Восточные сюжеты
Шрифт:
— Вы правы.
— Вот я и говорю, от вас ни слова не слышали.
уж так и ничего?
— Взглядом скажешь больше.
— Ну, это не всегда! Вот вы, например, и не подозреваете, о чем я только что думал. Или какие мысли в голове Хасая роятся.
— Вы совершенно правы!
а вы, оказывается, и не просты!
— После всего, что случилось… — Мамиш умолк. «Стоит ли?» Все молчали, ожидая, что он скажет, а Мамиш и не думал продолжать.
— А что случилось? — Джафар недоуменно посмотрел на Хасая.
— Я же сказал, не обращайте
— А все же? — допытывался Джафар.
— Случилась смерть.
— Ах, вот вы о чем!.. — Джафар вдруг остыл. — На каждом шагу подстерегает человека.
— Да, одно к одному, одно к другому… И тесть его. Уж не это ли, я думал, потрясло моего сына?
— А что тесть?
— Как что?! — изумился Хасай. — Скандал ведь!..
— Это который?
— Насчет кадров-то, по сигналам!
— Так это… — сказал и осекся Джафар. — Это он и есть?!
— Ну да, это тесть моего сына!
— Как же я забыл! Конечно, ты говорил мне, просил даже сватом пойти, да не смог я.
«Как хорошо, что не пошел тогда!..»
— Да, вы заболели неожиданно… Бедная невестка! Там отец, здесь муж… Но я их не оставлю, помогу непременно.
— Да, хлестко на пленуме о нем говорили, яркая речь была, ничего не скажешь, давно таких речей не слышал. Газету потом из-под полы, киоскеры наживались… Из рук хватали!
— Ну, ел, ну, копил, так остановись же! — негодовал Хасай. — Куда столько? Нет же, дорвался человек, остановиться не может!
«Вот где! вот где!» — Хуснийэ тычет пальцами, а потом по слогам читает, заучивает, прекрасная память у нее.
— Соседи наши тоже, читал?
— А как же, Джафар-муэллим!.. Я вот тут себе записал, на память. — Хасай с шумом отодвинул стул, вытащил из ящика записную книжку. — Вот: «Теперь мало кто бравирует количеством дач и бриллиантов!» Видали? Или: «Предпочитают иметь репутацию человека скромного, живущего на трудовые доходы»… — И закрыл книжку. — Соседи наши, Джафар-муэллим, молодцы, но первыми все-таки мы начали!
— Ну да, мы.
— Я так думаю: надо чистить и чистить!
и с вас начать!
Хасай и Джафар вдруг оба, посмотрели на Мамиша. А он что? Он молчит.
— Это ты правильно говоришь, Хасай, что верно, то верно.
Джафар тогда слушал внимательно, а потом целую неделю изучал фразу за фразой, конспектировал. Оказывается, и Хасай кое-что себе записывает, не ожидал Джафар!..
— А как же? Слова-то какие замечательные!
«Как хорошо, что я не пошел сватать!.. Сейчас все учитывается».
Как у Амираслана.
— Охо! Мы тут сидим, а меня внизу машина ждет! Уже десятый час, а машину просил прислать к половине девятого. — Грузно поднялся.
— Рано еще, куда вы? Я думал, в нарды поиграем…
— Ах, блаженное время!.. — вздохнул Джафар. «До нард ли?»
— Пошлю Рену, чтоб шофера пригласила.
— Нет, время уже, — сказал твердо.
Рена стояла у порога, вытирая мокрые руки. Обычные заботы, что с нее возьмешь!
— Хорошие у вас руки, спасибо за теплоту! — И Хасаю: — И тебе спасибо, познакомил меня с племянником. Только молчал он, но ничего, по дороге мы с ним поговорим по душам, все у него выведаю! — И улыбается.
Вышли.
Выходя, Мамиш бросил взгляд на Хасая. Зрачки его глаз вращались, как ротор. Что здесь будет твориться?.. Хасай должен сказать
что-то напоследок Мамишу. И сказал:— Дурь, — знак рукой: мол, выкинь из головы.
— Куда вас отвезти? — спросил Джафар, как только они вышли из подъезда.
— Я люблю ходить пешком.
— Я тоже.
так вам и поверили!
— Но не получается.
подумают, что машины лишили!
— Уже час ждем тебя! — окликнул из машины звонкий голосок.
— Видал? — Мол, прошелся бы пешком, да не дают.
ГЛАВА ПЯТАЯ — рассказ о том, как Мамиша опередили («У дурной вести быстрые ноги»), как на него напали («Если б знать, где упадешь, подстелил бы перинку»), угостили звонкими оплеухами («Не поднимай камень, который не под силу»), но Мамиш не сдается, Мамиш упорствует («Две ноги сунул в один башмак — и ни шагу назад!»), Мамиш контратакует, Мамиш тянется рукой к отпиленному бивню мамонта. Мамиш…
А зря не согласился он сесть в машину Джафара-муэллима!.. Ему, видите ли, пешком нравится ходить!
Как только Джафар-муэллим и Мамиш вышли, Хасай, чтобы вытащить из сердца занозу, тяжелой пощечиной обжег щеку Рены. Даже качнуло ее, а заноза торчит. Хасай выскочил на улицу, открыл ворота гаража, выкатил машину и к Аге. Посадил Агу и к Гейбату, а потом с обоими братьями к старому своему дому, но не совсем к воротам, а кварталом выше, чтоб никто не увидел, не растрепал: «А Хасай все ходит к своей Хуснийэ!..»
А Мамиш был еще в пути: дядя на колесах, а он пеший. Хоть и несказанно изумил Хуснийэ нежданный визит братьев Хасая (сам он не пришел, остался сидеть в машине), она все же подавила возмущение, потому что, как доложили Ага и Гейбат, приход их вызван вопиющим поступком Мамиша, который осмелился ворваться к Хасаю и оскорбить его. Если разговоры пойдут, пятно на всех, скандал на всю республику, позор перед знакомыми. «Что сказал? На Гюльбалу напраслину возвел! Будто тот ему сказал, что Хасай взятки берет! И у Хуснийэ своя доля с каждой взятки. Ему, Гюльбале, тоже перепадает!» Хуснийэ и слова вымолвить не могла. «Он бы, конечно, не осмелился так вот и сказать Хасаю, но именно этот яд источали его слова!.. Хасай даже подумал, что ты его натравила из-за этой, будь она неладна (так нужно для дела), Рены». О любви ни слова: ни Хасай братьям, ни братья Хуснийэ. Хасай оскорблен как глава семьи, венцом которой является она, Хуснийэ. Мыслимое ли дело, чтобы она не заступилась за своего законного мужа-кормильца? Чтобы сын Кочевницы так обнаглел!.. На кого руку поднял? Чуть ли не на отца! Тот, что в Ашхабаде, не в счет. Ай да Мамиш! Отрастил верблюд крылья, с орлом тягаться вздумал! Она Мамишу — пусть только явится, — она ему такую свадьбу сыграет!..
И Мамиш явился.
На балконе, где на перилах выжжено Р, его торжественно встретили Хуснийэ и дяди, почтительно проводили в комнату и заперли дверь.
— Что ты по дороге рассказал Джафару?! — спросила Хуснийэ-ханум.
вот что вас напугало!
— Джафару? А кто это? Ах Джафару-муэллиму!
Забыл и вспомнил, потому что опустили «муэллим», а без приставки этой имя звучало как чужое, незнакомое.
— Говори! — пригрозил Гейбат.
— Он на колесах, а я пеший.