Восьмое чудище света

Вообще-то Яша очень уважал знающих ученых людей, но своих коллег уважал он не только за знания. И место своё в жизни принимал спокойно и уважал. Живёшь вроде в лагере в условиях режима, а работаешь целый день, как заведённый и чувствуешь себя… свободным. Вокруг тебя – страдания, кровь, смерть, и в то же время – спасение, благодарность, радость.

Бывшие соратники Якова не узнавали его. Они никогда не могли представить его себе в такой роли. Раньше они видели Яшу то с ножами, то с обрезами, то с другим оружием, постоянно в драках, разборках, бегах от правосудия, а теперь… Неисповедимы пути Господни. Главное – видеть эти пути. Научиться быть счастливым: здесь и сейчас, а не там и потом.

Вот так, не осуждая и не исправляя этот мир, находясь в лагере, Яша сумел освободить себя и сделать счастливым. Он принял окружающее таким, какое оно есть и окружающее приняло Яшу таким, какой он есть: вичевый наркоман, матерый рецидивист, рыцарь ордена Госпитальеров.

Летом пришла пора отпусков. Почти все врачи отправились отдыхать (зэки по статусу отдохнут… после освобождения). Пруссака временно стал замещать Отморозок. К зэкам относился с вечным презрением, вечно суетился, бегал по коридорам, командовал. Ладно хоть специалистом был неплохим. Работы как будто, стало поменьше, и Яша свободное время уделял книгам.

В связи с массовыми акциями и снятием с поста начальника управления «Рыжего», в колонии началась оттепель. Комиссия за комиссией начали ездить с проверками. Режим ослабили. Строевые проводили только раз в неделю. В ШИЗО уже не били людей так, как раньше. Больше проводилось культурных мероприятий, в том числе и спортивных. Актив временно разогнали. Проверок стало две, вместо трех. Отменили ежечасные обходы. Подключили радио (правда не информационное, а местное. Ну, хоть что-то). Не было прежней гнетущей обстановки. Стало больше свободного времени, и зэки сразу почувствовали себя лучше. Возродилось самоуправление. Зэки старались сами решать внутренние вопросы и ликвидировать назревающие конфликты собственными усилиями. Сразу появились неформальные лидеры, общавшиеся как с зэками, так и с администрацией. Манеры поведения и лица людей стали мягче. Не было прежнего страха в глазах.

Да, режим как бы изменился, условия жизни зэков стали легче, но администраторы-то прежние остались на своих местах, а эти люди всегда готовы выполнять любые, самые жестокие приказы сверху. Приказали улыбаться зэкам – будут улыбаться, прикажут убивать – и это будут делать с ещё большей охотой.

Только в жизни Якова практически ничего не изменилось. Работа по-прежнему доставляла удовольствие, да и срок утекал незаметно. Хорошо было на душе за позитивные изменения в лагерной жизни, радостно за многострадальных измученных зэков. Но какой ценой достались им эти более человечные условия жизни! Сколько боли, горя и страданий людских увидели своими глазами работники МСЧ! Те кровавые события буквально переворачивали впечатлительную душу Якова и навсегда оставили в ней глубокий след.

Хороший девиз был у ордена Госпитальеров – спасать мир. И вот, «спасая мир», Яша и сам изменился, и характер его стал значительно мягче. К людям он стал относиться как-то по-пастырски: без лишних эмоций, заинтересованно, но ровно. «Плохих» людей он даже не вычеркнул из своей жизни, они сами перестали попадаться на его жизненном пути.

В середине лета на санчасть пришёл работать новый фармацевт-аптекарь. Вернее, пришла… Алёна Юрьевна. И сразу практически у всего контингента вызвала она доброжелательную симпатию. Благодаря своей искренней простоте, непосредственности, трудолюбию, Алёна быстро вливалась в рабочий коллектив. Зэки, завидев её, сразу как-то выпрямились и забывали свои болячки. Количество «больных» заметно увеличилось. Зэки стали чаще приходить на санчасть, чтобы хоть краем глаза увидеть её. И не сказать, что она была писаная красавица: небольшого росточка, хрупкая, без выдающихся форм. Но какая-то по-доброму своя, доступная в общении, без всяких предрассудков, умевшая искренне радоваться и заразительно смеяться. Внимательно всматривающиеся в её лицо видели перед собой… святой лик. С таких женщин, наверно и списывались всегда иконы. Проникновенные глаза её, казалось, заглядывали глубоко в душу и видели в ней все потаённые изъяны. Те, кому приходилось с ней разговаривать (а на МСЧ иногда находилось время для общения), невольно выкладывали перед ней всю подноготную начистоту. Яша юморил по этому поводу: «Алёна, вам нужно следователем работать, а не фармацевтом.» Алёна, кстати, раньше работала в женской колонии, и Яша иногда спрашивал ее: «Алёна, почему вы с такими данными работаете в исправительной системе?» Она отвечала задумчиво: «Видимо, судьба». Яша чувствовал к ней какую-то неопределенную тягу, но понимал ситуацию и заглушал в себе всякие душевные порывы. Впрочем, отношения между ними были очень хорошие. Яша даже не представлял, как он будет трудиться, если Алёна не выйдет на работу.

Когда у неё было свободное время, Яша придумывал ей разные занятия: просил её помочь в разборе бумаг, заполнении карточек и других, якобы срочных, делах. Алёна усаживалась напротив него, и Яша с удовольствием смотрел, как она работает.

