Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Восемь Драконов и Серебряная Змея
Шрифт:

Грустный взгляд А Чжу

* * *

Ступая по камням внутреннего двора Шаолиня, Инь Шэчи невольно сравнивал колыбель чань-буддизма с виденными им ранее далискими храмами. Обитель буддистских патриархов, источник многих боевых искусств, и прибежище одного из сильнейших вольных братств, монастырь горы Суншань не походил ни на раззолоченный шпиль пагоды Лоцюань, ни на скромный до скудости храм Шэньцзе, ни на построенный в необычном южном стиле монастырь Тяньлун. Суровая монументальность и обширность господствовала в

Северном Шаолине, наряду с практичной простотой. Просторный монастырский двор был вымощен ладно пригнанными камнями, и разделен невысокими каменными стенами, покрытыми красной штукатуркой. Здания храмов и жилых помещений, высокие и основательные, не могли похвастаться украшательствами и архитектурными изысками: мореные и крашенные в темные цвета деревянные доски стен, простая черепица крыш, и желтоватая бумага оконных ставень мало отличались от убранства безыскусных домиков небогатых горожан. Сопровождаемые юным послушником храма, Дуань Чжэнчунь со спутниками прошли мимо скопления могильных пагод, частым лесом высящихся на окраине храмовой земли. Их ветхие деревянные стены вытерпели немало ударов стихий; двое молодых монахов трудились над одной из могил, латая неровную дыру в «храме пагоды» — верхней части строения, — свежими досками.

На сей раз, далиский Принц Юга не стал таиться, и представился привратникам Шаолиня полным именем и титулом. Один из юных монахов, бдительно охранявших ворота, немедленно взялся проводить важного гостя к настоятелю. Правда, у входа тут же случилась небольшая заминка, причиной которой стала Му Ваньцин: женщинам строго воспрещалось входить в пределы монастыря. Девушка возмутилась, не желая ни бросать мужа, ни подчиняться правилу, которое она назвала глупым и вздорным. Инь Шэчи кое-как успокоил супругу, уговорив ее подождать в гостевых комнатах, и их небольшая группа, сократившись в числе на четверть, прошла за стены Шаолиня, и вскоре остановилась у внушительной пагоды, чей первый этаж мог запросто вместить полк солдат, а верхушка терялась в небесной вышине.

Их юный сопровождающий скрылся внутри, и, после недолгого ожидания, навстречу Дуань Чжэнчуню и его соратникам вышел сухощавый пожилой мужчина в простой одежде, безбородый и наголо обритый. Черные глаза монаха уверенно и спокойно глядели с его безмятежного лица, но от острого глаза — а Инь Шэчи был отнюдь не обделён внимательностью, — не укрылось бы, что среди оврагов морщин и рытвинок оспин, испещривших строгое лицо мужчины, господствовали вовсе не отпечатки возраста или болезни. Следы давних, застарелых волнений и печалей глубокими бороздами пролегали на лице монаха, вышедшего навстречу четырем путникам.

Монах, встретивший Дуань Чжэнчуня

— Да восславится Будда, — коротко и сухо поприветствовал он новоприбывших. — Я — настоятель Сюаньцы. Принимать в Шаолине столь высокого гостя — честь для меня и моих братьев.

— Не стоит, — дружелюбно улыбнулся Дуань Чжэнчунь. — Ступить на камни одной из буддийских святынь — много большая честь для меня, скромного вельможи с южных окраин. Но перейдем к делу, — тень нетерпения показалась на доброжелательном лице далиского наследного принца. — Смерть наставника Сюаньбэя возмутила и обеспокоила моего венценосного брата. Хоть наше царство и мало, мы гордимся законностью и порядком, установленными в его границах. Стремясь восстановить попранную справедливость, государь Да Ли поручил мне лично расследовать смерть вашего брата по секте.

— Ваша помощь — очень кстати, — тут же подобрался Сюаньцы. Сейчас, его жёсткий взгляд ничуть не напоминал смиренный взор тихого последователя Будды — скорее, холодные глаза убийцы. — Я и мои высокопоставленные собратья должны немедленно побеседовать с вами об этом деле. Вести из Да Ли, дошедшие до нас, неполны и отрывочны. Пройдемте внутрь, принц, — он указал на широкие двери пагоды у себя за спиной, и добавил не терпящим прекословия тоном:

— Ваши спутники подождут здесь.

— Замечательно, замечательно! — воодушевленно воскликнул Дуань Юй. — Я и не думал, что мне выпадет удача осмотреть место, где останавливался Бодхидхарма… где мудрец Хуэйкэ отрезал себе руку… где Бхадра закладывал основы истинного учения… — мечтательный, за малым не влюбленный взгляд юного принца обвел суровые виды Шаолиня с нежностью,

что была бы более уместна обращённой на какую-нибудь прекрасную деву. — Вы ведь не против, наставник?

