Война

Положа руку на сердце, я злилась на неё ещё до отъезда, в основном из-за той ситуации с Ревиком в Вашингтоне, в которой я частично винила Чандрэ — опять-таки, несправедливо. Я злилась на всех, кто согласился с вашингтонским планом Ревика, может, потому что легче было сосредоточиться на этом, а не на том, во что Ревик превратился после.

При этой мысли в мозгу промелькнуло другое воспоминание, и я содрогнулась.

Я накричала и на Касс тоже — а Касс там вообще не было.

Я накричала на Касс за то, что её там не было, что она не поехала с Джоном и Ревиком в Вашингтон. Я обвинила её в том, что она оставила Джона одного, заставила его быть единственным голосом рассудка во всей этой проклятой команде. Вспомнив, что наговорила тогда, я снова содрогнулась. Я извинилась перед ней в ту же самую ночь, но разве извинений после такого может быть достаточно?

Даже Джон после этого несколько дней злился на меня. Он сказал, что я знатно перешла черту. Он также напомнил мне, что это Касс устранила Териана — факт, который большинство команды (за исключением, может, Балидора) замалчивало в связи с её статусом «червяка».

Вспомнив и этот разговор тоже, я ощутила лёгкую тошноту.

Но мысли о Касс сейчас не особенно помогали.

Нахмурившись, я перевела взгляд на видящую с тёмно-красными глазами.

Она была там, в крепости Тени. Она наблюдала, как разворачивалась вся эта ситуация с Тенью и Касс: как Касс узнала, что она Война, и всё, что Тень говорил ей, убеждая, что надо быть на его стороне. Она также видела, как в Касс что-то сместилось настолько, что она начала спать с Фиграном.

Я не посещала те собрания в Олбани, на которых Балидор выслушивал доклады Чандрэ.

Я знала, что это должно быть непросто. Я знала, что мне надо взглянуть на информацию с тех брифингов; просто я ещё не заставила себя сделать это.

Я также знала, что это наверняка причинило Чандрэ боль на личном уровне. Она любила Касс.

Учитывая всё это, Чандрэ вела себя настолько трезвомысляще, насколько это вообще возможно. Может, она и не потерпит выражения эмоций, если я попытаюсь поговорить с ней об этом.

Продолжая смотреть на неё, я осознала, что скучала по ней — по Чандрэ. Я скучала по ней сильнее, чем хотела признаваться самой себе, во многих смыслах.

Я скучала по ней как по подруге. Я также скучала по вкладу, который вносил её голос и мозг в нашу команду.

А ещё очень немногие люди были круче Чандрэ в драке.

Я не очень хорошо закрывала щитами все эти мысли и видела, как Чандрэ улыбнулась прямо перед тем, как взгляд этих красноватых глаз метнулся ко мне.

— А ты сегодня настоящая льстица, да, Мост?

Я закатила глаза.

— Льстица. Она самая. Ты же слышала ту часть, где я хотела тебе врезать? Я ещё не миновала эту стадию.

— Я слышала, — улыбка Чандрэ погасла. — Спасибо.

Слегка покраснев, я сделала отмахивающийся жест одной рукой.

— Я думала, что по большей части это я была засранкой, — сказала я. — Ты же слышала эту часть, верно? Не уверена, что «спасибо» — это уместный ответ, учитывая, как я обращалась со всеми вами, — посмотрев на неё, я заговорила откровенно извиняющимся тоном: — Я правда прошу прощения, Чан. Ты этого не заслужила. И Касс тоже. Тогда я не была добра к большинству своих друзей.

Чандрэ отмахнулась от этого взмахом руки.

— Ты была сама не своя.

Её тон звучал решительно и окончательно, словно на этом тема закрыта.

Она посмотрела на меня своими тёмно-красными глазами, открыв свой свет и всматриваясь в моё лицо.

— Элли, я искренне сожалею, что не воспротивилась плану Дигойза притвориться проститутками для тех червяков, — нахмурившись, она пожала плечами. — Если это поможет, никто из нас не мыслил здраво в тот момент… и твой муж в особенности. Я должна была понять, что работа в одной конструкции с ним подчинит нас его воле, учитывая интенсивность его чувств.

Она выдохнула, прищёлкнув языком и качнув своими косичками.

— …Джон заметил это. Он пытался меня предостеречь. Он говорил, что на меня чрезмерно влияет травма Дигойза. Он сказал, что Повстанцы искажают его свет через эту травму. Он сказал, что я говорю словами твоего мужа, а не своими собственными. Я его не послушала.

Слегка опешив от удивления, я лишь кивнула.

— С Джона станется, — пробормотала я.

— Да, — отозвалась она, взглянув на меня более резко. — Я всё хотела спросить об этом. Тень знает, кто он? Джон?

Я поджала губы, затем выдохнула.

— Я честно не знаю. Я надеялась, может, ты или кто-то другой сумеете нам это сказать.

Чандрэ кивнула, но её красиво очерченные губы поджались.

— Наш хозяин в Аргентине был не очень-то общительным. Я рассказала Адипану, что смогла. Я позволила им детально изучить мой свет. Боюсь, этого оказалось недостаточно, чтобы дать им много новой информации.

— Ты хоть раз видела его, Чан? — спросила я, повернувшись. — Тень? Или изображение кого-то, кто называет себя Тенью?

Глаза Чандрэ сделались менее прозрачными.

— Только то, что видела ты, когда пришла в тот зал.

— Менлим.

Она один раз кивнула.

— Да. Менлим.

Между нами повисло молчание.

В этот раз оно не казалось таким неловким. Я опять осознала, как рада её возвращению вопреки всему, что происходило вокруг нас.

— Спасибо, — ответила Чандрэ, слегка улыбаясь. — …Ещё раз, — она сделала жест, показывая на видящих, которые сгорбились над консолями на мостике. — Признаюсь, очень приятно, что здесь по мне скучали. Это было очень… изолированно. Работать над последними миссиями.

В последовавшей тишине она прочистила горло, посмотрев обратно на смотровой порт и зеленовато-синюю воду.

После кратчайшей паузы, во время которой я лишь смотрела на Чандрэ, я взяла её руку, сняв с перил, и переплела свои пальцы с её длинными коричневыми пальцами.

Она позволила мне, крепко сжав мои пальцы своими.

Когда я увидела, как заблестели её глаза, я отвернулась от её лица. Я проследила за её взглядом и тоже уставилась на серо-зелёные глубины Нью-Йоркской гавани. Я смотрела, как грязноватые рыбы проплывают мимо окна, следила за ними глазами.