Когда в зону приходил очередной этап, Яша забирал Алёну с собой на первичный осмотр: описывать зэкам татуировки. Вот тут уж они долго смеялись и юморили над зэковским самодеятельным искусством. Главное, Алёна была рядом. Из-за напряжения внезапно зародившихся непонятных чувств иногда они конфликтовали по пустякам, но быстро мирились. Яша понимал, что только здесь и нигде больше, он мог видеться с Алёной. Алёна была замужем и имела детей. Все у неё было как и должно быть у нормальной женщины.

Разносторонний знаток, Яша прочитал её гороскоп и узнал: рожденная в год собаки, предана своим близким (кстати, Яша знал, из декабристов 80 человек были рождены в год собаки), интересная творческая личность. Покровительницей её была Венера, богиня любви и красоты. Казалось, она сама была такой богиней, заключенная в телесные рамки со своим предназначением, кармой, судьбой, но и… со своими обязанностями.

Каждый вечер, после отбоя, когда прекращались разговоры между зэками, Яша думал об Алёне. Понимая бессмысленность этих раздумий, старался отогнать их, но снова возвращался к мыслям о ней. Во сне она снова приходила к нему, но и во сне они были на каком-то расстоянии, без какой-либо близости. Она успокаивала его, они о чем-то разговаривали. Но проснувшись, Яша не мог вспомнить этих разговоров. Все было как-то иначе. Раньше женщины снились только в известном смысле.

Свое отношение к Алёне Яше приходилось постоянно скрывать: всегда на виду, кругом или больные зэки, или врачи, или сотрудники. Но бывали минуты, когда, по работе они ненадолго оставались наедине и общались (под видеонаблюдением).

Необходимо сразу внести ясность, никогда эти разговоры не выходили за рамки дозволенного. Никаких чувственных воздыханий и признаний не было. Да и Алёна никогда не подавала повода усомниться в своей порядочности. Она вела себя скромно и сдержанно, не вселяя никаких надежд для каких-либо чувственных домыслов. Просто Яше было хорошо рядом с ней. Ему хотелось быть постоянно рядом с ней. Глядя в её глубокие глаза, он забывал свое прошлое, забывал всё на свете, и в душе у него становилось хорошо, тепло и уютно. Они говорили о жизни, о человеке, о судьбе. В основном, говорил конечно Яша, не щадивший запасов своего красноречия. Как зачарованный певец, изнывающий под окном своей прекрасной избранницы, он говорил… «о муках и мытарствах своей русской души».

О, эти загадочные русские души! Как они глубоки и размашисты, бездонны и необъятны, неисчерпаемы, буреломны и безмятежны! Как стремительно и настойчиво, не боясь опасностей и презирая смерть, преодолевает русский человек бесконечные бурлящие пороги на своём крутом жизненном пути. Как открывался ему весь размах страстей человеческих, все крайности верха и низа, самозабвенной мглы и «бессмертного солнца ума», сонной вялости и буйной одержимости, беспредельной преданности на всю жизнь и неугасимой ненависти до конца. Яша, сполна изведавший горечи жизненных испытаний, приводил примеры о высшей праведности святых, говорил о муках, в которых он познал природу своих падений – безумства, злодейства и сатанизма. Из этих падений он вынес жажду покаяния и мучительную остроту угрызений совести, сознание своего ничтожества и желанную близость смирения. Но его русская душа не могла вынести тяжести смирения. Яша говорил о том, как она впадал в сомоуничтожающее уныние, как терял грани божественного и земного, добра и зла, как обожествлял сладострастие и возвеличивал грех, воспевал одержимость и преступление. Как гнойную язву вскрывал он сущность своих падений, клеймил прежнее искривленное понимание свободы.

Только пройдя через липкую грязь жизненных испытаний, Яша начал понимать, что свобода без дисциплины – это соблазн и разрушение, а дисциплина без свободы – мертва и унизительна. Это только сначала режим, навязанный за содеянное, отягощает душу. Человек противится дисциплине, но, привыкнув и найдя свое место, учится самоорганизовываться и не замечать режим. Он живет и думает о том, как сохранить данные ему от Бога дары и одолеть соблазны, как пройти путь к исцелению.

После таких горячих излияний, Алёна, как всякая умная женщина, соглашалась с Яшей. Но иногда возникали разногласия и споры. Алёна, с улыбкой рассматривая забритую Яшину голову и испещренное шрамами лицо, говорила: «Ты бандит, Яша, выйдешь – и примешься за старое». Возмущённый Яков доказывал, что это только оболочка, реакция несозревшей души на окружающий мир, результат её падений и разочарований.

Яша, от греха подальше, уходил к Ёлочке, кстати, близкой подруге Алены (это именно Ёлочка устроила её на работу). Яша, зайдя к ней в кабинет, сразу скороговоркой, наговаривал ей массу изысканных комплиментов. Пощекотав её женское самолюбие, он с интересом наблюдал, как Ёлочка начинала светиться от удовольствия. (Господа ловеласы и селадоны! Не забывайте, что трудящаяся женщина во время работы больше всего нуждается именно в ваших, ни к чему не обязывающих, комплиментах). Иногда Яша откровенно высмеивал её наивное планирование семьи и детей. Такого саркастического подрыва основ жизни Ёлочка не выдерживала и выталкивала смеющегося Яшу из кабинета. Не забывал Яша и Кэт осыпать едкими остротами за её снобистское умничанье. Женщины злились, а Яша уходил на поиски шоколада для своих милых коллег. Каждый день они работали вместе. Яков Григорьевич на удивление оказался прекрасным организатором. (Кстати, не пора ли нашему зачуханному «электорату» заменить этих полностью обанкротившихся бывших комсомольских шестерок, стоящих у «кормушки власти», на более честных и бескорыстных людей-бандитов?)