Воспоминания советского посла. Книга 2
Шрифт:
Другим особо ценным человеком, открытым мной в тот же период, был знаменитый, ныне тоже покойный, каррикатурист Дэвид Лоу. Невысокий, брюнет, с рыже-черной бородкой клинышком, с большой головой, несколько расширяющейся кверху, с насмешливым лицом, освещенным грустно улыбающимися глазами, Лоу сразу обращал на себя внимание в любой компании. Он родился и вырос в Новой Зеландии, где прошли и первые годы его газетно-журнальной работы. В 1919 г., в возрасте 28 лет, Лоу в поисках счастья приехал в Англию и здесь очень быстро сделал блестящую карьеру. И вполне заслуженно. Сочетая художественную форму с большим политическим смыслом, Лоу к тому времени, когда я попал в Лондон в качестве посла, несомненно, стал лучшим каррикатуристом Англии. Тонким деловым чутьем лорд Бивербрук понял притягательную силу Лоу для массового читателя и отдал в его распоряжение страницы своей вечерней газеты «Ивнинг стандарт». Политические взгляды обоих во многом расходились: Лоу был левый английский радикал, а Бивербрук — независимый
Мне Лоу понравился с первого взгляда. Конечно, как и в случае с Каммингсом, наши взгляды далеко не во всем сходились. Конечно, несмотря на весь свой радикализм, Лоу был добрым англичанином, который любит свою конституцию и свой пудинг. Многого в нас, советских людях, и в наших делах он при всем желании просто не мог понять. Это с полной ясностью обнаружилось, например, в связи с его путешествием в СССР летом 1932 г. Вместе с группой других английских журналистов Лоу тогда объехал многие районы Европейской части нашей страны, делая по пути наброски и зарисовки. По возвращении в Лондон он выпустил их особым сборником под заголовком «Книга русских набросков». Зная Лоу, я не сомневаюсь, что им при этом руководили самые добрые намерения в отношении СССР. И, действительно, появление сборника Лоу в то тяжелое время имело с нашей точки прения весьма положительный эффектна английское общественное мнение. Однако некоторые рисунки и объяснения к ним вызывали тогда недовольное пожимание плечами со стороны наших людей.
Подобные случаи бывали иногда и позднее. По большей части они связаны были с теми последствиями культа личности Сталина, которые приобрели особо зловещее в начале в 1937-1938 гг. Несмотря, однако, на это, общее отношение Лоу к СССР в течение всех 11 лет моего полпредствования в Лондоне было дружественно. А в связи с этим и мои личные отношения с ним были хорошие. Мы даже познакомились домами. У Лоу была очень милая, интеллигентная жена — тоже новозеландка, — две дочери-школьницы. Семья принимала весьма активное участие в творчестве отца. Обычно за утренним столом все четверо обсуждали текущие политические новости, почерпнутые из газет, и намечали очередную каррикатуру. Вносились предложения и контрпредложения. Подавались советы и контрсоветы. Высказывались разнообразные критические замечания. Обогащенный всей этой дискуссией Лоу уходил в свой кабинет и уже в одиночестве принимал окончательное решение. Затем карандаш его начинал быстро бегать по бумаге…
Несмотря на неизбежные политические расхождения между Лоу и мной, у нас, опять-таки как и в случае с Каммингсом, имелась общая база: оба мы хотели сближения между СССР и Великобританией. И Лоу, как и Каммингс, не раз оказывал мне ценные услуги в борьбе против реакционеров. Об этом я расскажу кое-что позднее.
К сожалению, после второй мировой войны оба — и Каммингс и Лоу — не выдержали испытания «холодной войны». Они поддались действию антисоветской атмосферы послевоенных лет в капиталистическом мире, особенно более горячий и воинственный Каммингс. Нередко, встречая их произведения на страницах газет, я просто не узнавал моих прежних знакомых.
Вместе с тем эволюция Каммингса и Лоу особенно ярко демонстрировала неустойчивость даже лучших представителей английского либерализма.
Сидней и Беатриса Веббы
Я уже рассказывал в первой книге моих воспоминаний, какое огромное впечатление на меня, 17-летнего юношу, произвела книга С. и Б. Веббов «История рабочего движения в Англии», прочитанная мной в 1901 г.
С тех пор я всегда помнил о Веббах. Конечно, позднее, став марксистом, я понял все недостатки их фабианского учения, и работа Веббов по истории британского тред-юнионизма предстала предо мной в несколько иной перспективе, чем тогда, когда я читал ее в первый раз. Однако я сохранил к авторам этой работы теплое чувство.
