Восточные сюжеты

В сообщениях Совинформбюро появились направления Можайское и Малоярославецкое. Потом прибавилось Калининское. Затем Калининское исчезло, появилось Волоколамское. Далее Тульское. Четыре направления сразу — Можайское, Малоярославецкое, Волоколамское, Тульское!.. И все близко от Москвы, рядом. Затем исчезло — и это было страшно — Волоколамское, Малоярославецкое — и снова появилось Калининское. И сразу исчезло все — пошли безымянные «бои на всех фронтах»…

* * *

Однажды днем в квартиру постучали. Девочки, бросив карандаши, побежали к двери, прислушались: Клава наказала им дверь никому не открывать.

— Кто там? — спросила Катя.

— Виктор, — ответили за дверью.

— Папа! — крикнула Катя и открыла дверь. И тут же отпрянула: это был Витя, с которым они ехали в поезде.

Он снял шинель, от которой пахло гарью, и прошел в маленькую комнату. Что ж, Катя рада и ему… Давно у них никого не было — все время одни да одни. Витя сидел недолго. Уходя, он выгрузил из карманов шинели кулек с сахаром и две банки консервов с надписью не по-русски. Он сказал, что скоро навестит их опять, пусть Катя передаст маме привет. Катя давно не видела так много сахара. Мария берегла сахар, получаемый по карточке, только к чаю, и то для Кати, а сама пила с сахарином. Единственным лакомством Кати была вареная свекла, которой ее угощала дворничиха — хозяйка немецкой овчарки. Катя иногда гуляла с собакой и за это получала свеклу из пайка Рекса. Овчарку весной должны были взять в армию.

Катя и Женя взяли из пакета по куску колотого сахара и долго, с наслаждением сосали его, глядя друг на друга, улыбаясь.

* * *

Как-то Мария с Катей вышли, и у трамвайной остановки Мария вспомнила, что забыла взять кошелек. Катя вернулась и застала тетю в маленькой комнате. Клава стояла у развороченного шкафа и рылась в нем; она густо покраснела, когда увидела Катю.

— Что это? — крикнула она на племянницу, чтобы заглушить неловкость.

Катя и сама впервые видела диковинную жестяную коробку на стуле.

— Не знаю.

Их чемодан был открыт.

Клава быстро положила коробку в чемодан, но не успела закрыть, как пришла Мария.

— Ты что в моем чемодане роешься? — изумилась Мария.

— Я в шкаф полезла и вытащила чемодан, чтоб не мешал.

Мария быстро подошла и закрыла чемодан.

— Мама, а что в коробке?

Мария поняла, что Клава видела коробку и ждет, что ответит Мария. Но коробка открывалась туго, и Клава вряд ли успела снять крышку, ведь Мария с дочерью недолго отсутствовали.

Катин вопрос остался без ответа. В тот день они с матерью никуда не ушли.

* * *

На их лестничной площадке обворовали квартиру.

Однажды, придя с работы, Мария увидела, что дверь к соседям, которые были в эвакуации, открыта настежь, замок взломан. В дверях беседовали милиционер и домоуправ. Поодаль стояла дворничиха. Мария мгновенно вспомнила о золоте. Все внутри похолодело. Что, если бы воры забрались к ним? Она быстро вошла к себе, закрыла дверь, вытащила чемодан: жестяная коробка была на месте.

Клава пришла с подробностями: воров не поймали, но акт составили; подумать только — среди бела дня обчистили, даже подушки унесли; наверно, кто-то из своих, знали, куда идти.

* * *

«Как быть с золотом?» — в который раз вставал в эти дни перед Марией этот вопрос, и она не знала, что предпринять.

Дров мало. Катя по ночам мерзнет, хотя зима по-настоящему еще не пришла. Они вдвоем никак не согреются. Мария половину своего хлебного пайка отдавала Кате, но та не могла наесться, и, когда случалось им говорить перед сном и даже засыпая, Катя неизменно рассказывала маме о белом хлебе и как мама его густо намазывала сливочным маслом, а она капризничала, не хотела есть. Чтоб масло не таяло, в масленку наливали холодную воду.

