Восприемник
Шрифт:
– Катя, – темноволосая девушка лет шестнадцати сдержанно поклонилась Ивану, улыбнувшись просто и светло.
– Наша средняя сестрица, – добавил Пашка таким тоном, словно барышня приходилась сестрой ему, а не жене. – Ну, а это младшая, Даша, – добавил он, указывая на не замеченную Шаховцевым в первый момент худенькую голенастую девочку лет восьми-девяти с длинными тонкими косичками, увенчанными тяжелыми бантами. Та в ответ тихо произнесла «Здравствуйте» и вновь замолчала, разглядывая гостя.
– Ну чего ты стесняешься? Разоблачайся давай, – восприемник хлопнул его по плечу.
Иван вдруг испытал неловкость, представив, как начнет стаскивать с себя берцы, являя на
На выручку неожиданно пришла Пашкина теща.
– Так, ну чего столпились? Человеку не развернуться! – ласково пристыдила она домочадцев. – Давайте стол пока накроем. Вера, Катя, Даша, пошли! – Любовь Петровна двинулась в сторону кухни, увлекая за собой дочерей.
Оказавшись один, Шах спешно скинул бушлат, стянул ботинки, запихав внутрь носки, нырнул в мягкие домашние шлепанцы. Тотчас же рядом возник крестный с объемным полиэтиленовым пакетом:
– Держи и дуй в ванную. Сполоснешься, пока мои на стол соберут…
В пакете оказались большое банное полотенце, смена белья, нераспечатанная импортная футболка, совершенно новый адидасовский костюм, бритвенный станок, зубная щетка.
Он с наслаждением мылся под душем, тщательно соскребая мочалкой грязь, пот и въевшийся в тело кислый казарменный запах. Натирал голову душистым шампунем, елозил щеткой во рту, словно хотел стереть зубы до корней… Постепенно преображался из замученного службой солдата в обычного двадцатилетнего парня.
Когда же распаренный, в модном «Адидасе», оказавшемся на удивление впору, Иван появился на кухне, его взору предстал обильно накрытый стол. Посередине исходила паром свежеотваренная, пересыпанная зеленью молодая картошка. Рядом дымился, источая пряный запах, небольшой чугунный казан с тушеной телятиной. На тарелках были разложены сыр, колбаса, окорок, а кроме того – бутерброды с дорогущей в ту пору красной икрой.
– Присаживайся давай, – скомандовал крестный, одновременно доставая из холодильника запотевший графинчик, в котором плавали дольки лимона.
Шах вдруг заметил, что на столе стоит всего пара тарелок и рюмок и за стол, кроме него, усаживается лишь Игнатов.
– Мы уже поужинали, – заметив недоуменный взгляд гостя, произнесла Пашкина жена.
– В общем, кушайте с Богом, – добавила теща, и следом все покинули кухню.
– Ну чего, со свиданьицем? – восприемник наполнил пузатые хрустальные стопки.
Водка несильно обожгла желудок, и без того мучительное чувство голода стало уж совсем невыносимым. Иван с остервенением впился зубами в толстый кусок мяса и, почти не разжевывая, проглотил. В два приема расправился с салатом, запихнул в рот несколько ломтей буженины, опрокинул вдогонку большой, в четверть литра, стакан клубничного морса. Игнатов добродушно наблюдал за ним, лениво цепляя на вилку маринованный гриб.
– Ну как, заморил червячка? – подмигнул он крестнику. – Ешь-ешь, сколько влезет. Специально для тебя весь день готовили.
– Однако… – только и протянул тот, изумившись по себя: чего это вдруг родня Пашкиной жены так расстаралась ради какого-то постороннего человека? Да еще деликатно убралась с кухни, чтобы не смущать голодного, истосковавшегося по домашней еде солдата?
– Ну чего, еще по чуть-чуть? – Седой вновь наполнил стопки.
В дверях кухни неслышно появилась Вера. Тихо, стараясь не мешать, убрала лишнюю посуду в раковину. Подошла к столу, положив ладонь на грубоватую пятерню мужа. Посмотрела на него с нежностью и какой-то безмолвной ненавязчивой просьбой.
