Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Шаляпин по дороге домой, проходя мимо примелькавшихся домов, любил поразмышлять о прошедшем и будущем. Ведь другого времени у него фактически не оказывалось. И в самом деле, когда подумать, повспоминать, распределить время? Только по дороге. Стал ведь самым модным и популярным человеком в Москве и в Петербурге… Всюду нужно успеть, всем надо ответить, всех надо принять. Чуть что, сразу шепоток по всем углам: зазнался. Если б в сутках было сорок восемь часов, то и тогда он не успел бы сделать дела, которые накопились за эти три часа его отсутствия дома. А начнутся спектакли, концерты, то и дело нужно будет доставать билеты для знакомых. А сколько их! Нет им числа. Среди театральных, художественных, музыкальных, уж не говоря о том, что так иногда хочется отвлечься ото всех дел, ото всех серьезных разговоров и уйти совсем в иной мир — мир азартной карточной игры… Кто понимает страсть к игре, тот поймет влечение к зеленому столу… Когда чинно рассядутся игроки, возьмут по карточке, потом по другой и таинственно будут посматривать на своих партнеров… А противники в свою очередь будут играть свою игру… Нет, тут тоже свой театр, свои асы, свои законы, которые должны свято соблюдаться, а то в следующий раз никто всерьез и не примет твои желания поиграть…

А сколько тут своих сложностей, противоречий, безысходных желаний, азарта, неудовлетворенностей. Действительно, как в самом наисовременнейшем театре. Не зря ведь так любят люди карточную игру. Взять хотя бы князя Сумбатова, выступающего под псевдонимом Южин. После театра — сразу в литературно-художественный кружок… Вечер для простых смертных подходит к концу, а там, в потаенных комнатах, о которых мало кто догадывается из непосвященных, собирается московская карточная элита, и до утра… Пропустишь по рюмочке превосходнейшего коньячку, а то и фужер отличнейшего вина, посмакуешь, почмокаешь про себя — и снова за дело…

Вот всем хорош Горький, а не играет… Да что он говорит? Как это он не играет… В карты не играет… А так все время, что он его знает, играет свою роль, и играет превосходнейше… Если б не стал он писателем, то стал бы актером. А вот Леонид Андреев сегодня почему-то не спускал с него глаз… Смотрел бы на Горького, ведь именно Горький его вытащил из неизвестности, опубликовал в альманахе «Знание», издал два тома рассказов и повестей, в том числе и нашумевшую «Бездну», о которой уж очень критически отозвалась в печати графиня Софья Андреевна Толстая. Ясно, что и «Новое время» не упустило возможности обрушиться на молодого писателя.

Шаляпин пришел домой, приласкал своих детей, обнял Иолу Игнатьевну, быстро пробежал десятка два писем и записок с бесконечными просьбами выступить в благотворительных концертах, достать два — четыре билета на очередное выступление в Большом театре. Кто только не просил у него билеты… Артисты, художники, купцы, рестораторы, официанты, чиновники, аристократы, партнеры по карточной игре. Залетел высоко, всем виден, всем захотелось послушать и посмотреть Федьку Шаляпина… Вот так залетел… Ну да ладно, с этим он разберется… Мало ли кто его просит. Не может же он все просьбы удовлетворить. Может же он чуточку понежиться и отдохнуть после такого сложного гастрольного лета. Одесса в мае — июне, Рига в июле, Нижний в августе. К тому же все время обдумывал новую роль Еремки во «Вражьей силе». И так всегда. Труд. Труд… Без отдыха, без пауз, порой без сна. Ведь 20 сентября его первое выступление в «Фаусте», а потом, через несколько дней, видимо, он впервые выступит со своим Еремкой. А это не такая простая партия, не говоря уж о постановке. Удастся ли режиссеру сколотить ансамбль… Единственное, о чем он попросил милого Теляковского, — это выступить с Еремкой несколько раз подряд, чтобы отточить роль пластически…

Шаляпин, конечно, знал, что Александр Николаевич Серов не успел закончить свою оперу. Особенно эта незаконченность была ощутима в последнем акте. Говорили, что разногласия с Островским, который многое сделал для создания либретто по своей драме «Не так живи, как хочется», произошли именно из-за концовки оперы. У Островского разгульный Петр собирается покончить жизнь самоубийством, останавливается у проруби, но вдруг в этот момент раздается благовест, который заставляет его одуматься и возвратиться к своей семье осознавшим свои прегрешения. Серов же попытался драматизировать душевные переживания Петра, заставив его «зарезать жену, как курицу». Этот трагический конец получался несуразным, неубедительным, что не могло не отразиться и на музыкальном воплощении роли, утратившей к финалу свою убедительность и силу.

