Восстание

Георг Хайнике подошел к окну. Его силуэт резко выделялся при свете наступающего дня. Гнетущая тишина наступила в комнате Хайнике. Хайнике повернулся и долгим взглядом посмотрел на доктора Феллера. Он впервые видел его совсем другим.

— Значит, по-вашему, — сказал Хайнике, — пусть остается все так, как есть? На фронте уже не стреляют, так как война закончилась и наступил мир. А мы здесь все так же должны гнуть спины, как гнули двенадцать лет. Молчи, терпи произвол и тем самым порождай новое беззаконие! Это по-вашему, доктор Феллер? Виновных — оправдать? Вы требуете, доктор, невозможного!

— Как врач… — тихо ответил Феллер и тут же осекся, потупив взгляд. Он чувствовал, что Хайнике прав, а его рассуждения нелепы.

— Как врач, — продолжил за него Хайнике, — вы должны не только сращивать кости и латать кожу!

— Вы что, будете маршировать?

— Да.

— С оружием?

— Возможно.

— От кого это зависит?

— От фашистов.

Феллер потер ладонью висок. На улице уже совсем рассвело, хотя солнце еще не показывалось. В комнате стоял полумрак, и трудно было предугадать, что через несколько часов эта комната станет главным штабом восстания.

— Я мог бы предложить вам свои услуги, — с трудом выговорил доктор Феллер. — Я могу передать ваши требования в ратушу. Мне, я полагаю, нет необходимости убеждать вас в том, что вы можете мне доверять. И поверьте, я не хочу преступника превращать в невинного ангела. Вам известно, что меня в городе уважают. Я всегда был лояльным.

Опять наступило молчание. Они долго смотрели друг на друга, будто только что впервые встретились и каждый хотел как можно лучше изучить другого.

— Я понимаю, — разочарованно произнес доктор Феллер. — Вам мешает ваше прежнее недоверие к людям, у которых чистые, ухоженные руки, которые вместо пива предпочитали пить вино и имели свой дом, к людям, отцы которых были не дровосеками, а чиновниками. Что ж, тогда прощайте!

— Постойте, доктор! Вы же не знаете, куда вам идти. Оставайтесь, здесь-то уж, по крайней мере, вы будете знать, где вы.

Феллер присел, высунулся в окно. Теперь и он отвечал за то, что должно было произойти. Водоворот событий захлестнул и его. Напрасными оказались его старания развязать узел, которым он был связан со своим пациентом. А ведь этот узел он же сам и завязал из любви и уважения к Георгу Хайнике, с которым хотели расправиться эти бестии. Они так чертовски его искалечили и даже не стали держать в тюрьме, а отпустили домой, поставив против его фамилии крестик. По их соизмерениям смерть должна была поджидать его у порога дома. Однако доктор Феллер оставил с носом этих бестий. Он добился того, что смерть покинула свой сторожевой пост у квартиры Хайнике. День за днем боролся доктор за жизнь Георга Хайнике. И связал себя с Хайнике крепкой цепью. Разбить эту цепь сейчас было уже нельзя, да он и не хотел этого.

6

В комнату вошел Раубольд. Вошел с шумом и вел себя, как ребенок, которому посчастливилось в игре.

— А, доктор, — обратился он к Феллеру, — радуйся, и для тебя нашлась работенка!

— Сейчас не время для шуток, — ответил доктор, а сам подумал: «А что, собственно, я знаю о нем? Моим пациентом он никогда не был, у меня нет его карточки. Сколько ему лет? Пятьдесят? Да нет, меньше. Он из тех домов, что возле мельницы. Помнится, жили там какие-то Раубольды, у которых была целая орава детей. Так он, видимо, из самых младших. Обитателей этих домишек нельзя было причислить к беднякам, но они были на пути к ним».

