Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

– Вольдэмар, – с упреком молвил официант, – ты що тут хулиганышь?

– Я? – возмутился Вольдемар. – Нэ маю такойи звычкы.

– Кажуть, побывся з кымось.

– Клэвэщуть. Хто сказав?

– Оця чичка и отой бурмыло [78] .

– Кто? – не понял Витя.

– То, пэвно ж, вы, панэ.

– Нет, что еще за бурмыло?

– Это такое деликатное обращение, – объяснил я. – Садись, Витя, водочки выпьем.

– Так милицию нэ зваты? – на всякий случай уточнил официант.

– Вэтэрынара позовы, – буркнул Вольдемар, – щоб вин тоби клизму зробыв.

– Ты мэни щэ подэкуй! [79]

– Вид подэкуя слышу.

Официант ушел. Витя присел к нам за стол. Тася наклонилась ко мне.

– Спасибо, Майкл, – тихонько сказала она.

– Не за что, – ответил я.

– Есть за что. Ты за меня вступился.

– И что?

– Ты ведь не за каждую бы…

– Само собой, за каждую.

– Ты серьезно?

– Совершенно.

Тася некоторое время стояла молча. Затем взяла со стода бутылку с водкой, налила себе рюмку, выпила залпом и закашлялась.

– Гаряча чичка, – покрутил головою Вольдемар.

– И таки бувають, – привычно отозвался его приятель.

Тася налила вторую рюмку.

– Хватит, – сказал я.

– Не твое дело.

– Мое. Выпьешь всю водку, а нам что?

– Да подавись ты своей водкой! – Тася выпила рюмку до дна, швырнула ее на пол, разбив вдребезги, с грохотом поставила бутылку передо мной и выскочила из зала.

– Мае характэр, – заметил Вольдемар.

– Забагато характэру, – уточнил его приятель.

– Дура, – подытожил Витя.

* * *

Из ресторана мы вышли около полуночи, нетрезвой кавалькадой двинувшись в сторону турбазы. Небо совершенно расцвело от созвездий, под полукругом луны переливался снег, темно-зеленая, почти черная, река пробегала по снегу змеящейся лентой, брызгая и пенясь, шумел водопад.

– Бывает же на свете красота, – задумчиво проговорил пьяненький Витя. – Ведь можем же, когда захотим… Американец!

– Чего? – отозвался я.

– В Америке такая красота бывает?

– Не знаю.

– Не бреши. Так и скажи, что не бывает…

– Витя, ты помолчать можешь?

– Могу…

Несколько минут наша группа молча стояла на мосту, глядя на воду.

– Просто сердце замирает, – нарушил тишину Витя. – Знаешь, о чем я сейчас думаю?

– О чем?

– Я думаю: шо ж такое «бурмыло»?

– Какое «бурмыло»?

– Забыл? Официант меня так в ресторане назвал.

– И правильно сделал.

– Обидеть хочешь?

– Не хочу.

– А все равно обижаешь. Посмотри на меня…

– Ну?

– Нет, ты внимательно посмотри…

– И что?

– Видишь, какой я обиженный?

– Вижу, – хмыкнул я, теряя остатки романтического настроения.

– А знаешь, кто меня обидел?

– Знаю. Хочу извиниться – за себя и за природу.

– Принимается… – кивнул Витя, безвольно уронив голову на грудь. – Опять же – река. Ты как американец меня поймешь… Если у истоков своих вертеться, так и останешься ручейком… Родничком… Будешь бить из-под земли и вокруг расплескиваться… А чтобы стать рекою и во что-то впасть, нужно набраться… Не в том смысле, конечно… Нужно набраться смелости и убегать, убегать от истока… Течь надо… Жить надо… Надоело мне все, американец.

Витя замолчал. Затем вскинул голову и объявил, обращаясь ко всем:

– Лекция закончена. Прошу проследовать на турбазу.

Через пару минут мы были на месте, но расходиться по комнатам не хотелось. Одни закурили, другие просто стояли и негромко разговаривали.

– Слышь, Майкл, – сказал Павел, – а где твой друг?

– Какой?

– Ну этот… Ярик.

– Не знаю, – ответил я. – У него сегодня романтический вечер. Он, кажется, достучался до сердца глухого красавицы томной…

– Ты о ком?

– О Лесе.

– Или, к примеру, дерево, – напомнил о себе Витя. – Чем дальше от корней, тем выше в небо… А то бы одни пеньки росли… Американец, мне хочется в небо!

– Надо было в космонавты идти, – ответил я. – Паш, Серега, – добавил я тихо, – если у Ярика что-то наклюнется, можно у вас в номере переночевать? Не хочется им мешать.

– Без проблем, – ответил Павел. – Разместимся.

– А Ярик, типа, сразу с двумя замутил? – уточнил Серега.

– В смысле?

– Ну, этой… подружки Лесиной… Ее тоже чет не видать.

– Таси.

– Ну да, Таси. Шустрый твой Ярик. Не ожидал от него.

– Я тоже.

– Американец! – позвал меня Витя.

