседовал бы, задал ему несколько вопросов. Разумеется, Пардон не был ни психиатром, ни профессиональным психологом. Но за долгую врачебную практику ему приходилось видеть всякое, и часто, поговорив с ним, Мегрэ утверждался в собственном мнении. Традиционный обед у Пардонов будет только через неделю.

Странно: внезапно, без каких-то определенных причин, он вдруг почувствовал себя очень одиноким.

Он был только винтиком в сложном механизме Правосудия. В его распоряжении были специалисты, инспектора, телеграф, телефон – все необходимые службы; он подчинялся прокуратуре, судебному следователю и, наконец, судье и суду присяжных.

Ему казалось, что от него зависит судьба человека, только не знал он того, кто взял пистолет из ящика белого комода и выстрелил в Софи.

С самого начала его поразила одна деталь: выстрел был сделан в голову. Даже защищаясь, инстинктивно стреляют в грудь, и только профессионалы стреляют в живот, зная, что после такой раны мало кто выживает.

И вот на расстоянии какого-то метра преступник целился в голову.

Они вернулись домой около десяти вечера. Ему нужны были деньги. Вопреки привычке, Фрэнсис оставил жену дома, а сам отправился на поиски Карю или другого приятеля, который мог бы одолжить ему две тысячи франков. Он вернулся в ресторан «У старого виноградаря», заглянул в дверь: не пришел ли продюсер?

А в это время Карю уже был во Франкфурте, только что это подтвердили в Орли. Он не сказал о предстоявщей поездке ни Бобу, ни другим членам своей маленькой компании.

Нора же оставалась в Париже. Но не в номере «Рафаэля», как она утверждала утром. Почему она солгала? Знал ли Карю, что ее не было в отеле? Не звонил ли он ей из Франкфурта?

Зазвонил телефон.

– Алло. Вас просит доктор Делапланк.

– Соедините.

– Извините, что беспокою, но меня с утра мучает одна мысль. Я не упомянул об этом в заключении, потому что это весьма неопределенно. Во время вскрытия я заметил следы на запястьях убитой, как будто ей сжимали руки. Это не настоящие синяки, но…

– Продолжайте.

– Хотя я и не утверждаю, что была борьба, но меня бы это не удивило. Я отчетливо представляю, как преступник схватил жертву за запястья и толкнул ее. Она могла упасть на диван и, когда поднималась, в нее выстрелили. Этим можно объяснить, что пуля была извлечена из стены на расстоянии метра двадцати от пола. Ведь если бы женщина стояла во весь рост…

– Понятно… Следы на запястьях очень слабые, говорите?

– Один, пожалуй, четче, чем остальные. Наверное, от большого пальца. Но точно утверждать не берусь. Вот почему я не включил это в официальный отчет. Если это как-то может вам помочь…

– В моем положении для меня все важно. Спасибо, доктор.

Он снова отправился в тот район, теперь уже один, с упрямым видом, словно бросал вызов кварталу Гренель. Он прошелся по берегу Сены, остановился в сорока метрах вверх по течению от моста Бир-Акем, откуда был извлечен пистолет, потом направился к большому новому зданию на бульваре Гренель. В конце концов он зашел в подъезд и постучал в окошечко консьержки. Консьержка, молодая привлекательная женщина, сидела в небольшой, ярко освещенной комнате.

Показав ей медаль, он спросил:

– Это вы собираете с жильцов квартплату?

– Да, господин комиссар.

– Вы, конечно, знаете Франсуа Рикена?

– Вход в их квартиру со двора, и они редко проходят мимо меня. То есть проходили… Правда, мне сказали, что он вернулся. Но она-то!.. Конечно, я их знала, и не очень-то приятно было каждый раз требовать у них эти деньги. В январе они попросили отсрочку на месяц, потом пятнадцатого февраля – новую отсрочку. Хозяин решил выставить их, если пятнадцатого марта они не заплатят свой долг за полгода.