Доктор вспомнил одну историю, которая случилась то ли в двадцать пятом, то ли в двадцать шестом году. Однажды на мельнице возник пожар. Говорили, что поджог совершил какой-то подросток. Проведенное расследование никаких результатов не дало. Особенно усердствовал тогда доктор Рюссель. Он велел даже провести обыски, но и это не дало результатов. «Может, это и был Раубольд? — думал доктор. — Не исключено. Даже похоже на него. Тогда я не видел в этом никакого смысла. Да и на самом деле: поджигать дома — полнейшая нелепость! А может, у него не было иного выхода? Я мог бы спросить его, он ли это был тогда. Но скажет ли? А если и скажет, то, видимо, так: «Эксплуатировали нас на мельнице здорово! Вот мы и забастовали, но забастовали стихийно, неорганизованно. Через неделю нас осталось всего несколько человек. Вот я и запалил чердак…»

Шли годы. Наверняка он стал коммунистом, хотя точно этого никто не знал. А старая мельница, кстати, еще жива, так что он может теперь спалить ее дотла. Но, видимо, прежде он выгонит в шею владельца мельницы, которого, кстати, он никогда даже не видел в лицо. А может, ему захочется вновь поработать на мельнице?..

Если б он бывал у меня, я бы знал о нем побольше! А жаль, что сложилось все по-иному. Ну а в том, что он стал таким радикальным, надо винить время. А из него вышел бы чудесный человек!..»

— Раубольд, — обратился к нему доктор Феллер, — поджигать мельницы и провоцировать перестрелки я считаю делом совершенно ненужным.

— Ну да ладно, доктор, — ответил Раубольд, — я имел в виду совсем другое.

И Раубольд, повернувшись к Хайнике, начал докладывать:

— Ну вот я и вернулся. — Он потряс головой и, пододвинув к себе ногой стул, уселся на него. Вытянул ноги, потянулся. Стул заскрипел. — Тебе надо сидеть в коляске, Хайнике! — Раубольд потер руки, будто только что находился на морозе без перчаток. Расправил спину, потер ладонями щеки, как бы прогоняя усталость от бессонной ночи, и продолжал: — Некоторые так хлопали дверью, что чуть нос не прищемили. Я никогда от них не ожидал этого. Одни прикидывались глухими, другие открывали… В итоге через час будет пятьдесят человек, в том числе десять коммунистов. Это лучшие люди Вальденберга.

— Говоришь, пятьдесят? — задумчиво переспросил Хайнике.

Раубольд наклонил голову, улыбнулся, а затем спросил:

— Так как, доктор, вы с нами? Врач нам очень нужен.

— Значит, действовать будете с оружием? — спросил доктор Феллер.

— Безусловно.

— И стрелять из него будете?

— Возможно.

— Но ведь я же врач, господа!

— И только?

— Да.

— Давайте наконец покончим с формальностями, доктор Феллер! — предложил Хайнике. — Кто не с нами, тот против нас. Если вы не хотите и шага делать с нами, значит…

Хайнике вдруг скорчился. По его лицу видно было, какую невероятную боль он испытывал. Он стал массировать ноги руками, но боль не утихала. Поскорее пришел бы Ентц! Может, это немного развеяло бы его! Хайнике иногда даже думал, что не выдержит и не дотянет до победы. Правда, он прочь гнал эти мысли. Напрягал последние силы, но боль сковывала его. Хайнике застонал.

— Смертельно больного не исцелит и величие задачи, — резюмировал доктор Феллер.

— Уже прошло, — ответил Хайнике.

И он действительно сделал несколько шагов но комнате. Раубольд и Феллер пристально следили за ним. Хайнике сел, до крови сжав губы. Затем встал, подошел к окну и высунулся наружу. Вверх по улице шел Ентц. Этому всегда аккуратному человеку суждено было в ближайший час стать первым антифашистским бургомистром Вальденберга.

Ентц поздоровался с доктором Феллером и, обращаясь ко всем, сообщил:

— Коммунисты нижней части города готовы. Мы обосновались в спортклубе, где в тридцать третьем штурмовики избивали наших товарищей. В общем, город готов к восстанию.