— Я, э-э-э… разумеется, нет, — Сюаньцы порядком утратил свою строгость при виде этой незамутненной радости. — Не пытайтесь проникнуть в хранилище знаний, и внутренние помещения храмов, остальное же — открыто для вас.

— Благодарю, — поспешно поклонился Дуань Юй, и, ухватив опешившего зятя за рукав, поволок его прочь. — Пойдем скорее, брат! Мне не терпится взглянуть на все те святыни, о которых я так много слышал! — Шэчи, ошеломленно заморгав, подчинился этому бурному воодушевлению, и последовал за шурином.

* * *

Инь Шэчи исходил все ноги, ведомый Дуань Юем от одной шаолиньской святыни к другой, и к концу осмотра местных достопримечательностей, узнал много нового о достижениях буддизма как в родной провинции, так и на просторах Срединной Равнины. Он преисполнился искреннего уважения к познаниям Дуань Юя — и сам не чуждый истории, Шэчи мог оценить то количество буддийских сутр и исторических трудов, что должен был прочитать шурин.

Дуань Юй надолго застрял в монастырском скриптории, завязав увлеченную беседу с переводчиками и переписчиками. Те поначалу дичились чужеземного гостя, но вскоре сдались перед его искренним воодушевлением и несомненным знанием священных текстов, и принялись вдохновенно обсуждать с юным принцем тонкости толкования тех или иных спорных мест. Шэчи знатоком буддизма не был, и санскрита не знал, из-за чего быстро утратил нить беседы. Попрощавшись с шурином, который, казалось, и не заметил его ухода, наследник семьи Инь двинулся на воздух. Мысли его невольно обратились к запретам Сюаньцы, и ноги сами собой принесли юношу к одному из них — невысокой, по сравнению с остальными шаолиньскими строениями, трехъярусной пагоде, в которой скрывалось одно из знаменитейших собраний текстов о боевых искусствах. К шаолиньскому хранилищу знаний.

Инь Шэчи помимо воли уставился на этот оплот таинств вожделеющим взглядом. Известность шаолиньских техник и стилей давным-давно вышла за пределы слухов на реках и озёрах: с тех пор, как танский император Тайцзун одарил суншаньский монастырь многими вольностями, и даже разрешил содержать монашеское войско, слава Шаолиня все множилась, дойдя до дальних окраин мира. Шэчи не мог не задуматься, есть ли среди скрытых в высящейся перед ним пагоде свитков и книг фехтовальные техники, и так ли они нужны буддийским монахам, что поклялись не причинять вреда живым тварям: все же, меч — оружие, созданное для нанесения тяжких и смертельных ран, и ничего другого.

— Алчность — великий грех, — внезапно раздался рядом с ним звук густого, низкого голоса. Юноша, погруженный в свои мысли, вздрогнул от неожиданности. — Неправедно и постыдно — желать чужого, и вдвойне неправедно — лелеять тайные намерения получить чужое посредством кражи. Вор и стяжатель пятнает свою дхарму каждое мгновение, и путь его ведёт к перерождению в низших из живущих тварей.

Инь Шэчи повернулся, и с интересом оглядел монаха, что решил усовестить его столь строго. Стоящий рядом с юношей старец выглядел вполне обыденно — серый халат, блестящая лысина, покрытая, наряду с обычными для буддистов точками-шрамами, темными кляксами старческих пятен, морщинистое лицо, и небрежно удерживаемый в руках черенок метлы. Шэчи не обманулся этим простоватым обликом — его наметанный глаз легко подметил ровное дыхание мужчины, его стройную, совсем не старческую осанку, и то, как привычно и удобно лежал в его руках немудреный инструмент для подметания дворов. Старейшина Линь Фын, лучший из доселе встреченных Инь Шэчи бойцов на древковом оружии, держал свой боевой шест намного скованнее, чем этот странный незнакомец — метлу. Все шаолиньские монахи практиковали боевые искусства, но заговоривший с Шэчи старец явно достиг в них немалых высот.

— Вы совершенно правы, наставник, — смиренно ответил юноша. — Я поддался нечистым помыслам. Каждое ваше слово подобно жемчужине, и, будьте уверены, я накрепко запомню их.

— Ты ещё юн и неопытен, мальчик, — с отрешенной улыбкой отозвался монах-уборщик. — Не дать злу укорениться в твоём сердце — уже шаг в сторону лучшей кармы.

Инь Шэчи настороженно прищурился: в словах, тоне, и непоследовательности речей старого монаха он ощутил нечто, невысказанное вслух. Мимолётный печальный взгляд, брошенный старцем на хранилище знаний, окончательно укрепил его смутные подозрения.

Поделиться с друзьями: