Война и язык

Таков вот есть Владимир Владимирович Маяковский, молодой человек двадцати двух лет.

Желающих еще больше укрепить уверенность в справедливости моих слов прошу внимательно изучить прилагаемую при этой статье фотографическую карточку: микроцефала с низким и узким лбом слабо украшает пара тусклых вылинявших глаз.

К этому убийственному заключению я пришел вовсе не для того, чтоб лишить честного заработка своих же товарищей по перу, а просто это так и есть.

Но, черт возьми, какое вам до всего этого дело?

Когда вы смотрите на радугу или на северное сияние, – вы их тоже ругаете? Ну, например, за то, что радугой нельзя нарубить мяса для котлет, а северное сияние никак не пришить вашей жене на юбку? Или, может быть, вы их ругаете вместе и сразу за полное равнодушие к положению трудящихся классов Швейцарии?

Считая вас всех за очень умных людей, полагаю, что вы этого не должны были бы делать.

Не делаете потому, что у радуг есть свои определенные занятия, выполняемые ими талантливо и честно.

Так, пожалуйста, изругав нахала, циника, извозчика двадцати двух лет, прочтите совершенно незнакомого поэта Вл. Маяковского.

2

Милостивые государыни и милостивые государи!

Не правда ли, только убежденный нахал и скандалист, исхищряющий всю свою фантазию для доставления людям всяческих неприятностей, так начинает свое стихотворение:

Вы мне – люди.И те, что обидели,вы мне всего дороже и ближе.Видели,как собака бьющую руку лижет?

А не для того ли только нож хулигана заносится над детищами тех поэтов, которые не мы, – чтоб от упивания сюсюканьем расслабленных каждый из вас перешел к гордости и силе?

Нам, здоровенным,с шагом саженьим,надо не слушать, а рвать их,их,присосавшихся бесплатным приложениемк каждой двуспальной кровати.Нам ли смиренно просить – помоги мне,молить об гимне, об оратории?Мы сами творцы в горящем гимне,шуме фабрики и лаборатории.

Рекламист?! Разве он не только для того позволяет назвать себя Заратустрой, чтоб непреложнее были слова, возвеличивающие человека?

Слушайте!Проповедует, мечась и стеня,сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!Мы,с лицом, как заспанная простыня,с губами, обвисшими, как люстра,мы,каторжане города – лепрозория,где золото и грязь изъязвили проказу,мы чище венецианского лазорья,морями и солнцами омытого сразу!Плевать, что нет у Гомеров и Овидиевлюдей, как мы —от копоти в оспе.Я знаю,солнце б померкло, увидевнаших душ золотые россыпи!Жилы и мускулы просьб верней.Нам ли вымаливать милостей времени!Мы каждый держим в своей пятернемиров приводные ремни!

Подумайте, если не устает непонимаемый и непринятый вытачивать и вытачивать строчки, – то не потому ли только, что знает: ножами будут они в ваших руках, когда крикнут:

Идите, голодненькие, потненькие, покорненькие,закисшие в блохастом грязненьке!Идите!Понедельники и вторникиокрасим кровью в праздники!Пускай земле под ножами припомнится,кого хотела опошлить!Земле, обжиревшей, как любовница,Которую вылюбил Ротшильд!

Что же? – и освистанным быть не обидно ведь:

Я, проходящий у сегодняшнего племени,как длинный скабрезный анекдот,вижу идущего через горы времени,которого не видит никто.

И если для его прихода надо, чтоб:

Это взвело на Голгофы аудиторийПетрограда, Москвы, Одессы, Киева,и не было ни одного, которыйне кричал бы:«Распни,Распни его!»

все равно нахалу, цинику, извозчику и рекламисту одна радость знать —

Когда, приход его мятежом оглашая,выйдете радостные,вам ядушу вытащу,растопчу,чтоб большая, —и окровавленную дам, как знамя.

Милостивые государыни и милостивые государи!

Строчки стихов взяты из второй трагедии поэта Маяковского – «Облако в штанах».

Всю книгу, обрадованные, прочтете, когда выйдет.

Выйдет в октябре.

Страшно заинтересованные читатели, которым, конечно, трудно будет ждать до октября, могут читать журнал «Взял», он выйдет значительно раньше.

Это будет великолепный журнал российского футуризма.

Не правда ли, какой тонкий переход от поэта Маяковского к молодому человеку двадцати двух лет?

Все-таки как будто такой развязный тон недостоин поэта? А мне какое дело? Вы, которые думаете иначе,

Как вы смеете называться поэтоми, серенький, чирикать, как перепел?Сегодня надо кастетомкроиться миру в черепе.

[1915]

Капля дегтя

«Речь, которая будет произнесена при первом удобном случае»

Милостивые государи и милостивые государыни!

Этот год – год смертей: чуть не каждый день громкою скорбью рыдают газеты по ком-нибудь маститом, до срока ушедшем в лучший мир. Каждый день тягучим плачем голосит петит над множеством имен, вырезанных Марсом. Какие благородные и монашески строгие выходят сегодня газеты. В черных траурных платьях похоронных объявлений, с глазами, блестящими кристальной слезой некролога. Вот почему было как-то особенно неприятно видеть, что эта самая облагороженная горем пресса подняла такое непристойное веселье по поводу одной очень близкой мне смерти.

Когда запряженные цугом критики повезли по грязной дороге, дороге печатного слова, гроб футуризма, недели трубили газеты: «Хо, хо, хо! так его! вези, вези! наконец-то!» (страшное волнение аудитории: «Как умер? футуризм умер? да что вы?»)

Да, умер.

Вот уже год вместо него, огнеслового, еле лавирующего между правдой, красотой и участком, на эстрадах аудиторий пресмыкаются скучнейшие когано-айхенвальдообразные старики. Год уже в аудиториях скучнейшая логика, доказывание каких-то воробьиных истин вместо веселого звона графинов по пустым головам.