Воспоминания мёртвого пилота

Открыв ножом две банки колбасного фарша, который был очень похож на собачьи консервы, я ногой пододвинул одну из них штурману. Затем, бросив ему небольшой пакетик галетного печенья, принялся есть сам.

Два следующих дня в океане бушевал шторм и мы лежали на дне плота в полной темноте. Дверь была плотно застёгнута на кнопки, и волны бросали нас вверх и вниз, выворачивая наши души наизнанку. Тошнота была постоянным чувством, но рвоты не было. Желудки были давно пусты. В этом аду качки, хотелось потерять сознание и очнуться только тогда, когда всё закончится. Наверно, со штурманом так и было, потому что время от времени его тело, как и тело мёртвого оператора, накатывалось на меня.

К исходу четвёртого дня моя вера в спасение стала ещё менее твёрдой. Штурмана лихорадило, он, впадая в беспамятство, в бреду звал жену, разговаривал со своими двумя сыновьями. Слушать это было выше моих сил. Я достал из аптечки вату, заткнул себе уши и, стараясь как можно меньше двигаться, лежал и думал.

"Что будет со мной в случае если меня всё же найдут?"

* * *

Операция по поиску и спасению моего экипажа началась с той минуты, когда командир отдельной ракетоносной эскадрильи подполковник Максимов, руководивший полётами в тот день, приказал всем экипажам, находящимся в воздухе, вернуться на свой аэродром. Доложив по телефону командующему авиации флота об исчезновении с экрана радиолокационной станции дальнего обнаружения отметки 716-го, он вызвал на командный пункт ракетоносной эскадрильи на совещание всех командиров частей и подразделений, базирующихся на авиабазе Елизово.

В ожидании когда соберутся все приглашенные офицеры Максимов подошел начальнику штаба. Майор стоял склонившись над картой южной части Берингова моря и циркулем чертил круги. Максимов посмотрел на круги, расходящиеся от условной точки в море, и тихо спросил начальника штаба:

Ты веришь в то, что он упал в море?

Майор снял очки и посмотрел командиру прямо в глаза.

– Если он сел на Алеутских островах у американцев, нас с тобой посадят в тюрьму. Ты это понимаешь?
– не дождавшись ответа спросил Максимов опять.

Начальник штаба вытер платком пот с большой залысины и наконец ответил командиру:

– Не думаю, что он это сделал. Только получил повышение, удачно женился. Ему по службе расти и расти. Я не вижу никаких предпосылок к измене Родине.

– Предпосылки для этого КГБисты найдут быстро. Не забудь, Григорьев четыре года служил под командованием Грибова. А мы ведь майора не за пьянство или ****ство из партии турнули. Григорьев мог запросто пропитаться аполитичными настроениями своего бывшего командира.

А жена?

– А что жена? Ты вспомни в семьдесят шестом Витек Беленко МИГ двадцать пятый на Хоккайдо посадил. И жену имел, и дочку, и на должность заместителя командира эскадрильи был выдвинут. Ничего его не остановило.

– Хотел бы Григорьев на Алеутах сесть, сел бы сразу. Незачем ему было почти тысячу километров назад лететь. Перестрелял бы экипаж чтобы не мешали и сел бы себе без нервотрепки на вражеской авиабазе.

– Ну, дай-то бог чтобы ты прав оказался. Если найдем обломки в океане, то отделаемся выговорами, а если мои подозрения подтвердятся, то будем сушить сухари.

Пока они разговаривали собравшиеся офицеры расселись вокруг овального стола и тихо обсуждали происшествие. Совещание началось с доклада начальника штаба. Майор рассказал присутствующим о том, что было известно на настоящий момент и течение следующего часа было спланировано взаимодействие авиационных и морских сил Камчатской флотилии. Начальник штаба вместе со старшим штурманом эскадрильи вычертили круг радиусом пятьдесят километров, с координатным центром, указанным в докладе младшего сержанта Елизарова. Дальняя половина этого круга отводилась для поиска эскадрильи Ту-16-х, а ближняя - делилась поровну между эскадрильей противолодочных самолетов БЕ-12 и вертолётчиками пограничных войск. В помощь авиации в зону предполагаемой катастрофы из Петропавловска-Камчатского вышли надводные корабли.

Семь дней лётчики, сменяя друг друга, низко кружили над водой, используя всё светлое время суток для поиска. Но ни они, ни моряки сторожевых кораблей не обнаружили на водной поверхности даже масляных пятен, не говоря уже об обломках самолёта или телах членов пропавшего экипажа.

* * *

Мой оранжевый домик плавал гораздо ближе, чем предполагалось. Оставшись один среди льдин с двумя мёртвыми штурманами, я потихоньку сходил с ума.

Сначала я начал петь. Я пел все песни подряд, которые только знал. Но, дойдя до "Гренады" на слова Михаила Светлова, я уперся в одиннадцатый куплет, и "пластинку заело". Я пел, повторяя раз за разом:

Отряд не заметил потери бойца

И "Яблочко" - песню пропел до конца.

Лишь по небу тихо сползла погодя

На бархат заката слезинка дождя.

Слёзы, как капли дождя из песни, катились по моему лицу.

Потом я увидел себя сидящим в центре кабинета оперуполномоченного комитета государственной безопасности капитана Лиховцева. За его спиной на стене висел портрет основателя Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с саботажем и бандитизмом Феликса Эдмундовича Дзержинского. А за мной сидели два следователя военной прокуратуры, аккуратно записывающие каждое моё слово.

Допрос вел наш особист. Он спрашивал меня мягким, почти ласковым голосом:

– Так, что всё-таки, произошло в полёте, Валерий Сергеевич?

Я рассказывал ему свою версию отказа двигателей, а он, как заводной, задавал мне опять тот же вопрос. Я повторял свой рассказ, стараясь быть абсолютно точным в деталях. Следователи по очереди задавали уточняющие вопросы. Поворачиваться в их сторону мне было запрещено, и я отвечал Лиховцеву. Он смотрел мне в глаза, также пристально, как портрет Дзержинского на стене, и улыбался. Затем неожиданно вскочил, наклонился через стол, и закричал мне в лицо:

– Не ври мне, Григорьев! Не могли двигатели сами отказать! Ты выключил их! Потому, что ты враг!
– мышцы его худого лица исказились от гнева

Я заплакал от страха как маленький ребёнок и пробормотал:

– Могли отказать, могли.

Он резко ударил меня кулаком в подбородок, и я опрокинулся вместе со стулом на пол.

"Что за резкий запах? Аж в голове просветлело". Приоткрыв глаза я увидел, что надо мной стоит офицер в белом халате, из-под которого виден морской китель.

"Только врачи, служащие на боевых кораблях и подводных лодках придерживаются старой флотской традиции носить белый халат поверх формы, - радостно подумал я.
– Значит, меня всё-таки нашли и я пока ещё в руках врачей, а не на допросах у следователей. Хотя, мне этого всё равно не избежать".

Я попытался приподняться на локти.

– Лежи, счастливчик, и не шевелись, - сказал военврач.
– Хотя бы пока будешь под капельницей.

В моей левой руке торчала игла, а по всему телу разбегалось тепло.