Воспоминания мёртвого пилота

Мой помошник молча кивнул головой.

– Радист и стрелок, на вас лежит задача найти и купить опреснитель морской воды. Тоже по-максимуму. Вадим, на тебе сгущенка, добудь сколько донесёшь. Гена, я помню у тебя есть знакомый на вещевом складе, купи у него форменных рубашек. Ну и вы все, - я обвёл взглядом моих подчинённых, - поскребите по углам, все форменное, что не износили до дыр, завтра должно быть на борту.

– Командир, что это за странный подбор запасов? Опреснитель морской воды, детское питание, сгущенка и форменные военно-морские рубашки?
– спросил меня радист прапорщик Оноприенко.

– Коля, ты во Вьетнаме был? Не был, - ответил я сам себе за радиста.
– И я не был. А вот опытные транспортники говорят, что два-три килограмма опреснителя мы запросто можем обменять у вьетнамцев на видеомагнитофон или игровую приставку. Две банки сгущенки легко меняются на один пузырь рисовой водки. Одна форменная рубашка равна уже пяти бутылкам. Понимаешь? Нам таможня в Ташкенке спиртное с собой взять не даст, а сгущенку пожалуйста. И к рубашкам таможеники прикопаться не смогут. Сечёшь?

– Значит мы будем специализироваться на электронной аппаратуре и водке, я тебя правильно понял, командир?
– спросил меня Васильев.

– Вадик, - ласково ответил я ему, - мы будем специалироваться на деньгах, а что нам принесёт деньги значения не имеет. Я, лично, предпочел бы жемчуг и женские украшения из золота, но если я увижу, что на аппаратуре мы заработаем больше, то будем заниматься электроникой. Разговор считаю законченым. Разбегайтесь по домам. Жду вас в лётной столовой на завтраке в шесть утра.

Через пять минут под самолётом остались только бортовой техник и я.

– Гена, надо поговорить, - сказал я Рыбникову когда он закрыл входную дверь на замок.

Бортовой техник по прежнему стоял на лестнице перед дверью и возился с пластелином. Ему ни как не удавалось скрепить две веревочки своей печатью. Пластелин расплавился на солнце и расползался в разные стороны под давлением латунной печати.

Плюнь ты на неё, - посоветовал я Геннадию.

Я уже плевал, не помогло, - ответил Рыбников.

– Да, нет. Я в смысле, брось так. Ни черта за ночь с самолётом не случится.

– Ну, да. Дежурный по стоянке части меня даже ночью поднимет, если увидет, что самолёт не опечатан.

– Хорошо, мучайся и слушай. Ты сможешь за ночь раздобыть ртуть?

Ртуть?
– переспросил меня Рыбников с изумлением.

Я кивнул.

Зачем тебе ртуть?

– Это самый ценный обменный продукт во Вьетнаме. Я не знаю зачем он узкоглазым, но говорят, что он там дороже золота.

– Командир, ртуть я конечно могу найти, но во-первых - она и здесь дороже золота, а во вторых - может не стоит связываться? Уж очень это опасный продукт. Суди сам, если на границе мы сгорим с детским питанием или с опреснителем морской воды, то отделаемся выговорами, а если нас прихватят со ртутью, то сядем все. Или ещё того хуже, потравимся.

– Ладно. Забудь. На первый раз хватит и того, что я перечислил ранее.

В четверг с двумя посадками для дозаправок мы долетели до Ташкента. Переночевали, успешно прошли таможенный и пограничный контроль, взлетели и взяли курс на пакистанский город Карачи. Аккуратно обходя горные вершины, острые и заснеженные пики которых едва не достигали наших крыльев, мы стремились как можно быстрее достичь долину реки Инд. Совсем недавно в этой гористой местности разбился московский экипаж, возвращавшийся из Ханоя.

