Воскресный папа

– Подумала, что вам нужно знать.

– Да. Конечно. – Пауза, и тихое: - Как она? – вдогонку.

– А вы приходите, сами посмотрите. Поди, вас не прогонят. А контакт тело к телу ребеночку ой, как нужен.

Я кивнул, совершенно не думая о том, что Кайдалова этого не увидит, и сбросил вызов. Наверное, я должен был реагировать как-то иначе, но я совершенно не был готов к этим Аришиным:

– Ребенок твой. Ты… не брось, если что.

Мой… Ребенок мой. Ну, не бред ли? Я предохранялся, да и вообще тот раз был таким странным, что в какой-то момент я решил вообще его не засчитывать, так сказать, в общем зачете. А тут… Может, она это от отчаяния ляпнула? Из страха? Или вообще перепутала меня с кем-то. Что совсем не удивительно в том состоянии, в котором находилась Ариша. Я, допустим, до сих пор не понимал, как она тогда пришла в себя? И скорики наверняка не понимали тоже. Этого в принципе не должно было случиться. Ей столько лекарств ввели, что… В общем, нереально это было, и все тут. Не видел бы своими глазами – в жизни бы не поверил.

– Михал Ильич!

– Да?

– Там родственники Арины Германовны вас просят. И от Алферова звонят. Дурдом.

– Я сейчас выйду.

Аришину родню я узнал сразу. Хоть и видел их только однажды. Надежда Семеновна вскочила с обитого синим дерматином стула и помчалась ко мне навстречу:

– Мишенька… Дорогой, как нам повезло, что ты дежу-у-урил, – запричитала она.
– Спрашиваем-спрашиваем, как там Аришенька, как малыш, а нам ничего не говоря-я-ят. Только – ждите! А как тут ждать, Миша-а-а?! Когда сердце вот-вот из груди вырвется?

– Наденька, ты не волнуйся так, – бормотал Константин Витольдович, с беспокойством поддерживая жену под локоть, хотя сам, мне так показалось, едва стоял на ногах и был белым-белым, как стены в операционной.

– Все прошло хорошо. Арина пока в искусственной коме, но так нужно. Мы за ней понаблюдаем, а как только ее состояние стабилизируется – начнем потихоньку выводить. Тут понятно?

Обливаясь слезами, Надежда Семеновна затрясла головой, мол, да, все ясно.

– А как малышка? – шмыгнула носом еще какая-то женщина, присутствие которой я заметил не сразу.

– С ней тоже все хорошо.

– Вы слышали, что сказала Ариша? Перед тем, как… как… - губы незнакомки задрожали, и она резко отвернулась, пряча лицо на груди высокого темнокожего парня. Никак, африканские друзья Ариши пожаловали? Так быстро? И ведь эта барышня, похоже, в курсе того, чего даже я до недавнего времени не знал. Выходит, ни с кем меня Ариша не спутала? Сердце пропустило удар, а потом со всей дури шибануло под дых.

– Да. Я все услышал. – Резко кивнул.
– Извините, если у вас ко мне больше нет вопросов, мне нужно ненадолго отлучиться. А вы, Надежда Семеновна, поезжайте домой. Арише вы ничем не поможете, а себя загоните. За ней в родном отделении хорошенько приглянут.

Надежда Семеновна принялась со мной было спорить, но на моей стороне оказались и ее муж, и подруга Ариши. Так что к выходу из отделения мы направились вместе. А внизу я вдруг опомнился, всучил им свою визитку и предупредил, что они могут звонить мне в любое время дня и ночи.

– Миша! – окликнула меня в последний момент подруга Ариши.

– Да?

– Мы завтра утром… точнее уже сегодня улетать должны… В Танзанию. Ты мне скажи, как есть… Я сама врач… С ними все хорошо, или ты просто старикам зубы заговаривал?

– Говорю как есть – езжай в свою Танзанию и не волнуйся.