Я внимательно следил за научно-литературной и политической работой Веббов. Я читал их «Индустриальную демократию», «Социализм в Англии», «Конституцию социалистического британского содружества наций», «Распад капиталистической цивилизации» и многие другие произведения. Я интересовался их участием в бесчисленных королевских комиссиях по различным экономическим, социальным и политическим вопросам. Я наблюдал за деятельностью Сиднея
Вебба в качестве министра торговли в первом лейбористском правительстве (1924 г.) и в качестве министра колоний и доминионов во втором лейбористском правительстве (1929-1931 гг.). Я с удовлетворением услышал, что, когда в результате шахматных ходов своей партии Сидней Вебб в 1929 г. стал лордом Пассфильдом, его жена отказалась принять этот титул и осталась по-прежнему Беатрисой Вебб. Я часто пользовался материалами, почерпнутыми из трудов Веббов, критически перерабатывая их для своих докладов, статей, брошюр как в годы подполья, так и в годы советской работы.В 1925-1927 гг., когда я работал в Лондоне в качестве советника полпредства, Веббы держались в стороне от нас, поэтому мне тогда не пришлось лично познакомиться с ними. Однако с начала 30-х годов Веббы уже имели известную связь с советским посольством, а летом 1932 г. они совершили даже продолжительную поездку в Советский Союз и собрали там большой материал о политическом и экономическом развитии нашей страны.
Еще по дороге в Лондон я решил сразу же по прибытии на место нанести визит моим старым духовным друзьям. И я осуществил свое намерение.
Был вечер, когда я подъехал к загородному дому Веббов, расположенному примерно в 40 милях от города. Дом был небольшой, двухэтажный, простой, но очень культурно устроенный. Стоял он в саду с дорожками, полянками, купами деревьев. Входная дверь оказалась незапертой, и я вошел в крохотную стеклянную прихожую. Меня приветствовала высокая, стройная женщина с умным и одухотворенным лицом. В молодости эта женщина, должно быть, была очень красива. Но и сейчас, в старости, она отличалась необычайной обаятельностью. Особенно хороши были глаза — большие, лучистые, в глубине которых пряталась чуткая, пытливая мысль. Это была Беатриса Вебб. Из-за спины ее выглядывала другая фигура — фигура мужчины с седой шевелюрой и седой бородой клинышком. Он был плотного сложения и почти на голову ниже женщины. На широком красноватом лице его лежала печать ума и упорства. Это был Сидней Вебб. По внешности супруги представляли полную противоположность друг другу. В дальнейшем я мог убедиться, что и во многих других отношениях они были далеко не одинаковы. Но что здесь доминировала женщина — это бросилось мне в глаза при первом же свидании и подтвердилось при последующем знакомстве. Оказалось, например, — мне это рассказала как-то сама Беатриса — что метод совместной работы супругов таков: общий план труда, к написанию которого супруги приступают, составляет Беатриса (конечно, после предварительного обсуждения с Сиднеем); она же пишет некоторые, наиболее важные в принципиальном отношении главы; все остальное делает Сидней. В многочисленных беседах, которые мне за 11 лет работы в Лондоне пришлось вести с Веббами, Беатриса всегда занимала ведущую роль. Вспоминая сейчас все, что я знал и слышал о Беатрисе Вебб, могу сказать с полной определенностью: это была самая выдающаяся женщина, рожденная Англией в XIX столетии.
В тот вечер, когда я впервые переступил порог их дома, Веббы дружески пожали мне руку и провели в небольшую гостиную. Главным украшением этой комнаты были книги. Их было очень много, они теснились с трех сторон по стенам на потемневших от времени полках. С четвертой стороны находился камин. Я и Сидней расположились перед огнем в глубоких удобных креслах, а Беатриса уселась на мягкой низенькой приступочке у самого камина, время от времени подбрасывая в огонь короткие деревянные обрубки.
< image l:href="#"/>И. М. Майский и К. В. Новиков (советник посольства) в гостях у супругов Вебб
Сначала разговор не выходил из рамок светского обмена мнениями. Веббы спрашивали меня о том, как прошло мое путешествие от Москвы до Лондона, как я устроился на новом месте, каковы мои первые впечатления от английской действительности. Я отвечал общими, ни к чему не обязывающими фразами. Мне, однако, хотелось поскорей пробить ледок благовоспитанности, замораживавший наш разговор, и по-серьезному побеседовать с ними о различных серьезных вещах, лежавших у меня на душе. Поэтому я задал Веббам вопрос о результатах их летней поездки в СССР.
Оба они сразу встрепенулись, оживились и стали наперебой делиться впечатлениями. Беседа приняла вполне дружеский характер. Видно было, что мой вопрос затронул какие-то весьма чувствительные струны в душе Веббов. Скоро выяснилось, что это за струны.
Оказалось, что, побывав в СССР, Веббы окончательно решили писать большое и солидное исследование, посвященное истории и современному состоянию Советского Союза. Они вывезли от нас много ценных материалов, обзавелись квалифицированным переводчиком и сейчас занимались классификацией и изучением собранных в СССР документов и печатных произведений. С легкостью, необычной в ее возрасте, Беатриса Вебб (которой было тогда 74 года) вскочила со своей приступочки у камина и повела меня в соседнюю комнату — рабочий кабинет супругов. Сидней следовал за нами. В кабинете стояли два письменных стола с двумя креслами перед ними, а все стены снизу доверху были забиты книгами в красивых переплетах. Ряд полок с одной стороны заполняли толстые черные папки с пестревшими на корешках белыми наклейками. Беатриса подвела меня к этим папкам и с гордостью сказала: