Восточные сюжеты

Билеты в Свердловск купили легко. И опять их провожали, им везло. На этот раз прощались с Марусей. Когда уходили из каюты, Мария хотела подарить Марусе свой персидский коврик, но та наотрез отказалась.

— Вам еще долго ехать, — сказала она. — И неизвестно, где спать будете. Может, придется отдать чужим людям. Она уже стала им своей.

* * *

На вокзале в Свердловске Мария сдала чемодан и коврик в камеру хранения, после того как они с Катей прошли обработку в дезпункте. Комендант вокзала посоветовал им обратиться в эвакопункт при Уралмашзаводе, где регистрируются эвакуированные из Москвы. На улицу Стачек к Уралмашзаводу шел трамвай. В здании заводоуправления эвакопункту было отведено несколько комнат. В помещении, где шла регистрация эвакуированных, в ряд стояли столы. Мария пристроилась в очередь к столику, над которым была табличка: «Москва».

— Клавдия Голубкова? — спросила регистраторша. — Такой у нас нет.

— Извините, — поправилась Мария, вспомнив фамилию Виталия, — не Голубкова, а Мастерова!

— Ну, тогда другое дело, как же, знаю такую.

Мария обрадовалась, но в тот же миг внутри у нее что-то оборвалось от услышанной вести:

— Но твоя сестра в Москве осталась, девушка! Это я знаю точно. — Регистраторша открыла толстую тетрадь, нашла нужную страницу. — Вот, смотри.

Мария наклонилась и прочла: «Мастерова Клавдия Ивановна с дочерью семи лет. Отказалась ехать». И дата.

— Она собиралась с нами ехать и в последнюю минуту раздумала.

— Как же теперь быть? — растерялась Мария.

— Думай не думай, а выход один: надо устраиваться на работу. Какая у тебя специальность?

— Певица, пела в театре.

При этих словах на Марию стали поглядывать даже из соседних очередей.

— Да… С такой специальностью у нас тебе работа не найдется. Нам нужны токари, фрезеровщики и сверловщики. Придется переквалифицироваться.

Мария сникла.

— Ладно, что-нибудь придумаем. Получишь место в общежитии, будешь жить.

— Я с дочерью.

— Какого возраста?

— Восемь лет.

— Будет учиться. — Регистраторша что-то записала на листке и сказала: — Зайди через два часа, я тут переговорю.

Только сейчас Мария поняла, что ей предлагают работу.

— Но здесь наш театр, — сказала она, — и я найду своих.

— Ну тогда ищи свой театр и нам не мешай! — почему-то обиделась регистраторша и зачеркнула запись. Мария и Катя вышли из заводоуправления и медленно побрели по улице. Надо где-нибудь посидеть, сосредоточиться.

На трамвайной остановке кто-то позвал:

— Мария!

Оглянулась и к радости своей увидела школьную подругу Люду Козик, с которой не встречалась с тех пор, как Мария уехала из Москвы по распределению.

— Машенька, тебя тоже сюда эвакуировали? Какая у тебя дочь большая и красивая.

— Приехала, думала, Клава здесь, а она в Москве осталась. Даже не знаю, что и делать.

— Поедем ко мне, мы уже устроены, дома обо всем поговорим.

Вскоре после окончания школы Люда вышла замуж. А когда Мария кончила оперную студию при консерватории, у Люды уже был сын. Муж Люды был комбатом, и бывшие одноклассницы не без зависти говорили о нем. По дороге Люда рассказала, что она уже месяц в Свердловске, живут они в центре города. Муж Люды стал генералом. Комендант Свердловска — один из близких его друзей, и он, если надо, поможет и Марии.

Люда с матерью и сыном жила в большой светлой комнате, в доме для семей комсостава; здесь раньше была гостиница, и поэтому умывальник с овальным зеркалом на мраморной стенке стоял прямо в комнате; в коридоре у каждой из дверей — столики с примусами и кастрюлями.