– Что?

– Забери меня в Америку.

– Что ты там делать будешь?

– Найду что… Я человек серьезный, партийный… Такие всюду нужны.

– Смотри, Витя, уволят тебя с работы за такие разговоры.

– Не уволят. Некому увольнять… Все хотят в Америку.

– Так уж и все?

– Все. Дерево хочет в небо, река хочет к устью… Силы притяжения перестают действовать… Связи рвутся, все расползается на куски…

Неизвестно откуда появился вдруг Ярик, запыхавшийся и, кажется, испуганный.

– Там… это… – Он перевел дыхание. – Тася.

– Что Тася? – не понял я.

– У водопада…

– Что у водопада?

– Сидит… и плачет.

– Тьфу на тебя, Ярик, – с облегчением выдохнул я. – Зачем ты людей пугаешь?

– Она… это… идти не хочет.

– Куда?

– Никуда. Говорит, что там и останется. Меня Леся за тобой послала. Она у водопада, с Тасей…

– Умная девочка, – подал голос Витя. – Все – к водопаду. Скатимся по нему в реку и уплываем… Далеко-далеко…

– Заткнись, – оборвал его я. – Пошли, Ярик.

Мы зашагали обратно к реке.

– Она пьяная совсем, – рассказывал Ярик. – Говорит, что ты сволочь. А когда Леся согласилась, что ты сволочь, чуть глаза ей не выцарапала.

– Давно пора, – буркнул я.

– В смысле?

– Не обращай внимания. Как у тебя с Лесей?

– Изумительно! – оживился Ярик. – Я влюблен, как никогда в жизни. А вдруг получится…

– Что получится?

– Ну это самое…

– Так ты влюблен или тебе просто этого самого хочется?

– Мне так хочется, что я почти влюблен.

Из-за поворота навстречу нам вышли четверо – Леся, Тася и два милиционера. Леся держалась чуть поодаль, а Тасю милиционеры вели, ухватив с обеих сторон под локотки.

– Добрый вечер, – сказал я.

– Добра нич, – ответили милиционеры.

– Что случилось?

– А тоби дело?

– Мне дело.

– Это наши ребята, с турбазы, – вмешалась Леся.

– Ага! – захохотала Тася. – Наши… Один сволочь, другой дурак! Майкл, ты сволочь, ты прелесть! – Она престала хохотать и разрыдалась.

– Теперь бачэтэ, шо случилось? – покачал головой один из милиционеров. – Пьяная, то плачэ, то смиеться. Ругаеться. И бэз докумэнтив.

– Куда вы ее ведете?

– В отделение при турбазе. Розбыратыся будем…

По их физиономиям, раскрасневшимся и блудливым, как у котов, было понятно, как именно они намеревались разобраться с Тасей.

– Отделение отменяется, – заявил я.

– Это с какого ж перепугу?

– С такого. Это моя девушка, понятно?

Тася перестала рыдать и удивленно глянула на меня.

– Шо значыть твоя? – спросил второй милиционер.

– То и значит. Я ее парень, она моя девушка.

– Шо ж ты ее одну у водопада бросил?

– Недоглядел. Поссорились мы. Тась, прости меня, я был неправ.

Тася ничего не ответила, продолжая изумленно меня разглядывать.

– Прощаешь? – спросил я.

– Прощаю… – ответила, наконец, Тася.

– Отпустите ее, мужики, – сказал я милиционерам.

– У нее, между прочим, отец в киевском горкоме работает, – влез Ярик. – А он, – Ярик ткнул пальцем в мою сторону, – вообще американец!

– Шо ты нас пугаешь, – буркнул первый милиционер. – Подумаешь, киевский горком… Киев далеко. Еще амерыканця какого-то приплел…

– Он пошутил, – сказал я, нехорошо покосившись на Ярика. – Обыкновенный у нее папа. И я никакой не американец, а просто себе человек. Такой же, как вы. Только дурак, что с девушкой своей поссорился. Мужики, будьте людьми, дайте нам помириться.

Милиционеры переглянулись.

– Наказать бы его, – молвил первый, – шоб дивчат у водопада нэ кидал. А якбы она з горя в речку прыгнула?

– Я бы тоже прыгнул.

– Ладно, – с неохотой сказал второй, – нехай забирает свою ляльку. Выпить в отделении хоть есть шо? – спросил он у первого.

– Бутылка гары е [80] , – ответил тот.

– Ну гара так гара. Сопьешься чэрэз этих влюбленных…

– Так мы пойдем?

– Та идите уже…

Мы повернули обратно к турбазе.

– Майкл, – сказала Тася, – это правда?

– Что?

– Что я твоя девушка?

– Давай сейчас не будем об этом.

– А когда?

– Когда-нибудь.

– И куда же мы идем?

– На турбазу.

– А дальше?

– Посмотрим.

Возле турбазы нас поджидала остальная группа.

– Все в порядке? – поинтересовался Серега.

– В идеальном.

– А что, вообще, случилось-то?

