Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

это или что-то другое. Считалось, что космополитизм — явление чрезвычайно

вредное, чуть ли не преступление. Случалось, если кто-нибудь отзовется хорошо

то ли о красивой иностранной музыке или кинофильме, то такого человека

объявляли космополитом. Значит, ты не любишь свою Родину, если

преклоняешься перед иностранщиной и т. д. Еще помню, на лекциях нам

говорили о вейсманистах и морганистах, что это лжеученые, а наука Лысенко

самая передовая.

Мало кто осмеливался в те годы открыто противостоять официальному

идеологическому курсу, прекрасно понимая, что ждет в этом случае. И все же

такие люди были и в нашей области. Вспоминает Алексей Ефимович Мальцев,

обучавшийся после войны в Калининградском строительном техникуме:

— Электротехнику и историю преподавал Виктор Владимирович Гайёха:

трудно было с кадрами, многие преподаватели вели разные дисциплины. Про

Виктора Владимировича поговаривали коллеги, что он «опальный». Гайёха был

человек разносторонних знаний и смелости суждений. Так, он однажды нам

сказал, что не следует огульно критиковать «гнилую буржуазную демократию» и

там есть что-то хорошее. В разгар борьбы с безродными космополитами, году в

сорок девятом или

пятидесятом, Гайёха исчез. Во всяком случае, больше в техникуме мы его не

видели.

Кампании приходили, уходили, но у людей сохранялась вера в

непогрешимость и всемогущество Сталина, в правильность проводимого им

курса. Лариса Петровна Амелина, приехавшая в 1946 году в Калининградскую

область пятнадцатилетней девушкой-подростком, прошедшая через гитлеровский

плен, в числе немногих взятых с собой вещей привезла портрет Сталина на

113

полотне: «Я его прятала у себя в войну. И через концлагерь пронесла и

сохранила. Мама мне его в падь- то зашила. Если бы нашли — расстрел на

месте».

^ В Сталина и политику партии верил, но не из-за страха, а по убеждению,

сложившемуся еще в юности. Помню, как еще в тридцать шестом году один

парень пел: «Как в нашем колхозе зарезали мерина, три недели ели, поминали

Ленина». Я сказал, что так нельзя, а то посадят. Пятакова, Бухарина и других я

искренне считал врагами народа, верил всем заявлениям на этот счет, —

вспоминает Петр Тихонович Шевченко, участник штурма Кенигсберга.

«В кружке по изучению биографии товарища Сталина.

Мой метод изучения

Я изучаю биографию товарища Сталина. Молодые рабочие нашего

варочного цеха ЦБК-1, которые занимаются в кружке вместе со мной, часто

обращаются ко мне с вопросом: “Как ты готовишься к занятиям? Ты всегда

знаешь”. Сегодня я хочу ответить на этот вопрос. Когда я слушаю нашего

пропагандиста, я веду конспект, оставляя большие чистые поля в тетради.

Каждую субботу после работы я трачу 2-3 часа на подготовку к следующему

занятию.

Г. Заборская, нормировщица».

«Калининградский комсомолец», 19 ноября 1948 года.

В пропагандистской работе большая роль отводилась ежегодным

демонстрациям — майским и ноябрьским. О них наши собеседники тоже

вспоминают с теплотой. На демонстрации шли даже с ночных смен. К ним

заранее готовились: изготовлялось много украшений, плакатов; на все это

уходили немалые средства и силы. Было много знамен, и никто не отказывался

нести их, это считалось честью.

— Мне нравилось ходить на демонстрации, — говорит Анна Андреевна

Копылова. — Там было весело, интересно. Все— жизнерадостные, с

праздничным Настроением. В выездных буфетах торговали конфетами,

шоколадом, спиртными напитками. Все строились в колон-

ну. Впереди директор с секретарем парткома и председателем профкома.

Пели, плясали. Ходили с детьми. Шли колонной до «Площади Трех Маршалов»,

мимо руин. На площади играл духовой оркестр. На трибуне стояли первый

секретарь обкома ВКП(б), другие руководители, представители промышленных

предприятий города.

В пропагандистской работе бывали и курьезные случаи, которые, впрочем, в

то время доставляли участникам немало переживаний. Рассказывает Серафима

Николаевна Огурцова из Краснознаменска:

— Когда работала в райисполкоме в Большакове, произошел такой случай. Я

готовила выставку: вырезала и наклеила портрет Сталина на картон, вставила в

рамку и прислонила сушиться. Случайно — вниз головой. Это заметил агент

НКВД, брат жены начальника нашего НКВД. Он меня стал ругать за это. Затем

меня вызвали в НКВД, расспрашивали про мое происхождение, национальность.

Рассказала я о своей матери, которая воспитывалась и была дружна с семьей

маршала Василевского: Думаю, что это меня спасло. Затем меня вызвал первый

секретарь райкома партии, а на партийном собрании мне объявили выговор.

После этого я стала очень бояться всего.

Таких историй случалось немало. Еще об одной из них рассказал Алексей

Ефимович Мальцев:

114

— Я немного рисовал, и комсорг нашего техникума поручил мне еделать

лозунг: «Все на выборы народных судей и заседателей!» В слове «заседателей»

я пропустил букву «с». Было поздно, плакат повесили, и я пошел спать. А под

утро тормошит меня комсорг, лица на нем нет. Я и не понял сразу в чем дело.

Быстро исправил, вот так и обошлось. А могло быть и хуже.

Нельзя сказать, что вера в непогрешимость Сталина была всеобщей.

— Как и многие люди, я тогда верил в Сталина, — продолжает рассказ

Алексей Ефимович, —I все было этим пронизано. Любой наш концерт начинался

с кантаты о Сталине. Но видели мы и то, что в жизни не так уж все хорошо, как

утверждала официальная пропаганда. Так, на своей шкуре многие знали, как