Война и язык
Шрифт:
А теперь поезда и аэропланы стерли расстояние, газеты несут ежедневно известия о крови больших и маленьких войн, можно ходить по улицам год и не встретить даже два раза одного и того же лица.
Отсюда – нервность, порывистость человека сегодняшнего дня.
Драмы его – это бурные, но короткие вспышки магния, радость его отмелькает в пятнадцать минут, как в кинематографе.
И всю эту острую, подвижную жизнь должен вместить в себя современный театр, передать ее такой же короткой, как и она сама, сменой впечатлений.
Но наши театры стоят на площадях, как
Ведь в наш век электричества, смокингов, плакатных пейзажей в театрах еще сохранились букли екатерининских времен, фижмы, ипохондрия Чехова, смазанный сапог Островского.
Вот почему кинематограф полон молодыми, новыми людьми.
Ведь он подхватил потребность современного человека, его желание вечной, бурной перемены.
Ведь кинематограф пока только один отразил потребность сегодняшнего человека в театре.
Кинематограф подметил пульс современной жизни и участил его лихорадочные биения.
И если правы были те, кто утверждает, что Лондон, его туманы не были никому известны до воплощения их в больших образах живописного искусства, то смело можно сказать, что вся современная жизнь, ее бьющиеся нервы, нечеловеческая поспешность ее бега, калейдоскоп лиц, вечное стремление к новым и новым ощущениям не были никому известны до выявления их в кинематографе.
Музыка и ее отношение к кинематографу
Все многочисленные сочинения по вопросу о музыке и кинематографии, выпущенные в наше время на книжный рынок, были посвящены выяснению только одной проблемы – определению наиболее подходящего репертуара для сопровождения кинематографических пьес.
В одном из подобных сочинений, под заголовком: «Любовь и смерть (драма)», значатся пояснения: сначала – Чайковский («Осенняя песнь»), далее – более подходит Бетховен; резкий переход и т. д.
Под одной из картин с участием Макса Лин-дера подписано: уместен быстрый матчиш.
При самом беглом просмотре таких книг бросается в глаза, что все они посвящены только выяснению мелких технических вопросов музыкального кинематографа – выяснению вопроса о более подходящих мелодиях для существующих картин.
Но ведь картины множатся ежедневно, и вряд ли можно доверить одной лишь чуткости иллюстрирующего их музыканта определение общих принципов новых музыкальных достижений в кинематографе.
Выяснению этих принципов и посвящена настоящая статья.
Музыка – самое отвлеченное из существующих искусств.
Художник, выявляя на полотне какой-нибудь цвет или линию, имеет в виду определенную существующую, всем известную и ясную форму.
Скульптор, работая над глиной или мрамором, дает ключ к разгадке всем нам известного человеческого тела.
Объекты этих искусств более или менее постоянны.
Но музыка, выявляя самую подвижную форму бытия – звук, ни в коем случае не может быть подстрочником существующей застывшей жизни.
Вот почему
так курьезно, так нелепо ее положение при старом натуралистическом театре.Театр – это стремление слить все существующие искусства в одно неделимое целое.
Существование его возможно лишь при условии отсутствия рабства отдельных видов искусств.
Совершенно другая картина развертывается при исследовании состояния существующих драматических или оперных театров.
На первый план выступает действие и его развитие в слове актера. Музыка же идет только как аккомпанемент, определяющий долготу слова, дающий ему более или менее удачную фразировку без всякого индивидуального значения.
Основа театра (старого) – либретто, какое-нибудь действие, вырвавшее определенный кусок из реальной жизни.
Вот почему применение к нему музыки, как алфавитного указателя, совершенно не соответствует истинной задаче музыкального творчества.
При таких условиях музыка никак не может сродниться с театром.
Театр прошлого не был выявлением общей жизни всех искусств, а только их механическим собирателем.
Совершенно другой характер носит соотношение музыки и действия в кинематографе.
Прежде всего, кинематограф оставляет больше места для дополнения действия нашей личной творческой деятельностью уже одним тем, что рамки возможного выражения не определены точными линиями слов.
Далее, фантастика кинематографа значительно богаче фантастики существующего театра.
И, в-третьих, не выдуманное, условное, а реальное построение картины дает возможность увеличить и углубить ее звуковое содержание.
Вот почему при кинематографе музыка, хоть и вливается в общий тон картины, все же имеет возможность остаться в то же самое время и свободной и самостоятельной.
Чем же определяется ее направление?
Как искусство отвлеченное, музыка не берет от действия его незначительных, мелких черточек, но характеризует только общие черты его характера, лейтлинию его движения. В кинематографической же картине основным мотивом служит чистое действие. Характер же каждого действия как такового – его ритм.
Разница ритмических лиц и есть разница сопровождающей кинематограф музыки.
Итак, только кинематограф приближается к идее современного театра, как естественного сращения всех искусств.
Только в нем музыка свободна.
Характер же ее определяется ритмом кинематографического действия.
Кинематограф в литературе
…Только отражение какого-либо факта в литературе заставляет относиться к нему, как к силе.
…Не переданная литература, а выдуманная жизнь создает славу театра.