Воспоминания мёртвого пилота

Дежурный по целлюлозно-бумажному комбинату сообщил мне, что семь тонн газетной бумаги для нашего флота готовы и загружены в машину. Однако водитель этой машины на работу не вышел, так как у его сына сегодня свадьба. Поэтому, раньше чем в понедельник доставить груз на аэродром невозможно. Пока я слушал весь этот бред, голова моя была занята мыслью - чем занять экипаж в предстоящие три дня?

– Что будем делать в выходные, Вадим?
– спросил я штурмана.

– Поехали в Ленинград, - ответил он.

– А остальные?
– меня не покидали сомнения: стоит ли оставлять ребят без присмотра.

– Сами себя развлекут, не маленькие, - штурман знал их гораздо дольше чем я.

– Резонно. Тогда сходи, пожалуйста, пригласи всех членов экипажа в нашу комнату. Я для вас приятный сюрприз приготовил.

Васильев ушёл будить ребят, а я достал из ношеных носков спрятанные там доллары и отсчитал по сотне для каждого из них. С неудовольствием отметил про себя, что мне могло бы остаться больше, но у моего помощника Коваленко язык как помело. Он сначала говорит, а только потом начинает думать. Спрятав оставшиеся деньги в вонючий тайник, я придумал короткую речь о материальных интересах экипажа.

Через десять минут, ещё не отошедшие ото сна ребята стояли у стола посредине моего гостиничного номера.

– Если кто-то не доспал, прошу извинить, - сказал я.
– Завтра и послезавтра доспите. Собрал я вас с утра пораньше чтобы объявить вам две новости.

Хорошую и плохую?
– спросил Серёжа Коваленко.

– Нет, Серёженька, ты не угадал. Я имею для вас хорошую новость и очень хорошую. Сегодня мы ни куда не летим. Вылет переносится на после обеда в понедельник. У нас есть три дня на отдых. Это хорошая новость. Перед тем как сообщить вам очень хорошую новость я хочу сказать несколько слов.
– Я подчеркнул важность момента минутной паузой. Народ стоял молча не зная куда я клоню.
– Я никогда не спрашивал вас как вы решали "шкурные" вопросы летая под руководством Войцеховского. Это не моё дело. Сейчас я у вас командир, и я считаю, что раз мы в полётах делим риск поровну, то и деньги упавшие нам под ноги мы будем делить поровну. Но не забывайте о том, что быть членом моего экипажа это не только привилегия получать равную долю, но и обязанность хранить в тайне всё, что выходит за рамки служебных дел.
– Я обвёл их взглядом.
– А теперь каждый из вас получит по сто долларов.

Я подошел к столу вынул из кармана семь купюр и разложил перед ребятами. Последнюю я положил перед собой.

Коля Оноприенко взял со стола лежащую перед ним бумажку, посмотрел через неё на висящую над столом лампу и положил её обратно на стол.

Глазам не верю, - сказал он и протёр кулаками глаза.

Ребята дружно рассмеялись, забрали деньги и разошлись по своим комнатам, а мы со штурманом отправились в самый красивый город России.

Своим великолепием Ленинград не уступит Парижу и Вене. Построенный в начале восемнадцатого века царём Петром Алексеевичем Петербург на двести лет стал столицей Российской империи. Каждый последующий царь или царица старались сделать его похожим на лучшие европейские города. Здания и мосты, дворцы и музеи, всё, что составляло центральную часть города, является, без преувеличения, исторической и культурной ценностью мирового значения.

Мы шли по Невскому проспекту. Недалеко от Дворцовой площади наше внимание привлёк рекламный плакат, призывающий всех горожан и гостей Ленинграда посетить выставку неформальных художников. Заплатив чисто символическую цену за входные билеты, мы с большой долей скепсиса принялись осматривать произведения искусства наших современников. Я должен честно признаться: "рембрандтов" среди них не было. Останавливаясь у некоторых картин, мы вполголоса обменивались впечатлением. Большинство наших критических замечаний сводилось к тому, что мы и сами могли бы нарисовать "Чёрный квадрат", не хуже чем Малевич. Отдельным работам нельзя было отказать в смелости идеи, но в погоне за ней художник забыл о технике, на других же картинах техника была в порядке, но под слоем краски кое-где просматривались вертикальные и горизонтальные линии решётки, начерченной карандашом. То ли мастер очень спешил, то ли он абсолютно не уважал публику, понять было сложно. Не хотелось признаваться самим себе в отсутствии у нас вкуса. И мы продолжали искать ту работу, которая могла бы удовлетворить "дремучих дилетантов", взявшихся судить о новом изобразительном искусстве. Я уже начал жалеть о пяти рублях, отданных мной за входной билет, как вдруг нашёл ту единственную вещь, ради которой через месяц после описываемых событий привёл сюда весь свой экипаж.