– Ничего особенного. Девушки засмотрелись на красоты водопада. Ладно, спокойной ночи.

– Майкл, – сказал Павел, – так ты к нам?

Я посмотрел на Тасю.

– Нет, – ответил я. – В другой раз.

– Ага, – кивнул Павел, – понятно.

– Американец! – крикнул Витя.

– Что?

– Пришли мне из Америки статую Свободы.

– А жена твоя не приревнует?

– А жену мою я тебе в Америку отправлю…

– Договорились, – кивнул я. – Спокойной ночи.

Мы зашли в холл.

– Ну что, – сказал я, – по комнатам?

– По каким? – не понял Ярик.

– Я с Тасей – к нам, вы с Лесей – к ним.

– С какой стати ты распоряжаешься? – зло спросила Леся.

– Не нравится – можем наоборот. Мы с Тасей в ваш номер, а вы с Яриком…

– А если мне по-другому хочется?

– Можно и по-другому. Мы с Яриком идем к себе, вы с Тасей к себе. И спокойно спим до утра.

– Нет, – сказала Тася. – Майкл, я к тебе хочу.

– Тася, ты уверена? – Леся, сощурив глаза, посмотрела на подругу.

– Уверена, – с вызовом ответила та.

– Ты просто пьяная.

– Неправда. Я уже почти совсем трезвая.

– Смотри, не пожалей.

– Не пожалею.

– Леся, – вмешался я, – а чего ты, собственно, хочешь?

– Ничего, – ответила Леся, бросив на Тасю змеиный взгляд. – Пойдем, Ярик.

Осчастливленный Ярик изобразил мне на прощание викторию, и они с Лесей удалились. Мы с Тасей вошли в наш номер.

– Может, вина хочешь? – предложил я. – У нас, кажется, еще осталась бутылка.

– Нет, не хочу. Майкл, ты мне так и не ответил: я твоя девушка или нет?

– А разве обязательно быть чьей-то?

– А разве нет?

– Не знаю. Как-то нелепо всю жизнь быть чьим-то. Сперва ты чей-то ребенок, потом чей-то возлюбленный, потом чей-то муж…

– Так ведь это хорошо.

– Думаешь? А когда же быть собою?

– Разве нельзя принадлежать кому-то и быть собой?

– Нельзя. Или можно. Или можно, но я не умею.

Я присел на кровать. Тася села рядышком.

– Какой ты странный, – сказала она. – Такой вроде легкий, а на самом деле тебе тяжело.

– С чего ты взяла?

– Так мне кажется. А, может, ты чего-то боишься?

– Боюсь.

– Чего?

– Щекотки.

– Если шутишь, значит, боишься. Я тоже боюсь.

– Чего?

– Многого.

– А больше всего?

– Я очень боюсь терять. Наверное, потому, что долго привязываюсь. А когда привяжусь, то уже не могу расстаться.

– С какой любовью привыкает к узам воздушный шарик со свинцовым грузом, – усмехнулся я.

– Что это?

– Не знаю. Так, бессмыслица.

– А ты не боишься терять?

– Нет. Когда теряешь – пространства становится больше.

– А на что в этом пространстве опереться?

– Не знаю.

Тася вдруг зажмурила глаза.

– Ты чего? – спросил я.

– Мне вдруг по-настоящему страшно стало, – проговорила она. – Представляешь, совсем пустое пространство, никого и ничего нет. И даже терять нечего…

– Глупенькая, – сказал я. – Человеку всегда есть что терять.

– Что?

– Кого. Себя.

– Если б я осталась совсем одна, мне было бы не жалко себя потерять. А тебе?

– Не знаю. Я вообще ничего не знаю. Я живу, как живется, и дышу, как дышится.

– А любить ты умеешь?

– Да, – кивнул я. – Умею.

– А меня ты любишь?Я не ответил ей. Просто поцеловал. Впрочем, потом я сказал ей, что люблю ее. Кажется, несколько раз.

* * *

Расстались мы на перроне киевского вокзала, не обменявшись ни адресами, ни телефонами. Леся и Тася, держась на некотором расстоянии друг от друга, спустились в метро. Мне же Ярик, все еще пребывающий в некой эйфории, предложил добраться до нашего района на такси.

– Я плачу, – щедро заявил он. – Только у меня, кажется, деньги кончились. Одолжишь?

– Чувствуется, что мы вернулись в Киев, – хмыкнул я. – Одолжу, не бойся. Лови тачку.

– Интерсно, что ты скажешь Даше, – заметил Ярик уже в машине.

– А что я ей должен говорить?

– Как ни крути, а ты ей изменил.

– Никому я не изменял. Нельзя изменить человеку, с которым у тебя ничего не было.

– Если любишь – можно.

– Интересно слышать это от тебя.

Я высадил Ярика у кинотеатра «Ровесник», а сам поехал дальше. В тот день я так и не позвонил Даше. Не позвонил и на следующий. На третий день я решил, что прятаться глупо, и набрал ее номер.

– Алло? – послышался в трубке Дашин голос.

– Привет, – сказал я. – Как дела?