Вошь на гребешке
Шрифт:
– На Рождество меня повезли в Альпы, отмечать что-то феерически успешное по моим же прогнозам, - посетовал Марк.
– Я не хотел, но как-то... не уследил. Всем дали лыжи, мне дали лыжи, я пошел... Потом сразу стала весна, санаторий Управления делами президента под Москвой. Говорят, я замерз, но собаки-спасатели нашли меня. А что был за вопрос?
– Забей, типа бизнес, - отмахнулся Паша. Оживился и подмигнул Маришке.
– Отдай ему симку, без базара. Марк, девочек хотели грохнуть какие-то беспредельщики. Чо не ясно? Рой связи, вытирай нос Мишке. Мы пошли на дело.
– Паша критически изучил рубаху Милены.
– Прикид поправим - и на дело. Или наоборот.
(84) Изолят -
(85) "Не в уме", "выйти из ума", допустимо и выражение "сойти с ума" - В Нитле нет понятия 'душевнобольной', поскольку в мире широчайшей изменчивости главный недуг - неумение меняться. Взрослые вальзы иногда выпадают из ума вольно или невольно. Это допустимо. Важно лишь уметь возвращаться и восстанавливать себя в прежнем теле. А то можно пропасть окончательно. Сама Милена в плоскости, если смотреть на вещи непредвзято - не в себе. Она в уме, но далеко не дома...
Глава 16. Бэл. О чем шумит лес
Нитль, замок Файен, третья восьмица синей луны
Во сне лес корчился от загадочного недуга, подтачивающего корни. Лес стонал, тянулся к человеку и просил о чем-то на языке, в котором Бэл не мог разобрать ни единого слова и смысла, хотя старался изо всех сил. Звуки рассыпались шелестом высохшей листвы, взвихривались прахом пожара, разлетались облаком мошкары, готовой жалить и пить кровь - но никак не делиться чем-то. Лес кричал, и крик оставался невнятным, однако именно он встревожил, вынудил открыть глаза.
Пробуждение в кромешной темноте было само по себе отвратительно. В ледяном поту, морщась от нахлынувшего осознания своего бессилия, Бэл дрожал - и не мог хотя бы сесть. Под пальцами правой руки виновато вздрагивал клинок, пробовал делиться силой - но пока не вполне удачно.
Двумя искорками серебра вспыхнул взгляд, приблизился. Щеку защекотал мех, хриплое ворчание согрело ухо. Буг вернулся с охоты, носом поддел тонкое покрывало и без спроса, на правах псаха, пополз на маленькое для него, огромного, ложе, пытаясь прильнуть к человеку. Сразу стало спокойно.
– Игрун, - шепнул Бэл, перебарывая слабость, двинул руку, чтобы почесать буга за ухом.
– Ты не ушел насовсем. А ведь я не осмелился тебя просить о помощи. Осень, спячку пора обдумывать, твое право, я понимаю. Вдобавок когга у меня ни крупинки, увы.
Буг насмешливо сощурился, фыркнул и прижался плотнее. Сделалось понятно: приглашает на спину, полагая своевременным начало нового дня - посреди ночи. Спорить Бэл не стал, скрипнул зубами и заворочался, постепенно прилаживаясь поудобнее. Вьюны, заготовленные травником, один за другим впивались в кожу, и даже грядущая польза не умаляла нынешней боли. Но приходилось терпеть и утешать себя: буга оставила Милена. Кто мог подумать хоть на миг, что она - позаботится? Насмешливая, великолепная, неизменно окруженная восторженными почитателями, сильная и, хотя мало кто догадывался - постоянно нуждающаяся в поддержке...
– Игрун, неужели и ты счел её совершенством, - посочувствовал Бэл.
– Беда, она мало кого замечает дольше трех дней кряду. Вернее, она слишком легко раскусывает окружающих, и пока что не научилась прощать им несовершенства. Это пройдет, она умница и повзрослеет, я точно знаю. Главное - пусть пока что уцелеет. Я готов, можем двигаться. Ты ведь хотел показать важное?
