Восхождение

В это время рядом со мной происходит некое движение, приглушенно звучат слова извинения, и плотная толпа расступается. Впереди встают четверо: деревенского типа священник, его худенькая, болезненная на вид матушка и двое очень похожих на родителей 3/4 юноша и девушка. Парень, как бдительный телохранитель, обозревает сурово окружающих и, не найдя ничего опасного, устремляет взгляд вперед. Девушка по-детски увлеченно разглядывает иконостас, образы, укрепленные на столбах и огромное золоченое паникадило в сотнях горящих лампочек.

И снова мне доводится стать свидетелем «гения чистой красоты». Стройная, высокая, тоненькая фигурка девушки как бы подчеркивается свободным светлым платьем. На лебединой шее изящная головка с выбившимися из-под платочка прядями светло-русых волос. Нежное личико еще не утратило детской округлости, но черты его уже выявляют врожденную благородную красоту. Движения ее осторожны и плавны. Поклоны и крестные знамения благочестивы и неспешны. По всему видно, что ей привычно внимание окружающих, но осознание этого лишь укрепляет осмотрительность каждого движения.

Вспоминается словесный портрет монахини Марии из «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» архимандрита о.Серафима Чичагова: «Мария Семеновна была высокого роста и привлекательной наружности; продолговатое, белое и свежее лицо, голубые глаза, густые, светло-русые брови и такие же волосы. Ее похоронили с распущенными волосами».

Ох, и непроста жизнь ваша, красавицы! Все время в центре внимания, в перекрестии взглядов 3/4 любующихся, завистливых, любопытных, а порой и похотливых. Не зря самые красивые русские девушки уходили в монастыри, подальше от липкой паутины взглядов, подальше от ярмарки невест, где торгуют девичьей красотой…

Вокруг нас волнами прокатывается возмущение, нарастает толчея и шум разговоров. Внутрь собора входит еще одна толпа паломников, потом еще. Со стороны раки слышится громкий крик, визг, похожий на поросячий. Все оборачиваются туда, подаются поглазеть на чьи-то муки. «Бесноватая кричит. Как ее, бедную, враг мучит, ай-я-яй!» 3/4 слышу за спиной. Отчаянный крик, потом злобный хохот и снова поросячий визг повторяются, переходят в истерический плач и мало-помалу стихают. Только жалобные всхлипы и участливые материнские слова раздаются в наступившей тишине. Но вот пробегает шумок, шевеления и слышу впереди себя: «А ведь молодая какая! И красивая! Да так хорошо одета. Надо же!..». По сердцу резануло нехорошее предчувствие, будто это имеет ко мне отношение.

Пытаюсь успокоиться и сосредоточиться на службе. Но вот очередная волна буквально выталкивает меня к выходу, и я оказываюсь на паперти. Следом протиски­вается Степан, несколько взъерошенный, но, по-прежнему, невозмутимый. Здесь толчея еще возбужденнее, разговоры громче, бойкие растрепанные девчушки по-цыгански выпрашивают деньги, хвалясь друг перед дружкой звонкой добычей…

Идем по дорожке среди цветов, идем в тишину, проходим под аркой колокольни и сворачиваем к небольшой Казанской церкви. Здесь, кроме молодой семейной парочки у ларька с иконками, 3/4 никого. Дверь церкви открыта и меня тянет, зовет туда внутрь. Прохожу первым и сильно ударяюсь макушкой о низкую притолоку. Степан шепчет «лапоточки» и следует за мной, низко склонившись. В притворе у монахини покупаю свечи и, снова задев головой притолоку, с благодарностью потирая ушибленные места, вхожу в желанный покой.

У подсвечника монахиня, не поднимая глаз, принимает у меня свечи, плавными движениями гибких рук зажигает и ровнехонько ставит. За спиной тонкий девичий голос полушепотом читает Неусыпаемую Псалтирь. По ковровым дорожкам, неслышно ступая, обхожу раки со святыми мощами. Здесь покоится преподобная м.Александра 3/4 первая настоятельница, которой явилась Сама Богородица и указала строить здесь обитель. Вот рака с мощами преподобной м.Елены, умершей по просьбе батюшки Серафима вместо Михаила Мантурова, так нужного ему тогда для продолжения строительства. «Благослови, батюшка Серафим», 3/4 только и сказала она, а через три дня душа ее в сонме ангелов возлетела на Небеса.

