Возлюби врага своего

— Господин капитан, неужели мы в Германии, я даже не верю? — спросил тогда я, когда лопасти винтов самолета замерли возле какого-то ангара.

— Крепись, малыш, нас ждут великие дела! Нас будут сейчас встречать как настоящих героев!

Люк самолета открылся, и в его проеме появилось лицо лейтенанта Люфтваффе.

— Добро пожаловать, господа, на Родину! Вас ждет торжественный ужин и автобус. Ночевать будете на базе Абвера в Цоссене. Это совсем недалеко, где-то около сорока километров.

— Вот, Кристиан, видишь, как нас встречают, посмотрим-посмотрим, что там надумали наши доблестные генералы?

Уже ровно год, как война шла в России, и наши войска, и экономика Германии как никогда находились на необычайном подъеме. В то время мы искренне верили в то, что стоим за правое дело. Тогда, наверное, не было ни одного генерала, офицера или солдата, который не верил бы в скорую победу нашей огромной армии. Впервые за всю историю нашей страны под ружье было поставлено почти девять миллионов человек. Вся эта армада, вся эта военная машина готова была в любое время выполнить приказ фюрера и отдать свои жизни на алтарь благополучия великой Германии. Тогда мы по своей наивности верили, что с таким огромным воинским потенциалом в течение трех месяцев дойдем до Урала, и поставим заключительную точку в этой войне, подняв наш стяг над уральским хребтом. В войсках уже сложилось мнение, что русские побеждают зимой, а мы, сыны великой Германии победоносно громим врага летом.

— О чем задумался, малыш!? — спросил меня капитан Крамер.

— Я, господин капитан, думаю, как дать телеграмму, чтобы ко мне приехала мать. Я соскучился по ней, и хотел взглянуть хоть краем глаза.

— Не торопись, у тебя еще будет возможность. Я думаю, что мы пробудем здесь не менее трех месяцев. Хотелось бы посмотреть, что же нам такого приготовил старик-адмирал Канарис?

Нас прилетело из группы армии «Центр» около двадцати человек. В основном это были выходцы из Прибалтики и Поволжья. Кто-то служил в армии переводчиком, кто-то в штабах. Таких, как капитан Крамер из войсковой разведки было всего несколько человек. Они-то тогда и прошли жесткий отбор, который устроили нашим курсантам офицеры Абвера.

Сразу по прибытии мы расположились в столовой. Несравнимый с фронтом ужин приятной тяжестью ласкал желудок. Как только прием пищи был окончен, в столовую вошел высокий подполковник с кожаной повязкой на глазу, который он потерял вместе с рукой на восточном фронте. Макс Редль был доверенным лицом адмирала Канариса и сам лично и исполнял все его поручения. Он внимательно осмотрел вновь прибывших и сказал:

— Господа! Вы прибыли в разведывательно-диверсионный учебный центр Абвера. Каждый из вас еще раз пройдет довольно жесткий отбор и только лучшие будут допущены для дальнейшего обучения. Остальные будут возвращены в войска. Там для вас тоже ожидается нелегкая работа. В ближайшие дни наша армия готовит наступление на юг к стратегическим запасам нефти на Каспии. Три минуты на сборы, вас ждет автобус! Хайль! Да поможет вам Бог!

Речь подполковника была по-военному короткой, но емкой и понятной. От его слов по душе прокатилось странное волнение, и мы в те минуты почувствовали свою историческую причастность к делу третьего Рейха и нашего фюрера.

Школа Абвера в которой предстояло нам пройти обучение находилась невдалеке от города Цоссена, что южнее Берлина, рядом со штабом сухопутных войск вермахта, скрытого от глаз окружением вековых сосен. Тяжелые бетонные сооружения своей мощью выступали не только из недр земли, но и на несколько десятков метров уходя в глубину, создавая там бесчисленное множество подземных лабиринтов. Их монументальный вид говорил о незыблемости веры в идеи национал-социализма, да и о беспредельном величии немецкого духа, рассчитанным фюрером на целое тысячелетие вперед.

Все пространство вокруг школы было обустроено для скоротечного и интенсивного учебного процесса. Всевозможные стрельбища, полосы препятствий, учебные классы и объекты подготовки диверсионных операций под руководством лучших и опытных инструкторов, прошедших все перипетии этой войны.

— Курсанты, выходи строиться для приветствия, — сказал дежурный унтер-офицер и засвистел в свой свисток, словно наш штабс-фельдфебель.