– Я помню, – кивнул в ответ Пашка. – Мне завтра с утра за
руль. И что Ваньку может с устатку развезти больше чем надо… Короче, все под контролем. Вопросы есть?– Никак нет, товарищ старший лейтенант, – шутливо, в тон мужу, по-военному откликнулась Вера. – Спокойной ночи, – улыбнулась она Ивану и так же неслышно исчезла.
Они с Пашкой опрокинули еще по паре стопок, отчего глаза начали неумолимо слипаться, а тело налилось приятной тяжестью. Потом Игнатов отвел крестника в одну из комнат, где уже белел пахнущими свежестью простынями разложенный диван. Лишь только Иван коснулся лицом подушки, как тут же провалился в сон.
…Когда же он открыл глаза, за окном уже сияло солнце, а старинные часы на секретере показывали полдень. Комната, где находился Шах, по виду была гостиной. В углу, у окна, золотился резными окладами солидный иконостас из множества образов. Внизу крепилась полочка с рубиновой, мерцающей огоньком лампадкой.
Выбравшись из-под одеяла, он натянул спортивный костюм и вышел в коридор. В квартире стояла тишина. Лишь на кухне едва слышно потрескивал радиоприемник.
Шаховцев прошелся по дому, с любопытством заглядывая в каждую комнату. Почти везде висели иконы, тлели зажженные лампадки. Тут же на стенах крепились полочки, на которых теснились Евангелие, молитвословы, жития святых. В угловой комнатушке, где, судя по всему, обитали Катя и Даша, над столом, в рамке, алела причудливыми буквицами молитва Оптинских старцев – точно такая же, как и в деревне у бабушки.
«А семейка-то тут, оказывается, религиозная! Причем конкретно!» – со снисходительной насмешкой подумал Шах.
Дом и впрямь напоминал то ли церковную лавку, то ли монашескую келью, где живут тихие, смиренные богомольцы. Из общей картины выпадали лишь железная шведская стенка в коридоре, мощный, сваренный из толстых труб турник и подвешенный там же тяжелый боксерский мешок. Внизу, у самодельной спортивной скамьи, громоздилась штанга и несколько сборных гантелей.
«И вломился Седой в смиренную обитель, словно слон в посудную лавку! – неожиданно родилось в голове Шаховцева. – Да, неплохо сочинил. Веселецкому бы точно понравилось!»
Раздумья прервал заскрежетавший замок в прихожей.
– Ой, вы уже проснулись? Давно? – раскрасневшаяся с мороза Катя виновато уставилась на Ивана.
– Нет-нет, минут пять назад… – пробормотал Шах, испытав странное волнение от ее мягкого, с извиняющимися нотками голоса и чистого, проникновенного взгляда. – Я даже не умылся еще…
– Слава Богу! Что ж, идите, а я пока завтрак подогрею, – Пашкина свояченица спешно скинула пальто, разулась и поспешила на кухню.
В ванной Шаховцев тщательно соскреб едва отросшую за ночь щетину, спрыснулся одеколоном. Подумал, стащил с себя олимпийку, оставшись в обтягивающей мускулистый торс футболке.
На кухне уже дымилась в тарелке яичница с ветчиной, желтели вчерашние маринованные грузди, розовела аккуратно нарезанная буженина. Лишь только Иван присел за стол, девушка тут же засуетилась вокруг него:
– Вы кефир будете? Нет? А мяса погреть? Вам чай заварить или кофе?
– Да… Чай, если можно… – Шаха смущала такая забота и одновременно льстила ему.
Поглощая завтрак, он осторожно рассматривал сестру Веры. Девушка была одета просто, без всяких модных изысков: шерстяная, под горло, блузка, длинная, из плотной ткани, юбка. Густые каштановые волосы были заплетены в красивую толстую косу. На тонких пальцах не было ни маникюра, ни каких-то других украшений, кроме простенького серебряного колечка, на котором причудливыми старинными буквами было начертано: «Спаси и Сохрани».