Воспоминания советского посла. Книга 2

Молясь богу-доллару, леди Астор в начале 30-х годов была готова щегольнуть и своей «близостью» с большевиками. Так, летом 1931 г. она вместе с Бернардом Шоу совершила поездку в Москву и даже виделась со Сталиным. Вернувшись домой, леди Астор рассказывала всем, будто бы «убедила» Сталина в том, что Англия придет к коммунизму скорее, чем Россия. Все эти «чудачества» создавали вокруг имени леди Астор постоянный шум и делали ей рекламу.

Я говорил до сих пор все время о леди Астор. А что же лорд Астор? О, тут все было ясно. Этот большой, красивый, неглупый мужчина с мягкими манерами и благородной внешностью был тенью своей жены. Конечно, лорд Астор занимал разные посты и должности. В период первой мировой войны он был товарищем министра продовольствия и позднее товарищем министра здравоохранения. В дальнейшем он был одним из британских делегатов в Лиге Наций. Он председательствовал в правительственном комитете по туберкулезу и возглавлял старинную гильдию музыкантов. В мое время он был бессменным президентом научно-политического Королевского института по иностранным делам, тесно связанного с Форин оффис. Однако все это было внешнее и неважное. Важно было то, что он являлся мужем леди Астор.

У четы Асторов имелись также дети, среди них был один сын, о котором говорили, что он «чуть ли не коммунист». Леди Астор заботилась о них, помогала им делать карьеру, но в ее доме дети также стушевывались перед всемогущей волей матери.

 Асторы сразу же обратили на меня с женой свое внимание. Еще бы! Ведь леди Астор в тот период причисляла себя к числу «друзей Сталина». Они пригласили нас к себе на завтрак. Гостей было человек 30. Шум за столом от разговора стоял такой, что трудно было расслышать соседа. Присутствовали видные представители политического, общественного и газетного мира Англии, которые для меня представляли несомненный интерес. Я охотно с ними познакомился бы. Однако в такой обстановке это трудно было сделать. К тому же Ненси со своей лихорадочной нервностью все время мешала мне в моих попытках. Я хотел воспользоваться для своих целей кофе, пить который все перешли в гостиную. Не тут-то было! Едва я начинал с кем-либо из гостей разговор, как внезапно, точно из-под земли, вырастала леди Астор, врывалась в беседу с каким-либо неожиданным вопросом, дергала меня за рукав и тащила к какому-либо другому гостю. Внутренне я сердился, но ничего не мог поделать.

 В дальнейшем наши отношения с Асторами пережили различные этапы, но основная линия выглядела в виде затухающей кривой. Примерно до середины 30-х годов мы числились «друзьями», бывали друг у друга, обменивались любезными письмами. Раза два по приглашению леди Астор мы с женой были на «week end» (т. е. с субботы на воскресенье) в Кливдене, тогда еще не имевшем зловещей репутации.

 Потом положение изменилось. Чем ближе надвигалась вторая мировая войны, тем реакционнее становилось настроение Асторов. С приходом в мае 1937 г. к власти Чемберлена окончательно сложилась «кливденская клика», и салон леди Астор превратился в главный штаб антисоветских интриг и «умиротворения» Гитлера и Муссолини. Паши пути резко разошлись, и встречи прекратились.

Люди пера

Современная дипломатия неотделима от печати. Между той и другой существует тесная взаимозависимость: дипломатия влияет на печать и печать влияет на дипломатию. Или еще: дипломатия использует печать как свое орудие, и печать использует дипломатию как свое орудие. Я понял эти простые истины вскоре после того, как вступил на путь внешнеполитической работы. И потому везде, где бы мне ни приходилось действовать в качестве советского дипломата, я прежде всего старался хорошенько ориентироваться в местной печати и наладить с ее представителями добрые отношения. Иногда это было очень нелегко, например, в Японии. Однако даже и здесь мне удавалось добиваться известных результатов. В таких же странах, как Англия, работе с печатью я придавал исключительно важное значение. При этом я никогда не ограничивал свои сношения с печатью лишь сравнительно узким кругом дружественных нам органов. Зачем вариться только в своем собственном соку? Зачем обращать в истину уже обращенных? Конечно, с дружественными органами надо поддерживать постоянный дружественный контакт. Им надо оказывать внимание. Их надо снабжать интересной информацией. От времени до времени их представителям надо устроить поездку по СССР или облегчить встречу с руководителями нашей страны. Еще лучше — предоставить возможность получить интервью с каким-либо крупным государственным деятелем Советского Союза на какую-либо злободневную тему. Только так активно можно поддерживать добрые чувства дружественных органов печати. Иначе они начнут покрываться налетом ржавчины.

Однако всего этого мало. Не надо чуждаться и инакомыслящих органов прессы — сомневающихся, полувраждебных, даже враждебных, — если они пользуются репутацией серьезных, влиятельных, элементарно приличных. Надо стремиться завоевать их на свою сторону, хотя бы частично. Надо терпеливо разъяснить им, что из себя представляет наша страна, какова ее политика, каковы ее интересы и стремления, разумеется, не с помощью менторско-дидактических лекций, а в живой, свободной беседе о новостях дня и текущих событиях. Ибо у этих инакомыслящих, помимо злостности, коренящейся в их социально-финансовой базе, имеется еще очень много простого невежества во всем, что касается Советского Союза. Рассейте это невежество — и картина до известной степени изменится: скептики могут стать друзьями, враги — превратиться в скептиков. Известно, что в каждой капиталистической стране есть разбойники пера и хулиганы печати, всякое соприкосновение с которыми может принести советскому дипломату только вред. С этими бандитами нечего делать, и не о них я говорю. Я имею в виду ту большую, солидную печать, которая в странах, подобных Англии, делится на разные политические течения и которая в большинстве своем относится несочувственно к Советскому Союзу.