Несмотря на то, что Крамер был по званию выше унтера, ему тоже приходилось беспрекословно подчиняться ему. Все выскочили на плац и построились в две шеренги, как это требует боевой устав Вермахта. Из подъехавшего Мерседеса вышли три высших офицера. Начальник школы, а также командир полка специального назначения майор Теодор фон Хиппель, начальник штаба полка Адриан фон Фолькерзам и сам доктор разведки адмирал Канарис.

Канарис был чуть выше среднего роста, его черная морская форма с адмиральскими погонами и кортиком на поясе, придавали этому человеку довольно таки бравый вид. Канарис был из тех генералов, которые уважали своих подчиненных. За что офицеры и солдаты Абвера по-простому называли его «стариком». В отличие от многих офицеров высшего звена «старик» не выпячивался, стремясь к карьерному росту. Он, профессиональный разведчик, старался быть тихим и незаметным, но в нужном месте и всегда в нужное время. Вот эта черта и сгубила его в 1944 году, когда после неудачного покушения на фюрера он был арестован гестапо и казнен по приговору трибунала.

Адмирал Канарис понял руку и поприветствовал всех курсантов.

— Хайль Гитлер!

В ту самую минуту, грянуло дружное и раскатистое троекратное:

— Зик хайль! Зик хайль! Зик хайль!

— Господа офицеры и унтер-офицеры! Вы прибыли по личному приказу фюрера для шестимесячного обучения. Наши доблестные войска успешно развивают наступление на Сталинград в направлении юга России. Поэтому, согласно приказу ставки опытные инструкторы обучат вас здесь ведению диверсионной войны в тылу большевиков. Забудьте, что вы разные по званию. На сегодняшний день вы все курсанты элитной школы и элиты разведки третьего Рейха. Война переходит в совершенно другую фазу и нам предстоит задача по созданию крылатых боевых подразделений на манер английских «командос». Фюрер возлагает на вас надежду, что вы, доблестные соколы, оправдаете возложенное на вас доверие, как Гитлера, так и всей великой Германии. Каждый из вас по окончании этого учебного заведения станет командиром особой группы, которая получит свое имя и код. Да поможет вам бог! Хайль! Я надеюсь, вы станете достойными сынами своего отечества. За наших доблестных солдат, сражающихся на фронтах рейха и за нашего фюрера Адольфа Гитлера! Зик Хайль!!!

После сказанных им слов, воздух снова потрясло троекратное:

— Зик хайль! Зик хайль! Зик хайль!

Удивительное чувство гордости и причастности к этому великому делу наполнило мою грудь небывалым патриотизмом. От сказанных адмиралом слов, нервы натянулись, словно струны и по моей щеке прокатилась счастливая слеза моей причастности к этим историческим событиям.

Уже следующим утром нудный свисток дежурного унтер-офицера возвестил о подъеме. Переодевшись в спортивные костюмы, вся школа выбежала на кросс, и вот тогда я понял, что иногда тыл может быть хуже всякого фронта. Бежать приходилось по мощеной камнем дороге, которая сворачивала на песчанку, проходившую через сосновый лес. Песок был настолько мелким, что наши ноги увязали почти по самые щиколотки. Я старался бежать следом за своим командиром, чтобы не отстать, но с каждым километром дистанция между нами все удлинялась и удлинялась, пока схватившись от боли за правый бок, я не пошел шагом.

— Солдат!

Услышал я за своей спиной и в тот же миг почувствовал жгучий удар плети промеж своих лопаток. Я взвыл от боли и словно арабский скакун помчался следом за остальными. Обернувшись, я заметил инструктора, который своей плетью подгонял отставших курсантов, не взирая ни на звания, ни на бывшие фронтовые заслуги.

Уже через несколько сот метров я почувствовал, как моя боль куда-то резко ушла, и в моей груди вдруг открылось второе дыхание. Я вдыхал утренний воздух подобно кузнечным мехам и уже через некоторое время я понял, что смогу так бежать не один километр.

Впоследствии подобные тренировки спасут мне жизнь, и я ничуть не сожалею, что прошел через этот изматывающий ад.

Ежедневно утренний кросс сменялся рукопашными тренировками. Те в свою очередь стрельбой из всех видов оружия и диверсионными занятиями по взрывчатым материалам. Так на протяжении шести месяцев мы бегали, прыгали, лазили по деревьям, спускались с парашютов, взрывали рельсы и всевозможные коммуникации. За тяжелым трудом разведчика время пролетело довольно незаметно. Инструкторы вытянули из нас все жилы, превратив в настоящие боевые машины. Да, мы в то время абсолютно были лишены всяких чувств. Нам не было разницы, чем убивать своего врага, будь-то саперная лопатка или же нож. Доведенные до автоматизма мы были простым орудием смерти и мести нашего фюрера.