Воспоминания стопроцентного эсперантиста

Изготовление клише длилось почти целый год, и лишь в августе я смог приступить к печатанию книги. В течение первых месяцев этого года мы влачили жалкое существование с помощью реализации имевшихся остатков. Что касается пищи, то мы получали небольшое количество хлеба по государственным карточкам, но этого количества не хватало для нормального питания. Недостаток мы покрывали покупкой на улицах у крестьян, скрытно приезжавших в Москву для продажи своих запасов по высоким ценам, либо от наших единомышленников, получавших хлеб в больших количествах, чем требовал их организм. К этой категории, например, относились некоторые чиновники военных учреждений или училищ. С большой благодарностью, к примеру, я вспоминаю единомышленника Кратохвила, чешского военнопленного, который всегда любезно делился с нами своей порцией хлеба. Единомышленники Клеверов из Симбирска и Алтунин присылали немного хлеба из провинции по почте.

Когда пришло лето, я выехал в провинциальный город Курмыш, где жила моя мать. Там ещё можно было купить хлеба вдосталь и цены не были слишком высокими: 3 рубля за полкилограмма. Чтобы судить о значении этой цены, я должен сказать, что раньше полкило хлеба стоили около 5 золотых копеек, т.е. 1/60 нынешней цены. И в то же время мы продавали, например, книгу "Фараон" в переводе Кабе согласно каталогу 1917 г. тоже по 3 рубля, учебник Кара и Панье - по 20 коп., т.е. 15 учебников за полкило хлеба.

В Курмыше я прожил около полутора месяцев и использовал это время для пропаганды нашего языка. Между прочим, там жило несколько военнопленных чехов и венгров. Я навещал их с целью привлечь к изучению нашего языка. А эти визиты могли бы закончиться для меня роковым образом, если бы, к счастью, я вовремя не вернулся в Москву, ибо через несколько недель в Курмыше произошло восстание жителей против советского режима, было убито несколько советских руководителей, а после подавления восстания - много восставших. Это восстание совпало с известным мятежом полков военнопленных чехов. Естественно в участии в восстании подозревали всех чехов а также тех, кто имел к ним отношение. Если бы я оставался в Курмыше до самого восстания, то конечно мои посещения чехов закончились бы трагически, хотя благодаря Эсперанто я ко всем политическим направлениям относился абсолютно нейтрально. Я сказал "благодаря Эсперанто", ибо эта идея в течение всех беспокойных лет, пережитых Россией, совершенно заполняла мою душу и все другие направления касались меня лишь поверхностно. Таким образом, Эсперанто много раз избавлял меня от больших опасностей и потому я ощущал к нему невыразимую благодарность. Если бы не эта идея, я вероятно давно бы не жил на земле, как многие мои знакомые.

В моё отсутствие в книжном магазине работали З.И.Рейнштейн и А.Трофимов. Сразу после моего возвращения в Москву Рейнштейн объявила, что нашла работу машинистки в учреждении, которое даёт своим служащим хороший рацион (необходимое дневное питание), и потому не может работать в нашем голодном магазине. После неё вскоре ушёл и А.Трофимов, мобилизованный в армию. Я остался один и должен был в одиночку спасать магазин от дальнейших случайностей. А они были такими.

После перехода государственной власти к большевикам началась национализация земель, банков, фабрик, заводов и коммерческих предприятий. Таким образом в августе в один день были опечатаны все книжные магазины и их владельцы обязаны были предъявить своё имущество реквизиционной комиссии. С этого дня книжные магазины стали бесплатной собственностью государства. Поскольку наш магазин был учтён в качестве издательства, он не был опечатан и продолжал работать, хотя я ждал реквизиции каждый день. Ожидая реквизиции, мы однако не прекращали работать.

Ещё в мае я решил издать русский перевод "Плена Эспэранто-Эспэранта кай Франца вортаро" /полного эсперанто-эсперантского и эсперанто-французского словаря/ Э.Буарака. Для подготовки перевода я попросил единомышленников Н.П.Житкову и З.И.Рейнштейн выписывать на карточки все технические термины с тем, чтобы затем раздать их специалистам, а сам начал переписывать все слова оригинала с эсперантскими разъяснениями, как технические, так и нетехнические, в одну рукопись для последующего перевода на русский

В то же время я хлопотал об изготовлении клише для издания моего учебника и об его печатании. Недалеко от нашего магазина я нашёл небольшую типографию Венгерова, которая согласилась печатать книгу с клише и уже в августе приступила к исполнению контракта, хотя ещё не все клише были готовы.

До сих пор я писал о своей работе в книжном магазине и издательстве. Что касается института, то курсы работали только до июня. Ими руководили я, Фридрихсен (Индра) и Бреслау. Было 37 курсантов. Во второй половине года (20 октября/2 ноября) там прошло только одно заседание экзаменационной комиссии, которая присудила высшие дипломы С.А.Алексееву, Н.И.Давыдову, В.И.Петрашень, Б.И.Перельштейн и В.П.Старининой. Этот экзамен стал последним делом, которым завершилась моя работа в качестве стопроцентного эсперантиста.

