Восемь голубых дорожек
Шрифт:
Но против воли он снова думал о школе, о ребятах, о бассейне. И опять о маме ("перед сном она всегда меня целовала, хотя теперь я совсем большой…") и снова о папе ("он говорил: "Теперь уж скоро мы с тобой вместе, Антоша, будем лазать по горам").
Слезы то и дело навертывались на глаза; сердясь на себя, Антон вытирал их рукавом куртки. И есть хотелось как!
А из кухни доносился такой вкусный запах, что даже сосало под ложечкой. Картошку, что ли, жарит Людмила Васильевна? Да, конечно. Пахнет жареной картошкой.
За те дни, пока Антон сидел дома, подъелись
А куда ушли деньги, этого он до сих пор сообразить не может.
Перед самым отъездом мама ему сказала: "Если тебе не хватит этих денег, тут еще лежат". Но он тогда ей ответил: "Хватит, хватит. Куда мне такую кучу?" - и даже не поглядел, куда мама положила запасные деньги. А теперь она пишет, чтобы он тратил эти запасные, но он никак не может вспомнить, где лежат эти деньги.
Возле двери послышалось шарканье шлепанцев, и раздался голос соседки:
– Антон, ты дома?
Антон досадливо поморщился: ну ее! Но дверь, скрипнув, приоткрылась, и Людмила Васильевна заглянула в комнату. Спросила:
– Ты все-таки почему в школу не ходишь?
Антон не ответил. Уткнулся носом в подушку на диване. Не ходит и не ходит… Ей какое дело?
Но Людмила Васильевна, решительно распахнув дверь, вплотную подошла к дивану:
– Ты здоров ли, парень?
Она положила руку на лоб Антону. Рука была мягкая, теплая, и от нее невыносимо пахло чем-то вкусным.
Что за издевательство такое!
Антон вскочил с дивана. Крикнул:
– Вам-то какое дело! Болен ли, здоров! Никого не касается!
– Дурень ты, дурень! Как же не касается? Иди жареной картошки поешь. Ведь голодный. Что, я не вижу? Жалко смотреть.
Уж этого Антон вынести не мог. Совсем взвился. Ей жалко смотреть?! Еще чего не хватало: его из жалости собираются кормить!
– Не нужно мне вашей картошки! Сами ешьте.
– Эх, дурень, дурень!
– укоризненно покачала головой Людмила Васильевна и, по-старушечьи шаркая своими шлепанцами, вышла из комнаты.
Что с таким упрямцем станешь делать? Лежит голодный, отощал. Одни глаза остались. Сегодня и каши не варил. Надо думать, все свои запасы израсходовал. А уж она-то ему кашу маслила, молока тайно подливала. Чуть он из кухни выйдет, она живо в кастрюльку комок масла. Не жалела! А вот с картошкой нынче не вышло. Гордец! Скорей бы родители приезжали, ведь неладное творится с парнишкой.
После ухода Людмилы Васильевны Антон тотчас остыл. Устыдился: зря нагрубил человеку.
В комнату, мягко ступая, проскользнул Котикс. Сытый. Гладкий. Подошел к дивану, на котором сидел Антон. Нацелился вспрыгнуть, но раздумал. Поглядел на Антона презрительно и, чуть прищурив зеленые глаза, фыркнул: "Не стыдно тебе, брат, а?" И, подняв хвост трубой, с достоинством вышел из комнаты.
Антон вздохнул. Что там говорить: конечно, стыдно. Схватив со стола ломоть хлеба, он круто его посолил и с ожесточением принялся заедать свои горькие мысли.
В эту самую минуту он услышал, что
входная дверь на кухне открылась и чей-то незнакомый голос спросил:– Простите, Антон Черных здесь живет?
Первое, что пришло в голову, - это к нему, наверно, из школы. И почему-то Антон решил, что явился сам директор Степан Степанович. Узнал, что он, Антон, не виноват. Взял вот да пришел!
Но торопливо выглянув в кухню, он увидел перед собой Марину Голубеву и ее дедушку. Антон сначала был даже несколько ошарашен. Он молча стоял на пороге комнаты и переводил взгляд с Маринки на дедушку. И снова смотрел на Маринку. И опять на дедушку. А рот, как назло, был набит хлебом, который он медленно дожевывал. И в руке он держал ломоть хлеба, круто посоленный.
И Маринка смутилась. Тоже молча уставилась на Антона,
Зато дедушка ничуть не смутился. Поздоровался с Антоном и улыбнулся ему!
– Не ждал нас?
Поспешно дожевав хлеб, Антон наконец смог сказать сначала "Здравствуйте!", потом "Войдите, пожалуйста". И показал нежданным гостям на дверь в свою комнату. Но, по правде говоря, не очень-то ему хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, какой у него беспорядок.
Однако дедушка войти отказался. Сказал, что они на минутку и лишь затем, чтобы узнать, здоров ли Антон и почему не ходит в бассейн?
– Я здоров, - ответил Антон краснея.
– А тренировки почему пропускаешь?
Антон отвел глаза и уклончиво проговорил:
– Да так…
– Зоя Ивановна удивлена и даже беспокоится.
– Очень беспокоится, - тихонько подтвердила Маринка.
– Я завтра буду в бассейне, - решительно сказал Антон.
– Непременно!
– Вот и отлично. А теперь мы уйдем. Не будем мешать тебе обедать.
– Да нет, - поспешно сказал Антон, - никакой у меня не обед…
И вдруг ему захотелось, чтобы и Маринка и Маринкин дедушка подольше не уходили. Ну пусть в комнате не прибрано, пусть холодно и грязно! Так надоело быть одному!
И, распахнув пошире дверь, Антон настойчиво принялся приглашать:
– Вы войдите! Пожалуйста, вы обязательно войдите! Очень я прошу…
Маринкин дедушка через плечо Антона обвел комнату внимательным взглядом и, чуть нахмурясь, спросил:
– Твои-то скоро собираются обратно? Как здоровье отца?
Антон сказал, что ничего не знает - давно не было от мамы писем.
– Вот что, дружок, - неожиданно сказал дедушка.- Пошли к нам обедать.
– К вам обедать?
– удивляясь, переспросил Антон.
– Прямо сейчас?
– У нас сегодня пельмени, - сказала Маринка.- Ты любишь пельмени!
Конечно, Антон любил пельмени. Да еще как!
– Не знаю… - проговорил он, неуверенно посматривая на дедушку.
– А тут и знать нечего. Собирайся и пошли, - сказал дедушка.
Тогда Антон перестал раздумывать, вмиг натянул зимнее пальто, несколько раз провел пятерней по своим взлохмаченным волосам; взяв шапку, запер за собой дверь в комнату.
– Пошли! Пошли!
– весело закричала Маринка и, не дожидаясь дедушки и Антона, первая выскочила на улицу.