Воротиться нельзя влюбиться!

Да только было в князе нечто такое, что не позволяло его из головы выкинуть. А раз так, то налаживать с ним контакт — в моих интересах. Я посидела полчаса, решаясь. Потом вздохнула, поблагодарила домового за ужин, убрала посуду и, выдохнув, отправилась к Владу прижав холодные пальцы к полыхающим щекам. Пошла, значит, налаживать контакт и разговаривать, как взрослые люди. И неизвестно, к чему бы это привело, но оказалось, что князя на месте нет.

Стало обидно до ужаса. Нет, то есть я к нему пошла мириться такая умница и красавица, а его в тереме нет? И куда он делся? Какие у него вообще могут быть дела, кроме как со мной скандалить?!

Раздосадованная, вернулась на кухню. Ладно, князь развеется и вернётся. И куда пойдёт? На кухню, естественно. А тут я сижу, вся такая домашняя и благостная.

— Дед Постень, нет Влада дома. Может, вам чем помочь? — спросила я.

— Чем ты поможешь? Али думаешь, что ян-то сам не справляюся? — проворчал он.

— Что вы, разве можно? Вы — лучший хозяин из всех, что я видела, — честно сказала я.

На самом деле домовой пока что был единственным, кто вызывал искреннюю симпатию. Коренастый дедок заботился о тереме с рвением и знанием дела, и было одно удовольствие наблюдать за его спорыми движениями.

— У меня рука зажила практически. Чешется только всё ещё. Но в любом случае можно приступать к изготовлению пипидастра.

— А, енто… — удовлетворённо проговорил домовой. — Енто можно. Чего надоть-то?

— Несколько ровных палочек длиной с локоть, верёвочки, ленточки, клей, если есть. Но самое главное — перья. Чем пушистее, тем лучше.

Перьев дед Постень приволок целую охапку. Кажется, среди них и фазаньи были, и лебединые, и гусиные, но самое главное, имелись нужные — страусиные. Я осторожно приложила несколько штук к палочке и принялась обматывать тесёмкой.

— Это я пока просто наживляю, чтобы показать, какая штука должна получиться.

Результат оказался похожим на внебрачного сына ёршика и костюма короля российской эстрады, но домовой суть уловил, лихо подхватил другую палку и через несколько минут сделал совершенно шикарный пипидастр с плотно обвязанной лентой ручкой. Поколдовал немного над перьями, и те задорно принялись пушиться в разные стороны, готовые собирать пыль.

— Ляпота, — любовно погладил домовой новый инструмент и воткнул его в карман передника, вид при этом имея совершенно счастливый.

— Дед Постень, а как Влад к нечисти относится? Дружит с ней?

— Ой нет, Маруся. Нечисть он не слишком жалует. Особливо если какая кровожадная попадается.

— Как же он её не жалует, если правит ею?

— Строго правит. Ну дак и в княжестве людей живёт поменее, чем в Тридесятом царстве или Тривосьмом королевстве. Там-то они нечисть истребляють, оттого она и лютует. Владик больше правила вводит. Но люди ж как… Вот скажи им не ходить в лес, а всё одно попрутся, окаянные. А потом плач стоит до самых выселок — закружил леший добра молодца. А что сказали молодцу в тот лес не ходить, так оно по боку. Оно ж как, лесов-то много, да не в каждом леший сидит. Да только в тех лесах, где он живёт, и дичь пожирнее, и грибов поболее, и ягоды слаще. Вот и прутся они, люди енти.

— А если как-то не запретить, а урегулировать… договориться и с людьми, и с нечистью о том, чтобы они мирно уживались? — тихо спросила я.

— Думаешь, просто это? — хмыкнул домовой в усы.

— Непросто, — согласилась я.

На краю сознания вертелась мысль, но в руки не давалась. Словно пёрышком под носом щекотала, но за хвост не ловилась. Ладно, оставим. Озарение обычно приходит внезапно и только тогда, когда перестаёшь его ждать.

— Но Владик справляется, — с гордостью заявил дед Постень. — Как он к власти пришёл, так жизнь у нас стала, как водица в колодце спокойная. Даже разбойнички ни в городах, ни на дорогах в княжестве не балуют. Как Владик разрешил их живьём жрать, так сразу и настала благодать. Ежели кто где забалует, то ненадолочко, — ласково закончил он.

Прекрасный метод борьбы с преступностью, радикальный и эффективный. А главное, исключающий появление рецидивистов. Да уж, не самые гуманные у них законы. С другой стороны, иначе ведь и нельзя. Если не только нечисть, но и люди будут друг друга кошмарить, то вообще жизни никакой не станет.

Князь вернулся поздно и злющий, как тысяча чертей. Мазнул по мне взглядом, словно смолой кипящей плеснул.

— Вы голодный? — встрепенулась я, изо всех сил изображая хозяйственность и благонравие.

— Да.

Я принялась накрывать на стол, помогая домовому, но наши старания почему-то только хуже делали. Князь сердился всё сильнее.

— Как ваш день прошёл? — спросила я, сев рядом и подперев щёку рукой.

— Нормально. Твои встречи с озёрницами, речницами и ночницами отменяются. Справлюсь сам. Если ещё раз решишь мне какую-нибудь нечисть сосватать, подумай дважды. Я ведь тоже могу тебя познакомить с каким-нибудь навязчивым упырём.

Ну, положим, с навязчивым упырём я уже знакома, и не с одним. У нас в девятиэтажке в каждом подъезде по паре штук найдётся.

— Думаю, что я обойдусь, — натянуто улыбнулась я. — Тогда какие у вас на завтра планы?

— Расскажи, что ты наговорила кикиморам и болотницам, — требовательно посмотрел на меня Влад.

И вот как теперь удачно сменить тему, чтобы собеседник ничего не заподозрил? В голове, как назло, было пусто до звона.

— Да просто поболтали о нашей нелёгкой женской доле, — уклончиво ответила я, старательно подкладывая ему ещё пирогов. — А вы знакомы с творчеством Паустовского? — ласково спросила я, глядя на князя со значением.

Согласна, не самый романтический заход, но не про Бодлера же спрашивать? А вообще флиртовать я не умела, и теперь отчаянно растерялась. Не кидаться же ему на шею? Как-то по-другому нужно поступить…

Князь ничего не ответил, молча доел свой ужин и кивнул домовому:

— Спасибо.

Я сидела рядом, сама не зная зачем. А потом вдруг набралась смелости и накрыла его ладонь своей. Хотела что-то сказать, но от волнения все слова вылетели из головы. Прикосновение к горячей коже почти опьянило своей дерзостью.

Влад удивлённо посмотрел на наши руки, а потом перевёл полный недоверия взгляд на меня.

— Что ты задумала? Или умудрилась что-то учинить? Лучше расскажи всё сейчас, пока я добрый.

Добрый? Да просто само олицетворение доброты! Брови нахмурены, глаза смотрят добро — с подозрением и едва сдерживаемым гневом, между бровей залегла складка, а красиво очерченные скулы выглядят даже острее, чем обычно. И поза такая… по-доброму напряжённая, словно он сейчас с места прыгнет и кому-нибудь в горло вцепится. А так как домовой благоразумно уполз за печку, то из потенциальных жертв доброты тут была только я.