Восьмая нота Джокера
Шрифт:
* * *
Просыпаюсь, когда за окном очень темно.
Слышу, как мой тюремщик нервно возится в стороне, кидая какие-то вещи в большую сумку, и мне сразу становится не по себе – я не хочу куда-то ехать.
– Что происходит?
– впервые подаю голос.
Он бросает свой обезумевший взгляд, и я узнаю в нём то самое, знакомое разгулье хаоса, когда ситуация выходит из-под его контроля, и надо что-то срочно делать.
– Нам пора. Поднимайся, - быстро развязывает руки, помогая встать, и у меня кружится голова, но я привыкаю, уговаривая себя не расслабляться.
– Я доверяю
Видимо, дела реально плохи, раз он даёт мне столько свободы, но я не упущу этот шанс, даже если на ногах едва стою.
– Смогу.
Оглянувшись пару раз, всё-таки оставляет меня, наверное, уходя прогревать машину, и мой взгляд начинает метаться по комнате в поисках хоть чего-то, но кроме кровати и пустого шкафа здесь нет больше никаких предметов.
Острое отчаяние царапает изнутри, убеждая, что всё бесполезно, и крик застревает где-то в горле. Хочется хорошенько прокричаться, выплеснуть скопившуюся злость, но вместо этого я сажусь на кровать, начиная одеваться. Если придётся бежать, побегу, но в пижаме это явно будет неуместно…
Наклоняюсь, борясь с ноющей болью, натягиваю обувь, и тут замечаю осколок. Он под кроватью, затерялся и почему-то остался незамеченным, а мне он вообще кажется чем-то нереальным, но радости от этой находки столько, что я почти забываю об окружающем ужасе.
Как же мало человеку, оказывается, нужно для счастья…
Аккуратно поднимаю осколок и быстро прячу в карман, как раз в тот момент, когда чудовище возвращается. Осматривает внимательно, словно надеясь застать меня на месте преступления, потом натягивает на меня куртку, а затем снова стягивает верёвку на моих запястьях.
– Прости, что снова приходится связывать, - искренне извиняется, но для него, должно быть, реальность такова.
Я делаю вид, что смирилась. Позволяю даже отвести себя вниз и не особо зацикливаюсь на том, чтобы запомнить обстановку. Дом пустой, да и к тому же, находится в отдалении от других – это становится ясно, когда мы выходим на улицу.
??????????????????????????
– Садись в машину, - подводит к двери, и я неторопливо забираюсь внутрь.
Пока он обходит авто, кое-как добираюсь до осколка, сжимая его в ладони и жду с колотящимся сердцем. Он появляется вскоре, но прежде чем мы трогаемся с места, я признаюсь:
– Мне страшно.
– Я никому не дам тебя обидеть.
Зато обижу сам.
– Правда?
– подаюсь к нему, глядя в воспалённые глаза, где кроме нервозности нахожу эту одержимость – она сейчас немного скрыта другими эмоциями, только никуда она не делась.
– Тогда, пожалуйста, поцелуйте меня.
Он наверняка будет мне снова сниться.
Меня наверняка будет долго тошнить после этого, и о нормальном сне можно будет забыть, но это будет лишь в том случае, если я выберусь…
Моя просьба заставляет его наклониться ниже, однако у него и сомнений нет насчёт моих слов.
Приближается, будто боясь сделать резкое движение, и едва касается губами, мои сжатые в кулаки ладони с осколком резко вдёргиваю вверх, попадая ему куда-то под подбородок, но этого хватает, чтобы он отвлёкся.
Как могу, открываю дверь и спрыгиваю, слыша крик,
полный боли, только я знаю, что времени у меня очень мало.– А ну вернись!
Спотыкаюсь, но не падаю. Просто бегу в сторону далёких огней, что есть сил, и сердце бьётся с болью, но мне сейчас совсем не до неё. Руки всё ещё связаны, единственное оружие осталось в машине, и преследователь, кажется, уже пришёл в себя.
Чёрт, до соседнего дома я не успеваю…
Зимний лес ничем не лучше летнего – да, медведи спят, но волки и другие хищники – нет, а ещё если я потеряюсь, будет совсем весело. Температура очень упала за последние дни моих вынужденных каникул, хотя даже так, по мне лучше умереть от холода, чем снова оказаться замурованной под землёй, да ещё и в компании ненормального.
Хотя, что я понимаю в нормальности?
Бегу от маньяка, скрываясь за деревьями, сама едва живая – где-тут нормальность?
Снег хрустит под ногами, и мой кошмар приближается, настигая, а моих сил всё меньше.
– Знаешь, видимо, у нас с тобой такая судьба. Но на этот раз я останусь вместе с тобой. Вдвоём будет не так страшно, да?
– приговаривает он, дыша в спину.
– Обещаю…
Ну нет… Второй раз я просто не смогу.
Говорят, человеку выпадает ровно столько, сколько он может вынести, и вот я всей душой ненавижу эту фразу. Потому что я понятия не имею, сколько ещё дерьма мне положено разгрести, чтобы это прекратилось!
– Я сожалею, слышишь?
– крик эхом отражается от деревьев, попадая прямиком ко мне, и хочется зажать уши.
– Мне правда жаль, что я так поступил с тобой, Миша… Неужели ты так и будешь обижаться?
Я затихаю, слыша его шаги, которые вроде удаляются, и сижу, как мышь, спрятавшись за толстым стволом. Вряд ли получится подняться, но если пережду, может, он уйдёт? Надеяться на это, конечно, глупо, только что мне ещё остаётся?
– Давай поговорим!
Пытаюсь успокоить дыхание, а боль в груди только усиливается. Мне точно нельзя устраивать такие забеги.
– Набегалась?
– вдруг звучит над самым ухом, и я не успеваю отшатнуться.
Он поднимает меня на ноги, держа за куртку, и всё повторяется, как в ту ночь – только теперь его пистолет направлен на меня. Но я всё равно изворачиваюсь, вьюсь ужом, практически выскользнув из куртки, и мне даже удаётся отбежать на пару шагов.
– Я никогда Вас не любила, поймите уже! Хватит внушать себе эту мысль и оставьте меня в покое! На этот раз Вы сядете, и никто не вытащит!
В его глазах опять разгорается безумие, которое и не утихало, но в этот раз я его, похоже, по-настоящему злю.
– Хватит врать мне и себе!
– орёт, почти оглушая и тряся оружием прямо как Абрамов.
– Ты всегда была той, кто крутил передо мной хвостом, всегда смотрела на меня, соблазняя! Разве нет?
Наступает, оттесняя всё глубже в лес, и под моими ногами ломаются ветки.
– Вы были учителем, и я Вам доверяла… Как Вы могли так поступить вообще?
– пытаюсь хоть как-то достучаться до него, но это бесполезно.
А затем вообще едва не падаю – за спиной крутой спуск с холма, и мне либо прыгать прямо туда, доламывая ноги, либо сдаться.