Работая над партией Еремки, Шаляпин все время ощущал двойственность в себе, какое-то непонятное противоречие. А потом понял: в самой роли, в характере его героя есть это незримое для него противоречие… К какой эпохе относится его герой? Серов поместил своих героев в XVII век, то есть в тот век, который хорошо ему знаком по «Борису Годунову». Но в опере мало музыкальных и бытовых примет именно XVII века. И Шаляпину все время казалось, что действие оперы происходит в современные дни, на какой-нибудь фабричной окраине Москвы. Ведь у Островского рассказывается о XIX веке, о событиях вполне понятных и злободневных для зрителя.

Шаляпину нравились бытовые, комические и некоторые лирические сцены оперы. Драматические эпизоды, речитативы казались ему слабыми, невыразительными и даже нелепыми. Что-то добродетельное и тоскливое чувствовалось в первом акте, драматически-несуразное — в последнем. Только Еремка — его Еремка — может вытянуть весь спектакль. Но и в этой партии нет красивых арий, нет чистой кантилены, кроме знаменитой масленичной песни «Широкая Масленица, ты с чем пришла…». Необходимо искать игровые краски для создания образа, лежащие за пределами драматургии оперы, а это как раз нравилось Шаляпину: здесь открывался простор для поисков. Не только петь, но именно играть. Вот главное, что он мог внести в исполнение этой роли. Сколько таких забубённых головушек бродит по Руси, которых он воочию видел. Он первый в опере сыграет этакого босяка, а уж потом актеры его любимого Художественного пусть играют «На дне» в драме. Еремка — это своего рода тоже дно, человек, которого жизнь, обычная, нормальная, не принимает, бросает в разные стороны, пока он окончательно не опускается…

В хлопотах и заботах мелькали день за днем…

Бывая у Теляковского, Шаляпин вел переговоры о новом контракте.

Теляковский согласился платить ему сорок тысяч в сезон. Другие пункты контракта вызывали у него возражения.

Они сидели в кабинете Теляковского, мирно беседовали, а в комнате рядом делопроизводитель распорядительного отделения Русецкий вносил в контракт особые условия.

Иной раз мирное течение беседы нарушалось.

— Ну почему вы не хотите дать мне постоянную годовую ложу для моего друга Горького и еще три ложи для друзей?

— А как этих друзей фамилии? — тут же задавал каверзный вопрос Теляковский, чувствуя, что Федор Иванович хочет воспользоваться случаем и выторговать еще что-то для себя.

— Ну зачем вам знать их фамилии? Достаточно того, что их много. Они просят билеты на мои спектакли, а где мне их взять? У меня нет кассы на дому.

Шаляпин был уверен, что Теляковский подпишет с ним контракт. Спектакли были уже объявлены. Афиши расклеены, билеты почти все распроданы, дают огромные деньги, каких еще ни одному артисту не платили в императорских театрах… Но ему хотелось еще что-нибудь попросить, потребовать.

— Проходу не дают, Владимир Аркадьевич, все просят билетика. Поехали с Коровиным в ресторан «Медведь», сели спокойненько, выбираем, конечно, что поесть и выпить… Подсел к нам Вася Андреев, ну, знаете его, основатель русского оркестра и вообще старый мой товарищ. Разговариваем, вспоминаем прекрасный вечер в честь президента Лубе. Так нет же… Подходит какой-то здоровенный мужик и обращается ко мне: «Я никак не могу достать билет на спектакль. Вы теперь знаменитость, а я вас помню, когда вы только начинали. Дайте-ка мне два билета». Я так вежливо отвечаю: «Я же не ношу с собой билетов. Обратитесь в кассу театра». Тот повернулся к Андрееву, с которым, оказывается, был тоже знаком, и начал рикошетом меня оскорблять: «Загордился не в меру! Забыл, как в Казани пятерку у меня выклянчил». И все это громко, на весь зал, чтобы слышали. Можете себе представить мое состояние. Понятное дело, пришлось маленечко тряхануть его так, чтобы он отлетел от нашего стола. Ясное дело, все его приятели бросились на меня… Как же… Всем хочется хоть таким образом унизить артиста… Но только не на того напали.

— И что же? — с наигранной заинтересованностью спросил Теляковский, ибо он отлично знал про этот скандал, о котором, естественно, ему рассказал Константин Коровин.

— Ну что… Раскидал их всех, как цыплят… Ведь они не прошли такой школы жизни, как я. Но пообедать не пришлось. Поехали в «Стрелку». Только уселись, метрдотель на серебряном подносе подает нам бокалы с шампанским. Естественно, на подносе лежит карточка какого-то господина, который тут же не замедлил приподняться и зааплодировать, а за ним и весь зал… И кричат: «Спойте, Шаляпин, спойте…» Что я им, нанялся, что ли. Нигде нельзя спокойно посидеть. Житья не дают. Пришлось снова уйти, а то был бы скандал. Я же есть хочу. А им какое до тебя дело? Пошли к Лейнеру, думали взять отдельный кабинет, а у него не оказалось. Тогда — в «Малый Ярославец», где наконец славно поужинали в компании с Глазуновым и каким-то виолончелистом… Ну куда это годится? А все потому, что у меня не было билетов.