Воспоминания мёртвого пилота

Упав на холодное тело, навигатор завыл. Виталий был ему как младший брат. Десятки часов провели они вместе, пока опытный первый штурман научил вновь прибывшего члена экипажа управлять бомболюками, рассчитывать угол сброса бомб, вводить поправку на ветер и высоту и прочим премудростям их штурманской работы. Прервав рыдания над мёртвым другом, он вдруг поднял голову, зло посмотрел на меня, ткнул указательным пальцем мне в грудь и сказал:

– Ты...
– затем сделал паузу подбирая слова, но кашель, рвущийся из самых глубин его лёгких, не позволил ему закончить обвинительную речь.

Глаза Игоря лихорадочно блестели. Я понял, что у парня высокая температура. Вчера, спасая своего друга, он проявил гораздо больше старания, чем я, и частично промок.

За себя я не переживал. Еды и воды должно было хватить на десять дней. Особенно с учётом того, что нас не шестеро, как рассчитывалось укладчиками продовольственных запасов, а только двое, да и жалкий вид моего товарища подсказывал мне, что двое нас будет не дольше, чем два-три дня.

Нас должны найти за этот срок. По моим расчётам мы всего в ста километрах от полуострова.

Я даже знал, в какой стороне, находится спасительный берег Камчатки. Но толку от моих знаний было мало.

Игорь сидел на резиновом полу, упёршись спиной в надувной борт плота. Он отрешённо смотрел на меня. Его зеленые глаза в полумраке казались мне темно-серыми и безжизненными. Я вдруг вспомнил, что у каждого из нас в левом нагрудном кармане комбинезона лежит по пистолету с восемью девятимиллиметровыми патронами.

Эта мысль не добавила мне жизненного оптимизма. Желая упредить возможную агрессию штурмана против меня, я расстегнул молнию своей лётной куртки, и правой рукой полез в карман за пистолетом. Взгляд Игоря ожил. Зрачки глаз задвигались, и по выражению его лица я понял, что он начинает осознавать происходящее. Стараясь не спровоцировать штурмана на необдуманные действия, я замедлил свои движения. Плавно взяв рукоятку пистолета, я медленно вынул его из кармана. Не сводя ни на секунду взгляд со штурмана, направил ствол вертикально вверх и дослал кусочек свинца в ярко-жёлтой медной оболочке в патронник.

Губы Игоря скривились в саркастической улыбке.

– Ты меня боишься, Валера?
– спросил он, продолжая сидеть неподвижно.

– Нет, - ответил я.
– Я боюсь белых медведей, плавающих на льдинах в поисках тюленей. Ведь, если медведь пропорет когтями резиновый борт плота, то мы умрём в его лапах более мучительной смертью, чем бедняга оператор.

– Но легче, чем радист со стрелком. Скажи честно, командир, ты уже забыл о них?

– Как раз наоборот, Игорь. Я вспоминал, как они стреляли в стекла своей кабины, и подумал, что у нас с тобой тоже есть оружие, и в случае чего мы можем им воспользоваться, - ответил я.

Он помолчал несколько минут и сказал:

– А ведь ты соврал о медведях, Валера. Вероятность встречи с ними настолько мала, что ты не стал бы даже пальцем шевелить, пока бы не услышал, в этой гробовой тишине, чьё-то постороннее дыхание.

Затем тяжело вздохнул, и после паузы продолжил:

– Мы оба знаем, что я умру первым, и ты, мой командир, боишься, что я застрелю тебя перед своей смертью. За то, что ты погубил таких прекрасных парней. Ты правильно делаешь. Я не додумался до этого сам. А сейчас вижу, что это действительно не плохая идея. Я хочу сделать тебе дельное предложение. Застрели меня первым. Не жди. Мой труп брось в море. Следователям скажешь, что я утонул вместе с правым летчиком. И свидетелей твоей преступной халатности не останется. Ведь наш юный штурман уже никому ничего не скажет.

"Что же, если ты очень хочешь откровенно поговорить со мной, то ты услышишь моё мнение", - подумал я и сказал:

– Ты прав. Я действительно не боюсь медведей. И подготовил своё оружие только с целью упредить твои недружественные действия. Ты никогда не задумывался, почему в конце шестидесятых годов политические взаимоотношения Советского Союза и Китая обострились до предела?