Бурый не отозвался, спрыгнул с ложа и заскользил по комнате, выбрался в коридор, поддев дверь лапой. Огляделся, принюхался и направился к лестнице. По всему получалось: он превосходно изучил замок. Или, как часто бывает с псахами, считал память человека. Легенды гласят: черы в незапамятные времена были сильнейшими из дарователей исцеления,
они умели принимать не просто боль тела, но умалять и растворять повреждения души. Вроде бы перестарались, кое-что впитали - увы, не лучшее... Верны ли легенды, кто знает, но коварство и хитрость нынешних черов - быль, грустная и даже страшная. Быль и, если черы когда-то и впрямь помогали, то прямая вина людей. За свою душу каждый сам в ответе. Да, можно принять помощь, но никак не переложить на чужие плечи ошибку и расплату. А больные перекладывали, зарастая ленью и отвыкая быть собою, бороться и стремиться.Буг спустился по лестнице, заинтересованно обнюхал перила и боком встал у двери: открывай, человек, такого запора я пока не освоил. Бэл нащупал и сдвинул засов, удивляясь тому, что слуги вздумали отгородиться от внутреннего двора. Что это - осторожность или признак страха, поселившегося в замке? Пока Тэра была в здравии, никто не запирал внешних ворот летом и ранней осенью. После того, как королева нежданно явилась и проникла в каминный зал, ворота привыкли закладывать. Но счесть опасным - двор?
– Ружана, вот имя нынешнего страха, - усмехнулся Бэл, чуть подумав.
– Некто премудрый вообразил, что она снова полезет убивать меня. Затем подумал: хозяйка то ли в духе целиком, то ли одной ногой уже ступила на последний корень. Уйдет по недосмотру еще и Бэл, кто спасет нас в зиму... Игрун, они не того страшатся. Понять бы: как управляться мне - выжившему, если мысли темны и пророческий дар оглох? Картины вижу, но языку их не внемлю.
Бурый не отозвался, прокрался во двор и огляделся. Истратил несколько мгновений, чтобы подточить когти о фундамент главного здания. И лишь затем направился к старому дереву. Тому самому - сразу понял Бэл - в корнях которого со дня боя лежал малыш Врост. Еще вчера бессознательный, вне ума пребывающий. Сейчас - открывший глаза, чтобы, уставясь в одну точку, сверлить унынием ночь.
– С возвращением. Как ты?
– тихонько спросил Бэл, трогая мальчика за руку и улыбаясь ему, хотя ночь мешала и отослать, и принять эту улыбку.
– Прости, - всхлипнул Врост.
– Я не стоял там, где велела Черна. Я не сделал и того, о чем твердила Милена. Не заготовил для тебя верный корешок. Отвлекся... Я во всем виноват. Второй раз подвел людей и предал дом, приютивший меня. Но ты не думай, я понимаю ошибку и сам уйду. Сейчас попрощаюсь с Файеном и - сразу в лес. Пусть взимает плату с меня одного.
– Я думал, ты взрослее, - усмехнулся Бэл, гладя загривок буга и молча благодаря зверя за то, что разбудил кстати и помог не опоздать к важному разговору.
– Первому дому ты не чинил зла, просто силенок для исправления малой ошибки не хватило. Второй названной тобою вины я не понимаю и вряд ли она есть, надуманная. Разве вот такая: бой Черны потряс тебя слишком тяжело, ты осознал даже вне ума боль Тэры и смятение самого Файена, устрашился и решил сбежать в лес. Стыдно. Узнает Черна - больше тебя и не заметит, пожалуй. Она строга.
– Нет, не так... Погоди! Нельзя даже в лес уйти?
– ужаснулся Врост, неловко цепляясь за послушные корни и усаживаясь в их шевелящемся плетении, как в кресле.
– Но разве не так оплачивают ошибки? И разве я плохо объяснил, как велика моя?
– Я первый ученик Тэры Арианы и наместник её замка. Пока что на мне лежит бремя выявления ошибок и ответа за те, какие я признаю долгом замка. Так что не спорь, слушай: нет за тобой вины, определенно. Я бы знал. Но сейчас ты творишь невесть что! Мы люди. Нам нельзя делать вид, что ума у нас нет и зрения души - тоже. Ты оклеветал себя, затем осудил, наконец - приговорил. Себя, понимаешь? Хотя есть Файен, Тэра, наша Черна, наконец - жители ближних земель. Ты не один здесь человек. Мы, люди Нитля, связаны друг с другом и с миром. Прежде, чем выпадать из связки, стоило бы оглядеться и подумать: а кто заменит меня? Ты подумал?