Восстание

— Двое мужчин хотят с вами поговорить.

И не успел ландрат Вильямс Каддиг сказать, что он, мол, занят, что он, мол, решает какую-нибудь сложную проблему или же принимает важное решение, как в кабинет вошел Хайнике. Каддиг встал. Застегнул пиджак. Вытянулся, прищурил глаза.

— Это же наглость — входить в кабинет без разрешения! — выговорил он.

Хайнике ответил:

— Я — Георг Хайнике. Вы, возможно, слышали обо мне. В тридцать третьем я был в городском парламенте Вальденберга. От коммунистической партии. А может, вы ничего и не знаете обо мне. Мне все равно. Я пришел сюда не для того, чтобы заниматься воспоминаниями. А это — Ентц. В тридцать третьем он был внештатным городским советником в Вальденберге. Тоже от коммунистической партии. Полиция взяла его тогда прямо в парламенте, как какого-нибудь преступника. Он сказал тогда: «Ну что ж, я уступаю силе, но мы еще придем!» Вот мы и пришли. Пришло наше время. Нам сейчас не до формальностей. Антифашистская власть приняла решение взять судьбу города в свои руки!

Пляйш сидел за столом, уставившись на рюмку с недопитым вином. Он испытывал страшную жажду, и ему хотелось отпить глоточек, но он не осмеливался дотронуться до рюмки. Священник внимательно слушал Хайнике, до ничего не слышал, будто оглох. Да, поздновато он пришел к Каддигу! Откуда-то издали до него донесся голос Каддига:

— Спасибо вам, господин священник, что зашли.

Пляйш поднялся и направился к выходу. Прошел как сквозь строй солдат. По одну сторону стояли Каддиг и Шарлотта, по другую — Хайнике и Ентц. Священник чувствовал на себе пристальный взгляд Хайнике. Ждал, что тот сейчас заговорит, но Хайнике промолчал. На улице его ослепил солнечный свет. Пляйш даже зажмурился. Но и сквозь прищур священник видел, что свежевыкрашенные наружные ставни домов широко открыты, в окнах торчат люди. Некоторые машут руками. По улицам с винтовками через плечо маршировали те, кого считали погибшими. Они стояли с факелами в руках перед церковью и у его дома. Среди них он увидел Мартина Грегора. Там уже был и Георг Хайнике, этот красный Хайнике с клюшкой. Люди махали им руками, что-то пели.

Слышались церковные песни, песни ландскнехтов, обрывки речей: «Вена опять немецкая, Вальденберг — тоже!» Скандировали: «Мы обещали это Карлу Либкнехту!»

Пляйш спустился по ступенькам, ведущим к зданию ландрата. Во рту он все еще ощущал привкус вина.

Значит, русских в городе нет? А как же этот Хайнике отважился на захват власти? Значит, только Хайнике — и никаких русских? Надо спешить. Против горстки местных коммунистов можно что-то предпринять, но только пока идея не овладела массами… Пляйш даже рассмеялся. А лучшего места для овладения массами, чем церковная кафедра, с которой видно лицо каждого, и не найти!..

Выпроводив Пляйша, Каддиг сделал Хайнике и Ентцу такой же приглашающий жест, каким совсем недавно встречал священника. Однако Хайнике и Ентц, казалось, не заметили этого.

— Я догадываюсь, почему вы пришли, — начал Каддиг после небольшой паузы. — Так же, как и вы, я рад что можно наконец вздохнуть полной грудью!

Георг Хайнике положил клюшку на стол, уперся руками в спинку стула, посмотрел по сторонам и, не глядя на Каддига, сказал:

— Дайте указание о смещении доктора Рюсселя с поста бургомистра!

— Господин Хайнике, — ответил с возмущением в голосе Каддиг, — доктор Рюссель не заслуживает того, чтобы с ним так поступали. Это отличный администратор с твердым характером, и пост бургомистра этого города он занимает уже многие годы.

— Доктор Каддиг, мы пока по-хорошему предлагаем вам работать с нами, если вы, разумеется, проявите добрую волю. Вы должны решить — с нами или против нас. Никакая середина нас не устраивает!

