Восприемник

Вместе с высоким они зашли в бытовку. Провожатый кивнул Ивану на табурет:

– Снимай рубашку.

Шах замешкался и настороженно уставился на милиционера.

– Снимай-снимай, – ободряюще повторил Пригарин, доставая из выдвижного ящика машинку для стрижки.

– Слышь, может, хоть ты скажешь, куда это я попал? – наконец решился задать главный мучивший его вопрос Иван.

– Куда-куда… Как положено, на КМБ! – усмехнулся высокий. – То бишь, на курс молодого бойца… Приходилось про такой слышать?

– Да я понял. А почему здесь все в ментовской форме?

– Так это специальная часть, тут все так ходят.

– Что же это за войска такие?

– Внутренние.

– Так у них вроде обычная зеленая форма.

– Это у оперативных и конвойников². А кроме них, еще вот такие части есть, которые вместе с ментами за порядком следят. Вот потому и одевают так, чтобы внешне не отличить было, кто ты – солдат или урядник… Кстати, как тебя звать-то?

– Иваном.

– А меня Ромкой. Откуда сам будешь?

– Да вроде как уже местный…

– Москвич, что ли? – в голосе нового знакомца явственно послышалось презрение вкупе с тайной завистью.

– Да нет, просто почти два года тут в институте проучился. А так – с Куранска.

– Да? Считай, земляки. А я с Тамбова. Ну давай, шагай, а то тебя уже старшина заждался.

Потом в сопровождении прапорщика Иван отправился в баню, где после десятиминутной помывки ему выдали милицейскую «пэпээску», а вдобавок к ней новенькие «берцы» – высокие ботинки на шнурках, и через полчаса он уже маршировал в общем строю.

Время, что оставалось до присяги, занял учебный сбор, который в части почему-то называли «карантином». Новобранцы усиленно зубрили главную военную клятву и до седьмого пота упражнялись в строевой. А уж затем – кто призвался пораньше, отправились по ротам, а прочие, в том числе и Иван, остались на КМБ еще недели на две, доучиваться.

Но сначала была присяга. О ее точной дате Шаховцев узнал в первый же день и тут же накатал об этом письмо матери, а кроме того – еще Владу Короткову и Жанне.

Вообще-то он не рассчитывал, что возлюбленная придет – накануне они рассорились вдрызг. Причем все это началось не когда-нибудь, а с того дня, когда он, после внушений крестного, чуть ли не с гордостью заявил своей пассии: так и так, мол, иду служить! На что та вытаращила глаза со словами: «Ты что, совсем чокнулся?» А дальше была долгая перепалка: подруга пыталась убедить его, что в армию нынче идут одни лохи и отщепенцы, а любой мало-мальски уважающий себя человек сделает все, чтобы отвертеться. Кончилось это тем, что она впервые не осталась ночевать у него в общежитии, а укатила к себе, в Подольск. А за день до призыва вообще заявила, что жених просто-напросто подло бросает ее на произвол судьбы. Помнится, Иван тогда подумал: надо же, у него в Куранске до сих пор девки на парней, кто не служил, косо смотрят, а тут, в столице, выходит, все наоборот!

И все же, на удивление, Жанка соизволила явиться на присягу вместе с Владом и его женой Ленкой. Естественно, приехала и мать. И если друзья-однокурсники сочли, что Шаховцеву повезло (как же, в Москве оставили!), то Ольга Григорьевна тяжко вздохнула: «Ну вот, будешь два года всякую пьянь подбирать, да еще, не дай Бог, кто-нибудь из них тебя ножом пырнет!»

С похожим выражением смотрела на Ивана и подруга. Но если во взгляде матери было больше тревоги, то в глазах Жанки явственно читалось презрение и разочарование. А когда новоиспеченного солдата отпустили в увольнение и в общежитии их намеренно оставили в комнате вдвоем, то она сходу отвергла приставания возлюбленного, сославшись на нездоровье.

