Воспарить к небесам

Я позволила себе это, а затем больше не «терлась», а свернувшись между его ног, обхватила рукой его член и поднесла его к губам.

Я встретилась с его глазами.

Горячими.

Нетерпеливыми.

Голодными.

Этот взгляд прекрасных глаз был для меня всем.

Я погрузила его глубже и потеряла с ним контакт, когда он закрыл глаза. Я смотрела, как его голова вдавилась в спинку кровати, как он стиснул челюсти, как натянулись мышцы шеи, как вздулись вены, я почувствовала, как напряглись его ноги.

Боже, он так прекрасен.

Он доставил мне удовольствие в ванне.

Поэтому я дала ему больше.

И я нисколько не возражала, когда его руки, взметнувшись к моим волосам, обхватили голову, чтобы он мог лучше видеть, как я опускаюсь на него, и толкнули меня вниз, чтобы я взяла его глубоко, я услышала его стон, и он выстрелил мне в горло.

Когда его руки расслабились, я приласкала его губами, облизала дочиста, а затем отпустила, поцелуями двигаясь к его груди, пока не оказалась у шеи.

Он обнял меня, перевернул и накрыл своим телом.

Он поднял голову и посмотрел мне в глаза.

— Хочешь пообедать? — переспросила я.

— Ты все еще голодная после этого? — поддразнил он меня.

Я улыбнулась, приподнялась и поцеловала его.

Он поцеловал меня в ответ, все началось нежно и стало глубже, прежде чем он закончил и с опозданием ответил на мой вопрос.

— Определенно можно было бы поесть.

— Будем есть руками, — прошептала я.

— Что? — спросил он.

Я посмотрела мимо него на будильник, потом снова на него.

— У нас есть четыре часа до приезда моих детей и примерно столько же до возвращения твоих. Будем есть руками в постели. Никакого беспокойства. Никакой суеты. Никакой готовки. Никакой уборки. Так что у нас будет больше времени, только для нас с тобой. Это не охотничий домик, — ухмыльнулась я, — но сойдет и так.

Его глаза потеплели, глядя на меня.

— Звучит прекрасно, детка.

Это действительно было так.

Я приподнялась, чтобы прикоснуться губами к его губам, и когда закончила, он понял намек, скатился и схватил меня за руку, помогая встать с кровати.

Он натянул джинсы. Я натянула халат. Мы пошли на кухню, обыскали ее и забрали оттуда крекеры и сыр, чипсы и сальсу, виноград, газировку и салфетки.

Мы разделись, залезли под одеяло, жевали, целовались, ласкали друг друга, пили, разговаривали, потом отложили еду и продолжали говорить, но все больше ласкали и целовались, пока не занялись любовью.

И после того, как мы закончили заниматься любовью, тесно прижавшись друг к другу, мы начали шептаться.

Мне хотелось, чтобы мы с Микки целыми днями лежали голыми в постели, и больше ничего.

И по тому, как он делал это со мной, я чувствовала, что он чувствует то же самое.

Моя вспышка счастья, которая длилась целый день.

Но опять же, с Микки у меня не было вспышек счастья.

Это был нескончаемый свет.

*****

— О'кей, это место безумно страшное, но гамбургеры здесь чертовски восхитительны, — заявила Пиппа.

Это было вечером следующего вторника, и мы с Микки и моими детьми были в «Тинкерс».

Идея принадлежала Микки. Поэтому, когда дети приехали ко мне в воскресенье вечером, я ненароком обмолвилась, что Микки пригласил нас всех на ужин в место, которое нравилось его детям.

К счастью, они были за. Оба слышали о заведении «Тинкерс», но еще там не бывали (неудивительно, место не было в духе Конрада, хотя Оден мог бы съездить туда на машине сам, просто еще не успел до него добраться).

Так что теперь мы сидели в «Тинкерс».

Вечер прошел великолепно. Дети были очень приветливы с Микки и, казалось, чувствовали себя с ним комфортно. Микки был самим собой, поэтому он также чувствовал себя комфортно. Разговоры не были лишними главным образом потому, что Микки интересовало все о чем они говорили, а Оден был более чем заинтересован в рассказе о пожаре на пристани (то, что мне не нравилось обсуждать, но я не показывала виду). Пиппу это тоже интересовало, но больше всего она хотела знать, когда, по мнению Микки, снова откроются магазины.

То есть все шло замечательно… до этого момента.

— Господи, Пип, хоть раз можешь вести себя нормально? — рявкнул Оден, явно восприняв ее замечание как оскорбление любимой закусочной семьи Микки.

— Я ничего такого не имела в виду, — огрызнулась она, но я видела, что ее щеки порозовели.

Она очень смутилась.

— Дети… — начала я.

Пиппа прервала меня, горячо обратившись к Микки:

— Гамбургеры действительно хороши. Типа… они самые лучшие из тех, что я когда-либо ела.

— Рад, что они тебе понравились, дорогая, — невозмутимо сказал Микки, прежде чем взять свой гамбургер и вонзить в него зубы, показывая, что ничуть не обиделся на ее замечание.

Пиппа пристально посмотрела на брата.

Он сидел с каменным лицом, и я легонько пнула его под столом, привлекая внимание, и одними губами произнесла: «Все нормально. Не волнуйся».

Он втянул в себя воздух, потом посмотрел на Микки.

— Хм… Микки?

Микки проглотил и посмотрел на него.

— Да, приятель?

— Я разговаривал с Джо, и, знаешь, поскольку мы оба знаем, что ты встречаешься с мамой, мы говорили о том, как это здорово.

Аллилуйя.

Я не выказала своего ликования, потому что сын еще не закончил говорить (и по другим причинам тоже).

— Мы также подумали, что, может, будет круто, если, конечно, можно, чтобы мы провели с тобой одну ночь в пожарной части. И если вас вызовут, может, я поеду вместе с тобой.

О Боже, нет.

— Во-первых, нужно согласие твоей мамы, — сказал ему Микки.

Но я совсем не была согласна. То, что мой парень выезжал на вызов — это одно. Он был уже взрослым. Хорошо обучен. Он знал, что делает.

Хотя все равно подвергался опасности.

А чтобы вместе с ним рядом с пылающим адом находился еще и мой сын?

Ни за что.

— Я не возражаю, — прощебетала я.

Микки изучающе посмотрел на меня, его губы дрогнули, он знал, что я возражала, но он также знал — для того, чтобы дать моему сыну понять, что я знаю, что он становится мужчиной — я должна ему это позволить.