Взлетев в свой последний полёт в Карачи, москвичи, пройдя между Пешаваром и Исламабадом, на высоте восемь тысяч метров попали в очень сильную грозу. Диспетчерская служба Пакистана, вместо того чтобы помочь экипажу обойти очаги обледенения, потребовала строго выдерживать маршрутный коридор полёта. Не имея права на манёвр по своему усмотрению экипаж, стеснённый условиями гор, обнаружил впереди себя широкую полосу града и поздно принял решение на разворот.

Ледяные шары размером с куриное яйцо пробили маслорадиаторы трёх двигателей из четырёх. Во время разворота, повреждённые двигатели поочерёдно остановились. Самолёт, потеряв семьдесят пять процентов тяги, с креном и снижением на высоте пять километров врезался в гору, в районе города Читрал. Ребята материли всех и всё когда осознали, что это конец. Их речь жутко было слушать даже привыкшим к таким ситуациям членам комиссии, расследовавшим причину трагедии. Каково же было лётчикам ознакомившимся с содержанием магнитофонной записи после детального разбора катастрофы? Это невозможно передать словами.

Обычно экипажи гибнут молча. Лётчики борются за спасение самолёта до конца, а все остальные члены экипажа свято верят в их мастерство. Иногда врезаются в гору в облаках при заходе на посадку, не успевая даже нажать кнопку микрофона. А бывает, за одну или две секунды до удара один из пилотов осознав, что спасения нет, скажет какое-нибудь грубое слово. Переводилось оно, в рамках общепринятой разговорной лексики, по-разному, например: "Это конец", или "Приехали", или "Всё", или "Эх". И уж совсем редко экипаж теряет веру в спасение на таком раннем этапе. Собственно, уже после отказа второго двигателя, шансы московского экипажа на спасение понизились до нуля. А когда от падения давления масла автоматически зафлюгировался третий, они все сразу поняли, что это за ними пришло то грубое слово, которое имеет так много переводов. И унесёт оно их всех с собой. Поэтому и ругались они последними словами перед смертью, в течение четырёх минут пока снижались в крене с восьми тысяч метров до пяти.

Не лишним будет вспомнить о том, что погибшие ребята имели на руках точный прогноз погоды по маршруту. Но то ли их жадность заела, ведь в случае незапланированной ночёвки в Карачи, каждому члену экипажа пришлось бы заплатить по пятьдесят долларов за гостиницу, то ли русский "авось проскочим", сыграл с ними злую шутку. Неизвестно. Ясно лишь то, что они приняли осмысленное решение лететь через грозу, не имея запасного аэродрома.

Благополучно долетев до Карачи, мы заправились, и вновь взлетев, взяли курс на бирманский город Мандалай. Пролетая над территорией центральной Индии, я не мог не вспомнить о другой несчастной лётной судьбе. Где-то там, далеко внизу, гниют сейчас в тюрьме, среди вшивых индусских уголовников, шестеро русских парней, ввязавшихся в коммерческую авантюру.

Экипаж небольшого транспортного самолёта АН-26 был нанят британским подданным в Шри-Ланке, и вылетел с грузом ящиков из городка Тирикунамалая, расположенного на севере острова Цейлон. По плану, представленному англичанином, они должны были приземлиться в индийском городе Мадрас и сдать там груз. Но как только самолёт достиг берегов Индии, заказчик потребовал снизиться до "тысячи пятьсот" и открыть грузовую рампу. Постоянно сверяя карту с очертаниями пролетаемой местности и будучи заранее ознакомленным, с системой сброса грузов, он, управляя транспортёрной лентой из грузового отсека, сбросил ящики на джунгли.

Из-за несоответствия единиц измерения, находящихся в обиходе у граждан Её Королевского Величества и у "товарищей" из восточной Европы, произошла роковая для экипажа ошибка. Хозяин груза дал экипажу команду на снижение до "тысячи пятисот", подразумевая футы, а наши лётчики заняли полторы тысячи, но, естественно, в метрах.

Сброшенный с высоты, в три раза превышающей расчётную, груз на парашютах спустился далеко от того места, где его ожидали. И попал в руки правительственных войск.

В ящиках, как не трудно догадаться, было оружие.