— Но у меня нет никаких оснований для того, чтобы доктора Рюсселя…

— Рюссель — нацист! — подсказал обоснование Хайнике.

— Я попытаюсь понять вас.

— Не старайтесь. Это будет с вашей стороны напрасная трата сил, а они необходимы для поддержания в городе порядка и безопасности. В вашем подчинении находится район, не занятый войсками победителей. Он не должен стать пристанищем для фашистских преступников.

— А разве революция совместима с порядком? — осторожно спросил Каддиг.

— Да.

Каддиг медленно продиктовал распоряжение об освобождении Рюсселя от всех занимаемых им постов и без колебаний подписал его.

— Господин ландрат, — сказал Хайнике, свертывая подписанную Каддигом бумагу и кладя ее в карман своего пиджака, — антифашистские власти приняли решение первым антифашистским бургомистром города Вальденберг назначить коммуниста Герберта Ентца. Подпишите грамоту о его назначении на этот пост. Впрочем, вам надлежит выполнять указания антифашистских властей.

Вильямс Каддиг задумался. Нет-нет, долго этот Хайнике не будет здесь распоряжаться, хотя сегодня он командовал довольно браво. Коммунисты оказались живучими, но в состоянии ли они вершить судьбой города? Выходило, стало быть, что он пережил Хайнике. И его преемником может стать Ентц. Ну а с ним-то он договорится, коль назначает его сейчас бургомистром. Ведь бургомистр подчиняется ему, а не антифашистским властям. А пока что он, Каддиг, во что бы то ни стало должен остаться на посту ландрата! И начало этому он должен положить сейчас же, сию же минуту.

Ландрат доктор Каддиг подписал грамоту о назначении Ентца бургомистром и сказал:

— Желаю вам успешно решать стоящие перед вами трудные задачи и надеюсь плодотворно сотрудничать с вами.

Хайнике и Ентц ушли так же неожиданно, как и пришли.

Каддиг позвонил Шарлотте, попросил налить рюмку вина из начатой бутылки, жадно выпил и почувствовал вдруг себя по-юношески бодрым. Он с улыбкой покачал головой, вспоминая, как Георг Хайнике положил свою клюшку на стол. Подумать только: клюшку на стол!

11

К половине двенадцатого собравшиеся в Зеленом театре начали волноваться. У них прибавилось еще два миномета, с которыми, правда, никто не умел обращаться, и несколько автоматов. Все томились в бездействии. Раубольд ломал себе голову, что же могло произойти в городе, если до сих пор оттуда нет никаких известий. А что, если он только один остался в живых из троицы? И Раубольд решил действовать. Ведь если он продержит людей до вечера, то потеряет все. Надо что-то делать, хотя первоначально они это и не обговорили. Раубольд собрал людей.

— Наконец-то. А я уж подумал, ты совсем забыл про нас, — ворчал Бергхольц. — Утром ты так торопился, что едва дал мне доесть свекольник, а теперь мы вот уж полдня сидим здесь.

— Не трать свою энергию на болтовню. Она тебе еще пригодится! — резонно остановил его Раубольд.

— Для чего? Говори же наконец, что делать!

— Сидеть вечером без света — маленькое удовольствие. Тем более когда уже наступил мир! Бергхольц, возьми людей, захвати свою электростанцию и пусти ее.

Бергхольц отобрал семь человек. Взял только тех, кого хорошо знал. О готовности доложил Раубольду почти по-уставному — по стойке «смирно», с высоко поднятой головой. Раубольд похлопал его по плечу и долго смотрел вслед небольшому отряду, пока он не скрылся в лесу.

— Двое — на разведку к ратуше! — объявил Раубольд.

К нему подошли два парня, каждому было не больше двадцати пяти. Раубольд прищурил глаза, засунул руки в карманы брюк.

— А почему вы не в солдатах? — спросил он.

— У меня рассечена нога, не гожусь для военных маршей. Топором, когда рубили лес. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

— А ты?

— Глаза и сердце. Плохо вижу и задыхаюсь.

— Как же ты найдешь Хайнике, если плохо видишь?

— А я по нюху найду кого надо.