Вошь на гребешке

Назначил встречу в петле горного серпантина над морем, стоял эдаким героем у белого с серебром автомобиля и поправлял цветок в петлице. Портфель рейхсфюрера принял без интереса и попробовал расплатиться деньгами. Захотелось отвернуться и уйти.

– Если настоятель прав, вы не обладаете никаким гражданством или же подданством, то есть не можете быть союзницей короны, - уже в спину уточнил Йен.

– Хотеть точно не хочу.

– Однако же вы обладаете предложением о союзе со стороны нашего врага. Испытывая некую ревность, я готов пожертвовать собою во благо короны и тоже сделать вам... предложение.
– Йен помолчал и огорченно вздохнул, пряча улыбку.
– Многие ли женщины примут равнодушно такие слова от такого джентльмена? Увы, ваш мир несовершенен... и это определенно не мой мир.

– Истратишь день, чтобы увидеть складку в действии? Описать такое на словах сложно.

– Звучит чертовски двусмысленно, - повел бровью владелец белого автомобиля и вежливо распахнул дверцу.

Он слушал рассказ и вел машину довольно ровно, хотя не уделял дороге полного внимания, впитывая каждое слово и пробуя оценить его со всех возможных ракурсов - будто отделял ценные камни от пустой породы. Собственно, так и было. Сразу на место не поехал, посетил полузаброшенный дом, переоделся и отдал распоряжение относительно машины и портфеля.

Добравшись до складки, англичанин долго рассматривал горы и делал фотографии. Затем молча сидел, всматриваясь в нечеткость входа, похожую на туман. Складка не допускала к себе внимания, толкала взгляд прочь, в сторону или вверх. Йен моргал, встряхивал головой и снова смотрел. Его глаза, близко посаженные на длинноватом лице, блестели хищным азартом. И он - Черна не сомневалась - прекрасно смог разобрать, до какой степени правдива история и сколько в ней недосказанности.

– У нас фамильная особенность, - прикрыв веки, отметил Йен.
– Вот видишь: глаза посажены близко. Мы из-за такой печальной природной ошибки дурно видим перспективу... Весьма дурно.

– Могу провести на ту сторону. Но я не знаю, кто там и где... там.

– На карте "там" имеется Британия?

– Складка в пределах мира. Я бы оценила её, как локальную. День пути, два, три. Не более.

– Женщинам порой удается похитить у меня время, и весьма ценное, - улыбнулся Йен.
– Но покуда ни одна не предлагала его вернуть. Три дня. Чертовски мило с твоей стороны. Я готов, пусть это и неразумно.

Умные люди всегда завораживали Черну, если они не любовались собою и не возводили собственные догмы и воззрения в абсолют, оставаясь открытыми новому - то есть достаточно смелыми и по-своему стоящими на стене... Йен прошел по тропе, сохраняя на длинном породистом лице выражение светской скуки.

– Пробрало, - веско приговорила Черна, изучая город, возникший из тумана за складкой.

– Париж впечатляет, - тоном заправского проводника сообщил Йен, удалив с лица следы изумления.
– Если я верно ориентируюсь, примерно там плясала цыганка Эсмеральда, а горбун наблюдал. Всегда найдется глазастый горбун, не так ли?

– И что не так?

Йен отвернулся от Парижа и демонстративно изучил спутницу с головы до ног, уделив особое внимание деревянному копьецу.

– Ты почти создала интересный выбор для герра Гиммлера: между Вагнером и фюрером, - отметил Йен.
– Валькирия, чей лик запечатлен в душе его...

– Где?

– Душу он, конечно, удалил оперативным путем, на свободное место встроил фотокамеру немецкого производства, - серьезно сообщил Йен.

– И почем у вас души?

