Воронцов. Перезагрузка. Книга 3

— А нельзя побыстрее? — с разочарованием протянул Петька.

— Нельзя, — покачал я головой. — Стекло не терпит спешки. Его нужно варить медленно, чтобы все составляющие хорошо расплавились и соединились друг с другом. Иначе ничего путного не выйдет.

Мужики разочарованно вздохнули, но спорить не стали. В кузне стало немного тише — только гудело пламя в печи да шумел вентилятор, нагнетая воздух.

— Ну, раз так, то можно и передохнуть малость, — предложил Семён. — Всё равно делать нечего, пока варится.

— Только дежурных оставьте, — напомнил я. — Нужно следить, чтобы огонь не угасал и не становился слишком сильным. И подбрасывать уголь время от времени.

— Я останусь, — вызвался Прохор. — Мне интересно.

— И я, — присоединился Петька.

— Хорошо, — кивнул я. — Тогда остальные могут идти по своим делам. Только не забудьте вернуться к вечеру — будем стекло отливать.

Мужики разошлись, а мы с Прохором и Петькой остались у печи. Я расположился на лавке неподалеку, наблюдая за огнем через маленькое отверстие в заслонке.

— Барин, а правда, что из стекла можно делать окна, через которые все видно, как через воздух? — спросил Петька, присаживаясь рядом.

— Правда, — кивнул я. — Только для этого нужно очень чистое стекло, без пузырей и примесей. Мы пока такое вряд ли сделаем, но со временем научимся.

— А из чего тогда окна в богатых домах делают? — не унимался Петька.

— Из слюды, — ответил я. — Или из бычьего пузыря, натянутого на раму. А в совсем богатых домах — из привозного венецианского стекла.

— А мы сможем такое же сделать?

— Со временем, — повторил я. — Если будем упорно трудиться и совершенствовать наше умение.

Прохор, подбрасывающий уголь в печь, прислушивался к нашему разговору.

— А для чего нам стекло, барин? — спросил он. — Не для окон же пока?

— Для разного, — ответил я. — Можно посуду делать — склянки для лекарств, бутылки для наливок. Можно бусы для женщин, браслеты. Если научимся делать зеркала — будет совсем хорошо.

— Зеркала? — удивился Петька. — Как это?

— На стекло наносят тонкий слой серебра или олова, — пояснил я. — И оно начинает отражать все, как водная гладь, только четче.

Прохор присвистнул:

— Вот это да! И девки наши смогут на себя любоваться?

— Смогут, — усмехнулся я. — Только до этого нам еще далеко.

Время шло. Каждый час я проверял состояние шихты через смотровое отверстие. Сначала она просто раскалилась докрасна, потом начала плавиться по краям, превращаясь в вязкую массу. К середине дня уже примерно половина содержимого реторты представляла собой густую, пузырящуюся жидкость.

Тут пришли Машка с Настасьей. Мы все вместе поели, не отходя далеко от печи, чтобы не пропустить ни одного изменения в нашем будущем стекле.

— Ну как? — спросила Машка, собирая пустые миски.

— Плавится потихоньку, — ответил я. — К вечеру должно быть готово.

— А мне можно будет посмотреть? — поинтересовалась она.

— Конечно, — кивнул я. — Всем можно будет посмотреть. Только близко к печи не подходите — жар сильный.

Машка улыбнулась и ушла, а мы продолжили наше бдение у печи. Петька с Прохором менялись местами — один подбрасывал уголь и следил за пламенем, другой отдыхал. Я же регулярно проверял состояние шихты и давал указания, когда нужно было усилить или, наоборот, немного уменьшить жар.

К четвертому часу нашего бдения почти вся масса в риторте расплавилась, превратившись в густую, пузырящуюся жидкость.

— Скоро, — сказал я, заглядывая в смотровое отверстие. — Еще часа два-три, и можно будет отливать.

— А пузыри? — спросил Прохор, тоже пытаясь разглядеть содержимое реторты. — Их же много.

— Сейчас займемся, — ответил я, беря длинный железный прут с крючком на конце. — Нужно перемешать массу, чтобы пузыри вышли.

Осторожно, чтобы не обжечься от мощного потока горячего воздуха, я просунул прут в смотровое отверстие и начал аккуратно перемешивать расплавленную массу. Она была густой, как мед, и прут входил в нее с трудом.

— Нужен еще больший жар, — решил я. — Петька, подкрути вентилятор на полную мощность.

Петька подбежал к механизму и перекинул ремень на колесо побольше. Поток воздуха усилился, и пламя в печи взревело с новой силой.

— Теперь самое главное — не перегреть, — пояснил я, продолжая перемешивать стекломассу. — Если температура будет слишком высокой, начнется испарение, и стекло станет хрупким.

Прохор кивнул, внимательно наблюдая за моими действиями. Пузыри в массе постепенно поднимались наверх и лопались, выпуская заключенный в них воздух.

— Смотрите, — сказал я, указывая на край реторты, видимый через отверстие. — Видите, как становится прозрачным?

Действительно, по краям реторты масса уже приобрела некоторую прозрачность, хотя и с желтоватым оттенком.

— Это из-за железа в песке, — пояснил я, заметив этот оттенок. — В следующий раз нужно будет еще лучше песок обработать светильным газом и магнетитом.

К вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, стекломасса наконец приобрела нужную консистенцию. Она стала однородной, почти без пузырей, и приобрела зеленовато-желтый оттенок.

— Готово, — объявил я, выпрямляясь и вытирая пот со лба. — Зовите всех. Будем отливать.

Петька радостно выбежал из кузни, созывая народ. Вскоре вокруг собралась почти вся деревня — и мужики, и бабы, и ребятишки. Всем было интересно посмотреть на чудо превращения песка в стекло.

— Расступитесь, — командовал Семён, освобождая пространство перед печью. — Дайте барину работать.

Я надел толстые кожаные рукавицы, пропитанные водой, и кивнул Прохору с Ильей:

— Готовьтесь вынимать реторту.

Мужики, также защитив руки мокрыми тряпками, взялись за длинные щипцы. Я медленно отодвинул заслонку, и жар из печи ударил в лицо, заставив отступить на шаг. Внутри печи ярко светилась раскаленная реторта с кипящей в нем стекломассой.

— Аккуратно, — командовал я, — не торопитесь.

Прохор с Ильей осторожно захватили реторту щипцами и начали медленно вытаскивать его из печи. Зрелище было впечатляющим — в наступающих сумерках раскаленная докрасна реторта светилась как маленькое солнце, а внутри неё переливалась жидкая стекломасса.