Восьмое чудище света

Приехал с областной психиатрической больницы «Одноглазый» Женя. После драки с Сагитом его спешно отправили туда подлечится (вернее, просто избавились от него). Три месяца он там пробыл после памятного инцидента, но очень изменился. Нет, его не закололи аминазином, таблетки он там не глотал. Он просто съездил туда отдохнуть от КИЧа. Что с ним там произошло, Яша ещё не знал. По прибытию Одноглазого из дурдома, его должны были посадить в ШИЗО, но он сразу предупредил оперов, что всю кровь им выпьет, если его посадят в одиночку. Из шести своих законных лет 3 года он провел по изоляторам ШИЗО. За ним был не один десяток акций.

Был Одноглазый под 2 метра ростом, здоров как деревенский племенной бык, необычайно силён. Изрезан вдоль и поперёк. Косил на один глаз. В общем, отморозок первостатейный. При виде сотрудников приставал к ним с провокационными, нелепыми вопросами, типа: «Дяденька милиционер, дай хлебца покушать. Вы меня здесь голодом не уморите?» - или ещё с какой-нибудь каверзой. Сотрудники его избегали, старались поменьше говорить с ним. Они прекрасно знали, на что он способен. Нервов они взаимно помотали друг другу немало. Одноглазый прошел через все круги ада и вещи называл он своими именами.

Начальнику оперативной части в ШИЗО такой тип был не нужен, и они полюбовно договорились, что Одноглазый пока побудет на санчасти, до следующего этапа в психбольницу. Женя пообещал вести себя, как полагается. И вот привели его в палату и поселили рядом с Яшей (Старшина Юсуп всё равно на МСЧ не ночевал).

Вечером Яша пришёл в палату без настроения, очень устал после движухи напряжённого рабочего дня. Сели напротив друг друга, Женя уперся в Яшу своим единственным глазом. Тогда Яша спросил:

– Ты что, гипнотизер?

– Нет пока.

– А что так вперился, изучаешь?

Посидели, поговорили. Вспомнили недавнее прошлое. Яша спросил:

– Из-за чего вы с Сагитом так крепко пободались в камере?

– А так, вата. Надоело всё, накипело в душе. Нужна была разрядка.

– Эх, вы, богатыри крепколобые. – съёрничал веселеющий Яша. И вот потихоньку начали обтираться, знакомиться. Одноглазый тоже знал за Яшу не мало: земля слухами полнится. Знал он о работе Яши, знал что делал тот на своём уровне, какую пользу приносит зэкам. В разговоре коснулись и дурдома. Женя курсанул за положение, за обстановку, в самом элитном учреждении нашего отечества, то есть в дурдоме:

– Ну, там положение более или менее на должном уровне. Это же областная психбольница. Отдохнул там хорошо и обратно поеду. Из вскрывшейся десятки 4 пацанов увезли на дурдом, остальных на Ешку, в областной БУР. В дурдоме клиентов берегут и ценят.

Вообще-то свирепый отмороженный вид Одноглазого отпугивал многих, но не Яшу, который замечал в нем больше достоинств, чем недостатков. Этот известный своим разбойным характером Женя, никогда в разговоре не произносил матерных слов. Был сдержан в телодвижениях, спокоен, рассудителен. Никогда не курил. Имел хороший аппетит и кушал хорошо. Очень внимательно относился к своему здоровью. И, как скоро догадался проницательный Яша, глубоко внутри был очень гуманным, добрым человеком.

Они подолгу разговаривали на разные темы. О месте человека на земле. О душе. О жизни. О суровых жизненных испытаниях, громоздящихся на пути каждого нестандартного, одаренного человека. Конкретных примеров у таких бурно поживших разбойников, как Одноглазый и Яша, было немало. И так они как-то незаметно прилипали душой друг к другу. Одноглазый отличался от большинства зэков тем, что когда возникали серьезные, взрывоопасные ситуации в лагерной среде, между зэками и сотрудниками, он всегда выступал на стороне… справедливости. Он не молчал, как многие. И в этом пришлось Яше убедиться не один раз.

