Восток. Запад. Цивилизация

Показалось.

Зато туман рассыпался.

Снова… дом?

Дом. И Тори. Подземелье. Пещера. И в ней алтарь, на котором лежит девушка.

– Тори? – Эва все же меняет обличье, потому что разговаривать, пока ты зимородок, не слишком удобно. И сестра оборачивается.

Какие страшные у нее глаза.

– Я думала, что все уже, – сказала Тори, выдыхая. А потом разжала руку. – Ненавижу музыку.

– Неправда.

– Правда. Просто… настоящая леди должна уметь играть на клавесине. Или скрипке. Или арфе, на худой конец. А у меня дудка есть.

Черная, словно обуглившаяся.

– Все хорошо, – соврала Эва.

А Тори кивнула и вздохнула:

– Наверное. Для кого-то точно хорошо…

– Ты давно здесь?

– Давно. Я… играла. И ко мне приходили. А потом уходили. Я отпустила их. Кого смогла. Ушли не все. Но те, кто остались, привели сюда. Видишь?

– Кого?

– Ты не видишь? Посмотри. – Взмах руки, и все неуловимо меняется. Та же пещера. Только теперь факелы на стенах горят ярко. Отблески их ложатся на смуглую кожу девушки, растянутой на алтаре. Руки и ноги ее схвачены цепями, но девушка все равно ерзает. Она пытается кричать, да только и рот ее завязан.

– Это…

– Он приносит жертву. Он приносит их в жертву… и это красиво. – Тори смотрит, завороженная происходящим. А Эве страшно.

Очень-очень.

Потому что темный клинок в руках человека, что спрятал лицо за маской, касается кожи. И выпускает красные ручьи.

Один.

Другой.

Их становится больше и больше, а девушка бьется…

– Прекрати! – Крик Эвы заставляет картину рассыпаться. Она даже может снова дышать.

– Их много… красивых и не очень. Я сначала думала, что он выбирает красивых, но ему без разницы. У одной лицо было изуродовано, другая и вовсе рябая, да еще и толстая. Но он всех их…

– Ты давно здесь?

– Вечность, – серьезно сказала Тори. – Но зато я знаю теперь, что это за запах. Рассказать?

Эва прикусила губу.

Надо ли ей знать?

– Так иногда пахло от отца, помнишь? Он уезжал, когда мы были маленькими. А потом возвращался. И пахло от него вот так же. Смертью.

В черных глазах Тори оживает безумие.

– Погоди. – Эва схватила ее за руку. – Если ты здесь давно, ты должна была видеть! Его лицо или хоть что-то! То, что поможет его найти.

– Дракон, – ответила Тори, не сводя взгляда с алтаря, на котором снова кто-то умирал. – У него на руке перстень с драконом. А еще шрам. И поэтому он очень редко снимает перчатки.

– Хорошо. – Эва сжала руку покрепче. Нельзя ее отпускать. – А еще что? Ну же, вспоминай!

Она и сама пытается. Честно.

Карета… экипаж без гербов, да и вида затрапезного. Таких в городе тысячи. Кучера Эва вовсе не разглядела. Плащ модный, а потому опять же таких множество.

Маска?

Руки?

Руки в перчатках. Черных. Черные-черные перчатки…

– Он иногда приходит сверху, но уходит всегда через подземелья. – Тори задумалась. А потом подняла дудочку. – Знаешь, а ведь мы можем спросить.

– Нет!

Это опасно.

Она не умеет играть. Да и мир вокруг, он такой… такой… неправильный.

Но Тори уже не слушает. Она выводит свою мелодию, от которой хочется закричать и, зажав уши руками, рухнуть, покатиться по полу. Но Эва держится.

А дудочка…

Стонет. Рыдает.

Всхлипывает обиженно, по-детски. И в нервных переборах ее слышатся голоса. А мир меняется. Больше. Сильнее.

Серость.

Размытость.

Тени.

Они опять провалились. Куда? Куда-то ниже Изнанки, хотя разве подобное возможно? Но выходит, что да, что…

Темень.

Туман. Серый с переливами. И люди в нем. Девушки. Они выходят одна за другой. И встают перед Тори. Одна за другой.

Одна за другой.

А она продолжает играть. И теперь в музыке звучит просьба.

Ее слушают.

Просто.

– Покажите! – требует Эва, взмахивая крыльями. Здесь, внизу, они невероятно тяжелы.

– А ты? – Девушка с коротко остриженными волосами непонятного цвета поворачивается к Эве. – Ты нам покажешь?

– Путь?

– Путь, путь, путь… – подхватывают они.

– На свободу? – уточняет Эва.

Смех ей ответом. И страшный до того, что она опять с трудом удерживается, чтобы не убежать.

– К нему, – говорят души. – К нему путь… путь, путь, путь… к нему… покажешь?

– Я не знаю его имени, но если узнаю, то… как?

– Перо, – просит та, с короткими волосами. – Оставь свое перо. И ему подари.

Это наверняка небезопасно. Точнее, наверняка это очень и очень опасно, но Эва выдирает перышко. Как можно отказать умершим. И то, лазурно-синее, ложится на ладонь.

– Хорошо. – Девушка прячет перо в волосах, а прочие исчезают. – Я… ему понравилась. Ему редко кто нравится. Но мой Дар был силен. И он решил, что я смогу сделать то, что не сумели остальные.

– Что?

– Подарить ему наследника.

Только теперь Эва видит, что живот девушки выдается вперед.

– Я тоже была счастлива. Я ведь и вправду поверила, что теперь все будет иначе. Что и таким, как я, может повезти. Понимаешь?

– Как тебя зовут?

– Доротея. Моя мать назвала меня так.

– Что случилось?

– Целитель. Сказал, что плод вот-вот погибнет. Что он нежизнеспособен. Он думал, что я сплю. Но я выплюнула его капли. Из-за них все. Сперва ведь было хорошо. Меня не тошнило. И голова не кружилась. И я слышала его, моего ребенка. А целитель – он солгал. Про болезнь. Про пороки. Усыпил меня… Сказал, что если тот, кого я люблю, хочет, то можно рискнуть, но смысла немного. Мой Дар слишком слаб, чтобы я могла выносить дитя Повелителя Мертвых. Что если промедлить, наш сын умрет. И это будет напрасная смерть…

Боль ее так сильна, что Эва чувствует ее.

– Что он сделал?

Надо ли знать ответ? Эва ведь может уйти. Забыть. Сказать себе, что ничего этого не было, что все привиделось, примерещилось.

– Он принес нас в жертву. Сказал, что есть обряд, который наделит нас Силой, что целитель врет. Есть обряд, только надо, чтобы я верила.

И она поверила.

Женщины издревле верят мужчинам. И в мужчин тоже. Так уж повелось.

– Я найду его, если ты покажешь. Ты видела его, правда?