РЕКВИЗИЦИЯ КВАРТИРЫ

Через 10 дней (1/14 ноября) я получил официальную бумагу отдела жилых помещений Московского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов с требованием за 10 дней освободить всю квартиру, т.к. в ней нуждается другое учреждение, некая "диктаторская лесная коллегия", задачей которой является снабжение Москвы топливом. Я уже говорил, что в первые месяцы большевистского режима, когда он ещё не вполне укрепился, во многих сферах царил полный хаос. Рождались совершенно новые учреждения, права которых не были точно очерчены, прежние законы утратили силу и часто у жителей не было никакого основания для защиты своих прав. Что делать? За 10 дней мне нужно было найти какую-нибудь квартиру, где я мог бы поместить все книги магазина, весь архив редакции "Ла Ондо дэ Эспэранто", архив института и его библиотеку и, кроме того, мои вещи, мебель и т.д. Всё надо было упаковать и перевезти. А я был один. Положение было ужасным. Дело усложнялось ещё тем, что тогда трамваи не работали из-за недостатка электроэнергии, извозчиков было мало и они запрашивали такую плату, какую я не мог заплатить. Поэтому я вынужден был всюду бегать пешком и терять много времени.

Первым делом я заявил протест против реквизиции, но на него не обратили внимания. Тогда я побежал в Комиссариат народного просвещения с просьбой защитить хотя бы библиотеку института, ибо её грозили выкинуть и она совсем бы погибла. К счастью, там к моей просьбе отнеслись очень благосклонно и выдали мне так называемую охранную грамоту - "защитное предписание", по которому никто не мог реквизировать ни саму библиотеку, ни помещение. Но предписание было выдано после принятия решения о реквизиции квартиры и породило конфликт между двумя государственными учреждениями. Пользуясь этим обстоятельством, я вместе с господами Рейнштейн и Кратохвила быстро перенёс библиотеку, книжный магазин и свои вещи в две угловые комнаты и кухню, откуда имелся отдельный выход, и вывесил на дверях охранную бумагу. Это спасло всё от полного уничтожения. Диктаторская коллегия, заняв другие комнаты квартиры, не решилась насильно выбросить хранящиеся в двух комнатах книги и ограничилась лишь еженедельным направлением мне официальных бумаг, настаивающих на скорейшем освобождении всей квартиры.

Защитившись таким способом от немедленного выдворения, я начал хлопотать о другой квартире и готовить книги к перевозке. Но мы тогда жили в таких условиях, когда все средства - финансовые, продуктовые, вещевые, топливные, - были мобилизованы на фронт гражданской войны. Из-за недостатка хлеба жители бежали в провинцию, чтоб искать там необходимое пропитание; свои квартиры они оставляли нетоплеными, ибо не было топлива; в результате трубы, по которым в дома поступала вода, лопались; квартиры затоплялись и требовали срочного ремонта. Из-за этого я нигде не мог найти более или менее подходящую квартиру и выбрал её в таком доме, на который не позарилось бы никакое учреждение с тем, чтоб снова реквизировать. У этого дома было хорошее дворовое строение - подвал, где я мог бы хранить мебель и часть книг. Этот дом находился вблизи от реквизированной квартиры и это облегчало переселение.

Реквизированную квартиру я окончательно покинул в последние дни декабря 1918 г. Ещё раньше из неё были вывезены вещи Московского общества эсперантистов. Главная забота об этом легла на председателя Общества Желтова. Он должен был в течение 10 дней найти помещение, хорошо упаковать книги, архив, мебель, пианино, нанять транспорт и т.д. К счастью, у одного из членов Общества, Н.В.Некрасова, в квартире была сверхнормативная комната. Было решено перевезти в эту комнату всё имущество Общества. К нему я добавил несколько упаковок, которые были временно помещены в наш книжный магазин на сохранение некоторыми его клиентами: военнопленным Кацичак, Айспуритом и другими. Я полагал, что в Обществе они сохранятся лучше, чем в любом другом месте.

Но инвентарь Общества пролежал в квартире Некрасова лишь несколько недель. Я уже говорил, что в то хаотическое время никакая квартира и никакой дом не были защищены от реквизиции. И каждый владелец старался каким-нибудь образом так заселить своё помещение, чтоб его не могли отобрать. На одной из маленьких улиц - Сивцевом Вражке, - довольно далеко от центра Москвы, некий богач владел роскошным многокомнатным домом, в котором он жил лишь со своей семьёй. Когда произошла революция, он, опасаясь ареста, сбежал из Москвы и доверил беречь дом одному полуэсперантисту Барону. Этот товарищ решил, что если в этот дом вселится какое-нибудь культуронаправленное общество, то никто не сможет его реквизировать. И вот из этих соображений он убедил товарища Желтова переселить наше Общество в этот дом и назвать новое помещение Домом Эсперанто. Эту идею очень отстаивал и другой молодой эсперантист Розенблат. Таким путём Общество вселилось в большой отдельный дом.