На отдельном столике, в самом дальнем от входа углу зала, стараясь не привлекать лишнего внимания, стояла деревянная дощечка размером сорок сантиметров в длину и тридцать в высоту. На вырванном из западногерманского журнала двойном развёрнутом листе профессиональным фотографом были запечатлены: колбасы и буженина, сосиски и сардельки, прожаренные отбивные и мясо птицы, бараньи рёбрышки и филе из дичи, а на заднем плане стояли три бутылки хрена. Реклама просто кричала: "С этим хреном вы можете съесть всё, что угодно". А в левом верхнем углу этой залитой бесцветным лаком дощечки, был приклеен талон Ленинградского Городского Исполнительного Комитета на один килограмм сахара за март месяц 1985 года. Глубина мысли художника пронзала сердце русского человека насквозь.

Где справедливость?

В побежденной Красной Армией и впоследствии разграбленной союзниками Германии, хрен рекламируют к изобилию деликатесов, а в вымершем на две трети от голода городе, через сорок лет после победы, сахар по талонам распределяют, по одному килограмму в месяц.

Мы ушли с выставки в подавленном настроении и решили в следующий свой прилёт в Ленинград привести сюда наших ребят. Я даже деньги с собой привёз, с твёрдым намерением приобрести этот шедевр мысли. Но меня ожидало глубокое разочарование с одной стороны и гордость за свой вкус с другой. Когда я, в окружении членов своего экипажа, попросил администратора выставки помочь найти картину под названием "Хрен", он развёл руками и сказал, что она давно уже продана. Я, желая показать свой неподдельный интерес к этой работе, спросил его:

– Извините, я тоже хотел её купить, не могли бы Вы сказать, за какую цену она была продана?

– Это не секрет, - он открыл свой журнал и, найдя в нём нужный каталожный номер, прочитал: - Приобрела её Шведская национальная галерея современного искусства за сорок пять тысяч крон.

Я не имел ни малейшего понятия, дорого это или не очень, но понимал, что сорок пять тысяч каких-то шведских крон это больше, чем тридцать "полновесных" советских рублей, приготовленных мною для этой покупки.

Поздно вечером мы с Васильевым возвращались на электричке в Пушкин. Вадим положив свою голову на моё плечо и уснул. Я отрешенно смотрел на дверь, ведущую в другой вагон. В тамбуре стоял молодой парень. Он улыбался и смотрел на меня. Я улыбнулся ему, а он в ответ призывно кивнул головой, приглашая составить ему компанию. Я оглянулся, предполагая, что он зовёт не меня, но за моей спиной никого не было. Прислонив голову штурмана к окну вагона, я собрался подняться со своего места, когда сидевшая рядом со мной старушка спросила меня:

– Вы что, молодой человек, гомосексуалист?

От неожиданного оскорбления таким вопросом я, не найдя подходящих слов для ответа этой недобитой аристократке, отрицательно замотал головой.

– А ему от вас именно это и нужно. Он приметил, как ваш товарищ уснул на вашем плече, и принял вас за своего.

– Спасибо, женщина. Я из провинции, у нас там такого нет.

– Такое есть везде, - с сожалением в голосе сказала она.
– Только в провинции они пока скрывают свою сексуальную ориентацию, а у нас, наоборот, выпячивают.

Глава 12

Субботний день начался с обильного застолья. Оставшиеся вчера в Пушкине члены экипажа решили отпраздновать первую командировку с новым командиром корабля грандиозной пьянкой. Не сказав мне о своих планах ни слова, они купили десять бутылок водки, две бутылки коньяка и двадцать бутылок пива. Всё это нам предстояло выпить сегодня. Задача была не из лёгких, поэтому мы решили не откладывать это мероприятие на вечер и уселись за стол в гостиничном номере радиста, когда часы показывали половину одиннадцатого утра. К восьми часам вечера я уже не мог ни пить, ни есть и предложил Вадиму немного прогуляться по парку. Не успели мы отойти от "китайских домиков" на сотню шагов, как нам повстречались две очаровательные молодые женщины.