Он не ответил мне и я продолжил монолог, считая, что разговариваю сам с собой.

– В это время в Китае у партийного руля был умирающий от старости Мао Цзе Дун. И наше правительство, вполне справедливо полагало, что ввергнув соседние сверх державы в ракетно-ядерную войну, он может прихватить с собой в могилу миллионов двести-триста населения обеих стран. Так что я, мой дорогой штурман, как все нормальные люди, считаю, что умирающий человек плохо предсказуем. Поэтому, сейчас мой пистолет, с взведённым курком, лежит в расстёгнутом кармане куртки. И хотя он поставлен на предохранитель, я сумею им воспользоваться быстрее тебя. Ты можешь говорить и думать обо мне всё, что угодно, а вот свой пистолет руками лучше не трогай.

– Так убей меня. Я же тебе это уже предлагал, - сказал он, презрительно улыбаясь.

А я то думал, что он меня не слушает.

– Не выйдет, - ответил я коротко.

– Почему?
– спросил он в ответ.

– A потому, что одно дело ошибочно выключить двигатели, и совсем другое хладнокровно убить человека.

– Но ведь я, если выживу, всё расскажу следователям. Тебя, Валера, будут судить и на сто процентов посадят в тюрьму.

– Я этого не исключаю, но свою ошибку, приведшую к гибели пяти человек, - я сделал ударение на слове "пяти", - я себе в скором будущем прощу, а вот убийство лишь тебя одного, никогда.

Я достал аварийно-спасательный комплект и начал детальную инспекцию набора выживаемости.

Компас я отложил в сторону, как временно не нужный предмет. Взяв в руки сигнальное зеркало и ракетницу, я приоткрыл пошире резиновую дверь, и посмотрел на небо. Свинцовые облака простирались от горизонта до горизонта. Нижний край их был не выше шестидесяти метров.

"Даже если я услышу звук пролетающего самолёта, - подумал я, - ни ракетница, ни зеркало мне не помогут. Сигнальная ракета в темно-серых кучево-слоистых облаках будет видна не далее, чем несколько десятков метров, а зеркало, без видимости солнца, я могу использовать лишь для оценки выросшей на моём лице щетины".

Вернувшись на свое место, я продолжил исследование спасательного набора. Достав рыболовную леску с крючками, поплавками, блёснами и грузилами, я подумал: "Какой умник положил эти снасти в набор?". Я не был заядлым рыбаком, и, возможно, мои суждения были далеки от истины, но тогда я себе представлял, что для ловли рыбы на поплавок мне нужна наживка. Червяк, муха, кусочек сырой рыбы или мяса. А для ловли рыбы на блесну, мне нужна удочка. Ведь блесна должна двигаться под водой, изображая маленькую, плывущую рыбку, а не висеть вертикально вниз. Отложив это всё в сторону, как бесполезное приложение к набору, я продолжил своё исследование. Далее шёл нож. Зачем здесь нож? Ни один член лётного экипажа не имеет право подниматься на самолёте в воздух без персонального ножа в боковом кармане комбинезонных брюк.

Аптечка с медикаментами и бинтами. Не открывая коробку, я бросил её под ноги штурману и сказал:

– Игорь, найди себе какие-нибудь антибиотики, может хоть температуру временно собьёшь.

– Это бесполезно, - ответил он.

От недавней напряжённости в наших отношениях, казалось, не осталось и следа. Я отодвинул в сторону спасательный набор и на коленях пополз на его половину плота. Открыв коробку с таблетками, и выбрав полдюжины антибиотиков, я высыпал их ему рот.

Глотай, - приказал я.

Он отрицательно покачал головой. Я пополз в свой угол. Взял там алюминиевую крышку от коробки с рыболовным набором, зачерпнул в неё морской воды, бросил туда две опреснительные таблетки, размешал их указательным пальцем и, вернувшись к штурману, сказал:

– Пей.

Он, сделал пару глотков и спросил меня:

– Зачем ты это делаешь? Ты что думаешь, что спасательная команда нас найдёт, да ещё и живыми?

– Сегодня я уже не уверен ни в том, ни в другом. Но делать то всё равно нечего. Почему бы, например, не побороться за твою жизнь. Вот смотри, пока я с тобой говорил, да пока аварийный набор разбирал, день уже и закончился. Сейчас я проверю, что у нас имеется из еды, и после ужина мы можем опять лечь спать.