Осташонок приехал в зону из больницы после операции. В Карантине активисты-козлы подкаблучные (даже не козлы, а козявки поганые) стали заставлять его мыть пол, а тот просто не мог (у него только что вырезали геморрой). Активисты позволили себе рукоприкладство. Осташонка с инсультом принесли на МСЧ старшина карантина и дневальные. Он не шевелился, не говорил, был без сознания. Врачи диагностировали: оторвался тромб. Активисты стали оправдываться, говоря, что он упал сам.

Но у Осташонка весь лоб был в синяках, и отчётливо видно, что с его лица кто-то стирал кровь. Яша и Одноглазый не верили ни одному слову активистов.

– У, скоты, угробили человека! – выпалил Одноглазый, и давай проверять их на вшивость. По их неумелым оправданиям сразу было видно, что эти ублюдки избили Осташонка, взрослого мужика, который им в отцы годится.

Врачи, в скудных условиях МСЧ, ничего не могли поделать самостоятельно. Вызвали скорую. Пока ехала скорая помощь, Яков и Одноглазый пытали расспросами явно перетрусивший актив карантина до тех пор, пока сбежавшиеся оперативники не выперли разъярённого Женю в палату. Но он успел всё-таки вольному доктору высказать своё мнение об этом деле.

Молодой Парацельс, в больших роговых очках, со снисходительной улыбкой на лице, не спеша приступил к выполнению своих священных обязанностей. Видимо, перед лицом администрации он хотел блеснуть не только своим профессиональным талантом, но и основательным знанием замысловатых лагерных уловок. Щупал он, щупал лежащего в полном беспамятстве Осташонка, и выдал: «Вставай!» (Ну, слава Богу, на воле дураков не меньше, чем в зоне!)… Увезли Осташонка на скорой обратно в областную больницу.

А бесстрашный Женя прямо высказал своё возмущение операм: «Что это за безобразие? Опять ваши уроды руки распускают!» Опера оправдывались, желая заглушить резонанс от этого беспредела: «Да он упал, Женя». Но Одноглазый всех предупредил: «Правда откроется – пиздец вашим козявкам!»

Чтобы избежать лишнего шума, старшину карантина сняли, но перевели его не в зону, а в адаптацию, а уже оттуда по-быстрому отправили на УДО. Всё. И никаких концов. Крайний вышел – Огурцов.

Через три недели Осташонок снова вернулся в зону. После пережитого инсульта, передвигался с большим трудом. Его положили на МСЧ. Он рассказал все о жестоких побоях, нанесенных ему в карантине. А бдительный БОР приказал установить за ним слежку: как себя чувствует, ходит ли сам, кто его посещает и т.д. Операм мерещилось, что Осташонок «косит». Ну, и для чего всё это было нужно спецслужбам? Для спокойствия, что ли? Но Яша смог убедить начальника МСЧ и докторов, что Осташонок действительно очень болен и ходить едва может только с посторонней помощью. Многое зависело от настойчивости Яши. Пока он был на МСЧ, Осташонок находился там же, по крайней мере, оставался живым.

И снова вскрылись пацаны. Зашиваться не стали, и все 9 человек сидели у палат в лужах крови. Женя сварил им чаю, принёс сигарет. Старшина Юсуп завозмущался было таким нарушением порядка. «Слышь, ты, конь порядочный, сейчас же сам ляжешь в эту кровь, если будешь ещё базарить» - просверлил его единственным глазом Женя. Юсуп всё понял, благоразумно ушёл на тумбочку дневального и больше не показывался. А Одноглазый и дальше рычал за пацанов, теперь уже на сотрудников, которые были очень недовольны этой акцией. Понять их, конечно можно было: опять отписки до утра, опять начальник поставит всех на особое положение. Женя горой стоял за пацанов и успокоился только тогда, когда их увели в опер часть, для дальнейшего расследования.