– Она на ноги встанет?

– И побежит. Живей всех живых будет.

– А малышка? Машенька как?

– Машенька? – В горле что-то дернулось, заклокотало…

– Ариша так ее назвала, – в очередной раз всхлипнула барышня.

– Понятно.

Идиотская ситуация. То, что я от постороннего человека был вынужден узнавать настолько личные, настолько важные вещи… На языке вертелся вопрос – какого черта Ариша ничего мне не сказала? И вообще планировала ли… рассказать?

– Можно мы тоже на неё посмотрим? Перед отъездом… Пожалуйста!

– Я не знаю, впустят ли посторонних. Можем попробовать хотя бы через стекло… Но я ничего не обещаю.

Впрочем, когда мы пришли на место, оказалось, что все обстоит гораздо проще. Над каждым инкубатором была установлена камера, которая через специальное приложение выводила изображение ребенка на экран телефонов реаниматологов и обеспокоенных мамочек.

– Какая крошечная… Костя, ты посмотри! Синенькая такая. Каждую венку видно. Бедная кроха… - снова заплакала тётя Надя.

– Ничего, тёть Надь, она аж кило двести весит. А сейчас даже пятисотграммовых выхаживают, так что все будет хорошо, - успокаивала ту Аришина подруга.

Аж кило двести. Ужас какой. Нет, это, наверное, действительно много, как для недоношенного, но… Господи! Кило двести… Двадцать восемь недель из сорока.

– Так, где наш папочка? – выскочил нам навстречу маленький худой неонатолог.

– Орлов Михал Ильич…

– Да-да, меня предупредили. Пойдемте.

За спиной ахнула Надежда Семеновна. Удаляясь, я еще успел услышать, как та сказала:

– Что значит – папочка, Костя… Люба? Это… Михал Ильич папочка?

И все… Больше я уже ничего не слышал. Мы как раз подошли к боксу, отгороженному от коридора окнами. Сейчас на тех были задернуты жалюзи, и ничегошеньки не было видно, но мое сердце все равно замедляло ход по мере приближения. Будто чувствуя, что сейчас ему понадобятся все силы, и отчаянно их экономя.

– Вот… Кучер. Девочка. Кило двести грамм. Хорошая девчушка. Не задохлик. Так что вы, Михал Ильич, не переживайте. Мы в интенсивке о таких параметрах только мечтать можем. Ну-ка, возьмете?

А я стоял и смотрел. И ни да не мог сказать, ни нет. Со мной происходило что-то странное. Никогда до этого не испытываемое. Нет, это не была любовь с первого взгляда… Не думаю, что так вообще бывает. Просто… как бы это сказать? Я чувствовал, что не могу дышать. Просто не могу, и все мои попытки урвать хоть чуток кислорода – безрезультатны. Потому что нет его. Его просто выкачали. Из этого стеклянного напичканного попискивающими инкубаторами бокса.

– Вот, ну-ка! Вы чуть рубашку расстегните. Кожа к коже надо. И вот тут садитесь. Я вас накрою. У них терморегуляции никакой.

И все… И вот она уже в моих ладонях. А в голове… ну, ни одной мысли из тех, что, наверное, обычно приходят в голову в такой ситуации. Например, на кого она похожа? Потому что… ну, какое - похожа? Когда вообще ничего не разобрать. Она такая хрупкая, подкожного жира вообще ведь нет. И кожа синюшная, а сквозь неё вены, как ниточки, просвечиваются.

Пока я сидел, врач-неонатолог ушел. Зато пришла медсестра. Проверила показатели у некоторых ребятишек, и я снова остался один. Совершенно сбитый с толку. Дезориентированный. И настолько этим всем поглощенный, что, как только я это осознал, меня охватил настоящий ужас. Глупейший страх – а что, если потом окажется, будто это не мой ребенок? Мало ли, что… Почему-то же Ариша не стала мне сообщать, что беременна? А я ничего не заметил…