– Дешевле некоторых камер. Но я не приценялся, я на секретной службе его величества. Полное обеспечение новейшим оборудованием. Полное. Копья, и те со встроенным флюгером.
– Йен поднял руку и повел ладонью, изображая флюгер. Указал на север и как-то сразу стал серьезен.
– Невозможно поверить в твой рассказ, но я обладаю живым воображением, которое позволит мне хотя бы написать достоверно лживый отчет для канцелярии. Чем я и займусь в ближайшее время. Куда ведет отсюда след, взятый тобою, о, дева с нюхом призового спаниеля и носом породистого тевтонца?

– Градусов тридцать правее, - глядя на ладонь-флюгер, предположила Черна.
– Карта есть?

Вечером того дня нашлись и карта, и сытный ужин и кропотливая работа с лицом. Всякий житель Нитля в общем-то способен себя менять довольно быстро.

– Больше лошади, - советовал Йен, морщась и опасливо вслушиваясь в скрип костей и хрящей. Затем он нагло пялился на грудь и одобрительно требовал: - Больше коровы.

На поезд через три дня села женщина, которую вряд ли могли бы запросто опознать по фотографии, сделанной в Испании. Йен бодрился и язвил, но так мелко и пусто, что настоящее настроение делалось очевидным: он был в растерянности и полагал происходящее неисправимой ошибкой.

– Я должен быть здесь, - повторил он у самого вагона.
– И вот еще что. Там... Особенное место, прошлой весной оно было главным для многих... Уверена, что ехать туда не поздно?
– сказал Йен с неподражаемо задумчивым выражением. Передал документы и добавил с едва уловимой иронией: - Вот надежнейший источник сведений о местности, надежнейший.

Он бережно подал сверток. Еще раз скороговоркой попросил ничего не забывать относительно встречающего и легенды - тут понимали такое слово по-разному в зависимости от рода занятий.

Шутку с книгой удалось оценить, лишь вскрыв обертку. Дракула показался Черне не страшным, не умным и плоским в смысле принадлежности к миру. Он нес в себе все особенности здешних людей, вызывающие наибольшее недоумение, порой переходящее в отторжение. Как можно находить обаяние в грязи, зле и насилии? Исключительно наблюдая их со стороны и замечая лишь тайну, власть и безнаказанность. Вот только сейчас все труднее смотреть со стороны. И одни закрывают глаза, отодвигаются, бегут без оглядки, а другие... им помогают закрыть глаза. Навсегда.

Книга осталась в поезде, недочитанная. Встречающий явился в обозначенный срок, назвался Джорджи, передал новые полезные документы и посоветовал впредь именовать себя проводником и переводчиком, говорить только на немецком или в крайности французском. Рассматривая внушительный жирный крест на обложке, Черна хмыкнула: вот как в плоскости выглядит полный доспех - паспорт. Бумажка в ладонь размером, и не абы какая. Пуленепробиваемая... хоть и фальшивая. Джорджи сразу развернул карту, изучил метку, задумался ненадолго и, подхватив часть вещей, зашагал к машине. Вел умело, суетился с толком и умеренно, знал о Трансильвании все то, что не попало в нелепую книгу и составляло более реальную картину здешней жизни. Вроде бы охотно делился сведениями. Жить посоветовал в крепости Рышнов, чуть в стороне от кроваво-одиозного замка Дракулы, но в то же время совсем рядом с изучаемой областью.

Горы приближались, зима суровела. Черна хмурилась и всматривалась в тревожные, замкнутые лица людей. Йен при прощании посоветовал убираться отсюда как можно скорее и снова глянул на сверток с книгой. Он был в чем-то подобен хозяйке Тэре - не давал советов прямо, в лоб. Книга, получается, была намеком. С каждым днем Черна понимала его все лучше: люди жили так, словно их души выпиты, обескровлены.

Уехать быстро не удалось. До рассвета Черна покидала крепость и рыскала по горам, и всякий раз ощущение присутствия тьмы мелькало у края сознания и ускользало, оставляя тупое раздражение: она не вальз! Чудо уже то, что, не владея даром запада, рассмотрела издали складку и примечает неладное тут. А надо делать больше и быстрее, надо - и весь сказ.