Мое обращение с журналистами всегда было любезно, внимательно, дружественно, просто, и это им очень нравилось — особенно наряду с официальностью и даже высокомерием, которые они тогда часто встречали в других посольствах. Я старался оказывать журналистам различные мелкие услуги личного и профессионального характера. Я старался также — и это давало обычно прекрасный результат — для каждого дружественного или по крайней мере не враждебного нам представителя печати приберечь какое-либо «meat» (буквально: «мясо»), т. е. какую-нибудь интересную «новость», которую он мог бы так или иначе использовать в своей профессиональной работе. «Только для вас!» — говорил я в таких случаях, и эта фраза имела магическое действие. Иногда новость, которую журналисты получали от меня, была очень сенсационна и создавала журналисту «репутацию» на Флит-стрит (улица газет в Лондоне). Все это располагало работников печати в нашу пользу, превращало многих из них в моих друзей. Люди Запада, особенно англичане, большие индивидуалисты. Личность человека они легко отделяют от его государства, партии, направления. Вот почему даже журналисты, относившиеся без всякой симпатии к Советскому Союзу, нередко оказывали мне содействие из «личной дружбы» ко мне.

Но, если журналисты кое-что получали от меня, то кое-что и я получал от журналистов. Тут была деловая и политическая взаимность. Я получал от журналистов, главным образом две вещи: во-первых, информацию и подчас весьма ценную; во-вторых, проталкивание на страницы английской печати — пусть не всегда полное, но всегда четкое — советской точки зрения на различные вопросы и события. Особенно важно это было в первые годы моей работы в Лондоне, когда наши контакты с правительственными кругами были очень формальны и ограничены и когда в стране была очень сильна антисоветская пропаганда. Однако и позднее тесные связи с журналистами оказывались чрезвычайно полезными.

Само собой разумеется, что сразу же по приезде в Лондон я начал восстанавливать старые и устанавливать новые связи с журналистским миром. С этой целью я стая приглашать к себе на ленчи одну группу представителей печати за другой. Конечно, редакторы больших лондонских газет, вроде «Таймс», «Дэйли телеграф», «Дэйли экспресс» и т. п., в тогдашней обстановке ко мне не пришли бы. Я это знал и не пытался звать их к себе за редкими исключениями. Я сделал ставку на более скромных работников печати — дипломатических корреспондентов, фельетонистов, каррикатуристов^{13} и т. д., — по своему журналистскому опыту зная, что эти работники на практике играют чрезвычайно крупную роль в газетном механизме. В течение немногих месяцев передо мной прошли представители лондонской и провинциальной прессы Англии, американские корреспонденты, немецкие корреспонденты, французские корреспонденты, итальянские, южноамериканские… Это было немножко утомительно. Но зато я сразу связался с обширным и разнообразным журналистским миром Лондона. А вместе с тем в пестрой и шумливой толпе работников печати мне удалось открыть несколько особо ценных людей, с которыми у меня сложились прочные отношения и которые в течение последующих лет не раз оказывали мне очень полезные услуги.

Из этих особо ценных людей я упомяну здесь только о двух.

Первым был крупный либеральный журналист — ныне уже покойный — А. Д. Каммингс. Он был одним из главных сотрудников «Ньюс кроникл» — большой либеральной газеты, с полутора миллионным тиражом, которая считала своим основателем Диккенса [30] . Я не берусь точно определить должность Каммингса в общем механизме газеты. По-видимому, за 11 лет моей работы в Лондоне ее официальное наименование несколько раз менялось. Важно, однако, было то, что Каммингс все время являлся одним из столпов газеты, играл в ней чрезвычайно крупную роль и фактически выполнял функции ее повседневного политического редактора.

30

Либеральная газета, которую основал Диккенс, называлась «Дэйли ньюс». Уже в нашу эпоху она слилась с другой либеральной газетой «Дэйли кроникл». В результате получилась газета «Ньюс кроникл».

По натуре Каммингс был прирожденный оппозиционер, непременный критик правительства сегодняшнего дня. Живой, бодрый, энергичный, он вечно был полон различных проектов борьбы против кого-либо или чего-либо, и если не всегда эти проекты находили осуществление в действительности, то уже во всяком случае не из-за недостатка воли или энтузиазма у их автора. Имея широкие связи в правительственных, политических и журналистских кругах, Каммингс много знал, о многом догадывался и своим острым пером портил много крови реакционным силам страны. Среди консерваторов мне приходилось встречать людей, которые не могли равнодушно слышать, имя Каммиигса, но это его только еще больше окрыляло.

Лично Каммингс был очень приятный человек, имел очаровательную жену и двоих способных детей — мальчика и девочку, — которые на моих глазах как-то незаметно из малышей превратились во взрослых.

Разумеется, в области политической мы очень часто не сходились с Каммиигсом, ибо либерал есть либерал, а коммунист есть коммунист. Однако имелась одна важная вещь, которая нас объединяла: оба мы хотели улучшения англо-советских отношений. В этом Каммингс тех лет был тверд и непреклонен и всегда готов был использовать свое перо для борьбы с врагами столь доброго дела. Действительно, как видно будет из дальнейшего, он неоднократно оказывал весьма ценные услуги в подготовке сближения между СССР и Англией, которое пришло к своему логическому завершению ужо во время второй мировой войны.