Всем этим, возвратясь в часть, он поделился с Пригариным.

– Ну и хрен с ней! Забей ты на нее, – выслушав печальный рассказ приятеля, успокаивающе махнул рукой Ромка. – Тоже мне ценность нашлась! Откуда она, говоришь, с Подольска? И небось в какой-нибудь зачуханной «двушке» с родоками живет?

– Ага. С матерью и еще с сестрой.

–Так нашел о ком заморачиваться! Найдешь себе в сто раз лучше, из Москвы, с хатой отдельной! Знаешь, сколько тут классных телок? У меня брательника друг сюда в институт поступил и через год женился на бабе с полным комплектом: дача, квартира на Таганке, к тому же ее папаня не кто-нибудь, а зам префекта в районной управе! Пацан тот теперь как сыр в масле катается! А ты что, хуже?

Все последующие дни Пригарин старался быть рядом, подбадривал, как мог, утешал – и горечь обиды на Жанку нет-нет да и отступала. Но через неделю Ромку услали на полгода в сержантскую «учебку», и Иваном вновь овладела тоска.

Хотя грустить времени было мало. Оставшееся время перед распределением новобранцев по ротам их гоняли до седьмого пота, так что к концу дня сил оставалось лишь добрести до койки и тут же провалиться в сон до самой побудки.

То же самое продолжилось и после «карантина», когда бойцов распределили по ротам. Только там, кроме сержантов и офицеров, постигать мудреную ратно-милицейскую науку помогали еще и старослужащие, которым поручали опекать того или иного из новобранцев.

Шаховцеву достался вечно сосредоточенный двадцатишестилетний ефрейтор Головчак, которого даже приятели-солдаты величали не иначе, как по имени-отчеству. Да-да, так и говорили: «Ну что, Егор Иваныч, курить идешь?» Называли его так вроде бы в шутку, но с ощутимым уважением в голосе. До призыва он успел окончить у себя в Омске высшую школу милиции и два года проработать в угрозыске. За неполный год службы в роте Головчак сумел повязать несколько десятков серьезных злодеев, несколько из которых числились во всероссийском розыске, и двое из них имели при себе «волыны». А кроме того, как минимум раз в две недели он умудрялся брать с поличным то воришку, то грабителя.

У напарника на них было чутье. Так, однажды, когда они с Иваном наматывали километры на маршруте, Головчак вдруг замедлил шаг, уставившись на спешащую навстречу девушку. Барышня была совершенно приличного вида, и Шах сперва подумал, что старший наряда попросту положил на нее глаз. Но когда они остановили ее и потребовали документы, девица заметно занервничала, и Егор тут же дал знак подопечному вызывать по рации патрульную машину. А уже в отделении, при досмотре, под шубкой задержанной обнаружилась пара дорогих итальянских босоножек, которые она десять минут назад умыкнула из магазина.

– Как же ты ее вычислил? – после недоуменно спросил у наставника Шаховцев.

– Нервничала она слишком. Так обычно себя и ведут начинающие воровки в первые минуты после кражи…

За те полгода, которые Шаховцев проходил в паре с Егором, тот хорошенько натаскал подопечного, и к концу осени Иван в службе нисколечко не уступал, а кое-где и мог дать фору на «пэпээсе»³ самым матерым «дедам». Понятное дело, он не умел взять с поличным того же карманника, но почти на раз вычислял его в толпе – и тот, заметив интерес к себе со стороны стража порядка, мгновенно ретировался, так никого и не обчистив. Научился он распознавать и наркоманов, причем не просто, а определять, имеют они при себе тянущую на статью «дозу» или нет. Сходу узнавал и уличных грабителей, из числа тех же самых «торчков», которые в состоянии ломки любили выхватывать у зазевавшихся горожанок сумочки. Как правило, если такой злодей выбирал себе жертву, то все его внимание сосредоточивалось исключительно на ней, и оставалось лишь дождаться, пока он вырвет ридикюль, а потом ринуться ему наперерез и заломать.