А в этой раке под золотистым покрывалом с крестами покоятся мощи любимой Батюшкиной воспитанницы, девочки-монахини Марии, в схиме 3/4 Марфы. Ей он доверял сокровенные тайны о будущем Дивеева, России, мира. Опускаюсь в земном поклоне на колени, прикладываюсь к крестикам на покрывале… А во мне звучит тоненький девичий голосок: «А какие видом-то монахи, Парашенька, на Батюшку, что ли похожи?»

Ругал Батюшка сестер, которые плакали по смерти м.Елены, а когда м.Марфа в свои девятнадцать умерла, то сам больше месяца плакал, слез не мог остановить. Так же и по моему лицу льются слезы, а в ушах звучит тонкий девичий голосок… А благоухание здесь, тишина, покой... Уходить отсюда не хочется. Хорошо, будто в преддверии рая. Теперь эта дивная схимница 3/4 Настоятельница Небесного Дивеева, у престола Святой Троицы. Преподобный Серафим так велел молиться ей: «Госпоже и мати наша Марфо, помяни нас у престола Божия во Царствии небесном!»

За своими переживаниями не заметил, куда пропал американец. Выхожу, оглядываюсь, нахожу его стоящим лицом к церковной стене. Плечи его сотрясаются. Я подхожу и мягко хлопаю по спине. Он не оборачиваясь пожимает плечами и громким срывающимся шепотом произносит:

3/4 Не понимаю, Дмитрий. Я ничего не понимаю… Это мистика. Они рядом, они живые!

3/4 Это действительно тайна из тайн, Степан. Здесь дом Божий. Здесь все живет Духом Святым. Небо и земля тут соединяются. А вечность 3/4 с краткой земной жизнью. Святые в Царствии небесном на самом деле ближе к нам, чем многие живые люди.

Садимся в машину, и Володя везет нас на Серафимов источник. Выезжаем из поселка и полчаса едем мимо деревенек, широких полей, древних сосновых и березовых лесов. Высокие свечи синих цветов сплошными зарослями окружают дорогу. Каждая пядь этой земли исхожена преподобным Серафимом, его «Дивеевскими сиротками». Из-за поворота дороги показывается стоянка, плотно заставленная автобусами и машинами. Выходим и устремляемся сквозь толпы народа по мостику через речку к синему озерцу.

Здесь рядом с часовней установлена икона Батюшки с цветами. Прикладываемся к прохладному стеклу и вдыхаем тонкий аромат. В этом месте сквозь голубоватую воду просматриваются округлые донные камни. Огибаем слева по дорожке озерцо и поднимаемся по крутому холму к большому золотистому Кресту. Раньше он стоял на куполе Дивеевского Троицкого собора, потом кресты сменили и этот установили на источнике. У его подножия горят свечи, один за одним идут к нему паломники. Прикладываемся и мы.

Видимо, у меня при этом задралась рубашка и обнажилась часть спины. Затем чувствую какое-то неприятное шевеление и пальцами почесываю поясницу. В палец левой руки впивается раскаленная игла. Подношу укушенное место к глазам, а из первой фаланги торчит коричневой иглой осиное жало. Быстро вытаскиваю его и высасываю яд. Палец горит и чешется, но терпимо. «Лапоточки», 3/4 слышу шепот Степана. «Слава Богу за все», 3/4 слышу свой шепот. Дальше спускаемся по лестнице к мосткам и садимся на скамейку.

У наших ног переливается бирюзовая святая вода. В ней отражается часовня. Вот по лесенке в воду спускается пожилая женщина в белой рубашке. От ее шумных окунаний по воде расходятся круги. Отражение часовни искажается, извивается и передо мной мелькает силуэт батюшки Серафима с крестом в благословляющей руке.

Под нерешительным взором американца раздеваюсь. Молюсь Господу, Пресвятой Богородице и преподобному Серафиму. Пролезаю под перилами ограждения и опускаюсь в воду. Пока ноги касаются дна, и уровень воды устанавливается на уровне груди, меня обжигает ледяной холод. Трижды окунаюсь и обратно по перекладинам перил, как по лесенке, забираюсь на дощатый настил. В голове несколько раз проносится легкий вихрь, тело горит, как от жара, душа поет и звенит! Не вытираясь, брызжа во все стороны хрустальными каплями, одеваюсь.