На Люде нарядное шелковое платье, волосы аккуратно уложены, и вся она подтянутая, собранная, ни усталости в походке, быстрая и энергичная. Будто собралась пойти на концерт, но случайно попала в эту суматошную, гудящую и шумную гостиницу.

Люде казалось невероятным то, что пережили Мария с Катей за их долгий путь.

Она слушала Марию и с каждой ее фразой мрачнела. Мария уловила это, но уже не могла остановиться. Ей казалось, будто все приключилось не с ней и Катей, а с какими-то хорошо ей знакомыми, но чужими людьми. Море, утонувшие корабли, Новороссийск, день, когда она остановила поезд, волжские теплоходы и баржи, измазанные мазутом, Сталинград… Как будто прожит целый год и не месяц назад они выехали из дому.

Мария раньше думала, что, как только они доберутся до Свердловска, все их беды кончатся. Но вот она в Свердловске, и сестры здесь нет. Но если бы Клава и встретила Марию, все равно ничего еще не было бы решено. И зря она так упрямо рвалась сюда. И театр здесь, но Марии от этого не легче. Только в Москве, думала Мария, она сумеет устроить свою жизнь. Только в Москву! Туда, где прошло детство и ничего не страшно. Там ее дом, там даже стены помогут. К тому нее дома Клава. Жизнь в любом другом месте — временная. А интуиция подсказывала Марии, что в сумятице войны ей поможет выстоять только чувство постоянства. И Виктор будет искать ее в Москве. Город этот казался ей самым надежным местом на всей земле.

— Это безумие! — отговаривала ее Люда.

Люде ее не понять. Марии уже казалось, что Люда и прежде не понимала ее. Не поймет теперь.

— Куда ты едешь? — удивлялась Люда. — Немцы под Смоленском. Это же близко от Москвы!..

Уже несколько дней, как в сообщениях Совинформбюро появилось это новое Смоленское направление, и каждый раз, боясь не услышать о нем и понимая, что это может означать, Люда со страхом прислушивалась к голосу диктора.

— Москву бомбят каждый день! — пугала она Марию и с ужасом понимала, что это правда.

Мария ничего слышать не хотела: только в Москву!

— Помоги мне, очень тебя прошу!

Люда обиделась, но где-то в глубине души завидовала Марии, и, как ни странно, упорство школьной подруги успокаивающе подействовало на нее: к лицу ли преувеличивать опасность ей, генеральше, — от этого слова душа у нее таяла, она никак не могла свыкнуться со своим положением жены молодого генерала.

— Что ж, раз ты просишь!.. — И тотчас преобразилась, к ней вернулась ее прежняя уверенность, раз подруга решила, она сделает все, что от нее зависит.

Мария обняла Люду, и тетя эта показалась Кате такой красивой и родной. Люда оттаяла.

— Надо спешить, вставай!

Оставив Катю с сыном и матерью Люды, обе женщины отправились к коменданту. Люду к коменданту пропустили сразу — сама секретарша проводила их в кабинет. Они подождали, пока он освободится, а потом Люда рассказала, что их привело к нему.

Комендант вначале и слышать не хотел о «неразумной затее», но Люда так пристала к нему, так обрисовала безвыходность положения Марии, что он наконец сдался.

И опять провожали Марию.

Комендант, снабдив их пропусками, посадил в воинский эшелон, отправлявшийся в Москву.

* * *

В этот ранний час в вагоне все спали. На верхней, единственной свободной полке проводник расстелил матрац, задвинул под лавку чемоданы и коврик, дал комплект постельного белья и ушел.

Мария долго и с наслаждением умывалась. Никто ее не торопил. Холодная вода как будто уносила усталость и раздражение последних дней. Мария не спеша вытерлась чистым вафельным полотенцем и глянула в зеркало. На нее смотрела молодая сероглазая женщина и, как казалось Марии, очень красивая. Она тщательно расчесала свои пушистые волосы, провела ладонью по лицу, ощутив нежную, гладкую кожу, и, довольная собой, вышла в коридор.