Воспарить к небесам

Но я была матерью, и, как бы далеко я ни находилась от своих детей, я знала их.

Происходило что-то еще.

До последнего вздоха я хотела, чтобы они чувствовали, что я их безопасная гавань.

Я просто хотела знать, если это и есть та причина, зачем я им нужна, тогда от чего я их укрываю.

Микки подъехал к моему дому, нажал на кнопку, открывающую гаражную дверь, и въехал внутрь. Я сидела рядом, отвлекаясь от своих мыслей, думая, что мой дом был идеальным. В тот момент я подумала, что это потому, что рядом с ним был гараж на две машины, а также гараж на одну машину поменьше, в который можно было попасть с помощью собственного пульта и через внутреннюю дверь, ведущую из большого гаража.

Одноместный идеально подходил для моего «Мерседеса».

Для «Ровера» и «Сивика» сына был бы отведен большой гараж.

Видите?

Идеально.

Он припарковался. Мы вышли из машины. Зашли внутрь.

Я побрела на кухню, включила светильники и спросила Микки хочет ли он пива, когда раздался звонок в дверь.

Я остановилась и посмотрела на нее.

Микки, стоявший в нескольких шагах позади меня, тоже остановился, и развернулся в сторону двери.

На крыльце горел свет, и я знала, чье тело отбрасывает тень на стекло.

Конрад.

Что он здесь делает в такой час?

Или в принципе, что он здесь забыл?

— Черт, это Конрад, — прошептала я.

Микки продолжал стоять, повернувшись к двери, но медленно посмотрел на меня.

Я поймала его взгляд, и у меня перехватило дыхание, что было совсем некстати, потому что мне нужно было сосредоточиться, чтобы дышать, и было слишком поздно действовать.

Потому что Микки стремительно направился к двери, прежде чем я успела пошевелиться, и сказать:

— Микки, позволь мне.

Он остановился у двери, бросил на меня предостерегающий взгляд и произнес одно слово.

— Нет.

Затем он повернулся, отпер дверь и распахнул ее настежь.

Я находилась в пяти футах от него, но хорошо видела Конрада, который стоял на пороге и хмуро смотрел на Микки.

— Не надо бы тебе этого делать, — прорычал Микки, когда я подошла к нему, прижалась к его спине и слегка сжала его руку.

Прежде чем я успела сказать хоть слово, Конрад посмотрел на меня.

— Отзови своего неандертальца, Амелия.

Микки твердо стоял между мной и им.

— Не смей так говорить о Микки, — отрезала я.

— Почему? — огрызнулся в ответ Конрад. — Ты считала себя вправе прыскать ядом на Мартину.

— Да, но она не трахается со мной с твоим кольцом на пальце. У тебя нет никаких оправданий на это, придурок, так что забудь об этом, — выдавил Микки.

Конрад перевел сердитый взгляд на Микки.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Да, но я понимаю то, что твоя женщина знала, что ты должен был снять кольцо со своей жены, прежде чем она получит от тебя свое собственное, так что у нее также нет оправданий, — ответил Микки. — А теперь, повторяю, забудь об этом, и если тебе есть что сказать, говори и проваливай отсюда.

Конрад снова посмотрел на меня.

— Этот человек меня не знает, он не имеет права ругаться на меня.

— Чувак, ты пришел сюда в десять вечера, незваный и нежеланный позвонил в дверь, и как только тебе ее открыли, сразу же пошел в атаку, — парировал Микки. — Твои первые слова свели на нет все уважение, что ты мог бы получить от меня. Это не твой дом. У тебя нет никаких прав в данной ситуации. И совет. Отрасти, мать твою, яйца. Не имею права ругаться на тебя? — усмехнулся он. — Чертова баба.

Лицо Конрада было суровым, и его ярость была ощутима, когда он повернулся ко мне.

— Буду благодарен, если ты станешь придерживаться соглашения об опеке, заключенного в суде, — заявил он.

— Я не похищаю детей и не заставляю их смотреть здесь телевизор, Конрад, — ответила я. — Они спрашивают можно ли приехать. Это их дом. Они могут приходить сюда в любое время, когда им заблагорассудится.

— Если они просят разрешения приехать, объясни им, что, согласно требованию суда, приглашаешь их на один выходной в месяц, тогда и увидитесь.

Что за напыщенная задница.

Невероятно, что он действительно хотел держать детей подальше от их матери, когда они хотели провести со мной время.

Боже! Как я вообще могла влюбиться в этого человека?

— Не могу сказать, что вчитывалась в каждое слово, Конрад, — возразила я. — Но не думаю, что где-то в судебных документах сказано, что если дети хотят проводить со мной дополнительное время, я не могу им этого позволить.

— Я попрошу своих адвокатов просмотреть их, и если это не так, возможно, я позабочусь, чтобы эти поправки внесли, — выпалил Конрад.

— Да, сделай это, — предложила я.

— Ты же не хочешь снова предстать перед судьей, Амелия, — предупредил он.

— Ошибаешься, — сказал я ему. — Я хочу. Очень, очень хочу.

— У тебя чересчур короткая память, — усмехнулся он.

— Могу сказать то же самое, — ответила я.

— Что? Несколько месяцев хорошего поведения? С этим далеко не уйдешь, — усмехнулся он.

— Прости мне, мою ошибку. Позволю себе заметить, что на самом деле прошло не несколько месяцев, а больше года. Видимо, у тебя не только короткая память. Ее тебе вообще отшибло.

— Ты больше не можешь использовать против меня, как оружие, мои отношения с Мартиной, — заявил он.

— Возможно. Хотя она и Гейл Конвей могли бы привести меня кое к чему.

Гейл Конвей, женщина, которая инициировала дела о сексуальных домогательствах в Лексингтоне, откуда она переехала, но все еще очень не любила доктора Конрада Мосса.

Конрад побледнел.

В яблочко.

— Если этого недостаточно, я добавлю Хиллари Шмидт, — продолжала я.

Мисс Шмидт не подавала иска, но она была не слишком довольна Конрадом, который поматросил ее и бросил, увиваясь за ней и одновременно за Мартиной, и это продолжалось шесть месяцев.

Не могу сказать, что я была вне себя от радости, увидев страх, промелькнувший на его лице.

Но это не было отстойно.

— И Эрин Макинтайр, — продолжала я.

Очевидно, адвокат прислал мне отчет.

И у него был очень хороший детектив.

— Я бы воздержалась от попыток до них добраться, — посоветовала я. — Они уже согласились на дачу показаний. Вообще-то, просто вцепились в такую возможность. Они не очень-то твои большие поклонницы.

Его лицо исказилось, в самом деле, как я могла в него влюбиться?