— Вот бы мне сейчас этот хлеб!..

И о сладком чае рассказывала Катя.

Вспоминала такое, что Мария удивлялась: как она могла об этом помнить, ведь была совсем несмышленышем! О том, как однажды Катя оттолкнула ее руку, не хотела есть гоголь-моголь, и стакан выскользнул из рук, упал, но не разбился, а Катя все равно не стала есть.

— А какой он вкусный, гоголь-моголь, правда, мама? — спрашивала Катя.

Как быть? К кому пойти с золотом? Как вдруг вытащить монету и показать кому-то? Вот она подходит к ювелиру… Но где он, этот ювелир? К Георгию Исаевичу пойти? Чтоб он помог? Но не спросит ли Георгий Исаевич: а откуда золото? Каждый спросить может. И падет тень на всю их семью: «Прятали!.. Скрывали!..» На Виктора падет тень… Пятно на всех!.. Может быть, отдать Клаве? И пусть она распоряжается. Но что скажет потом Мария Виктору и Николаю? И что станет с Клавой, если она увидит столько золота?!

Мария несколько дней ходила сама не своя. Но однажды не выдержала, позвала Клаву и рассказала.

— Золото?! — изумилась Клава.

А когда увидела содержимое коробки, то неожиданно начала истерически кричать:

— Мы голодаем! Мерзнем без дров! Работаем как проклятые! А ты прячешь миллионы!

— Не кричи! — силой усадила ее на кровать. — И успокойся! Что ты предлагаешь?

Клава вскочила и снова склонилась над коробкой.

— Как что? Здесь же миллион! Надо купить муку, купить картошку! Запастись дровами, меду купить, сахар! Масло! Мало ли что надо еще купить?!

Золото приковало к себе Клаву, она трогала рукой монеты, перебирала их, невнятно что-то бормоча, и непонятно было, то ли Марии она говорит что-то, то ли с золотом разговаривает.

— Оставь их! Сядь и успокойся.

— Нет, подумать только, какое богатство! — У нее в голове не укладывалось, что у них в квартире прятались миллионы.

Мария не ожидала, что Клава так разволнуется, и уже жалела, что доверилась ей. Она отстранила Клаву и закрыла коробку. И только тут Клава отошла:

— Ну ладно, я сяду. Я тебя слушаю, говори.

— Я тебе все рассказала. И объяснила, что это мне не принадлежит. Это золото чужое.

— Но половина — Виктора, значит, и твоя.

— Ни одной монеты я не трону. Как они лежали здесь, так и пролежат. Мне ничего не нужно. Вернутся Виктор с Николаем, пусть и решают, что с ними делать.

— Идиотка! — вырвалось у Клавы. — Неизвестно, кто вернется из этой бойни!

— Все вернутся! Не смей!

— Но я не понимаю, почему ты сказала мне? Сидела бы себе и помалкивала!

— Я думала, ты дашь разумный совет.

— Скажу тебе: положи под голову, а сама подыхай с дочкой? Этого совета ты ждешь от меня?

— Не знаю. — И умолкла: нет, напрасно она поделилась с Клавой.

— А ты какого ждешь от меня совета?

— Не знаю, оно мне не принадлежит — только это я знаю.

— Но если боишься сама и мне опасаешься довериться, — это страшно, я понимаю, по головке не погладят, — давай с Георгием Исаевичем посоветуемся, он поможет.

Мария молчала.

— Я же не предлагающее ему показать! Одну-две разменять поможет… Ну, ладно, не хочешь — не надо. — Взгляд Марии ей не понравился, и она отступила. — Пусть. Тебе ничего не нужно, ты проживешь, тебе, как всегда, повезет. Но я, твоя родная сестра, вправе на тебя обидеться. Иметь такие деньги и видеть, как сестра мучается… Но я не обижусь. Поможешь — спасибо, а нет… Но вот что я тебе скажу. Нельзя держать в коробке! В коробке легко могут выкрасть. Надо что-нибудь придумать. Чтоб понадежнее было. Знаешь что? Я придумала! Надо зашить в детское пальто! На перелицованное Катино пальто никто не польстится.