Возмездие на пороге. Революция в России. Когда, как, зачем?

Говоря о распаде Советского Союза, не стоит забывать и о колоссальной роли, сыгранной в этом процессе его собственными спецслужбами, которые стремились освободиться из-под контроля ЦК КПСС при помощи формирования демократического движения, в том числе и националистического характера. Насколько можно понять, предполагалось, что демократы всех мастей, дестабилизировав общественно-политическую ситуацию в стране, либо разрушат власть ЦК КПСС, либо, по крайней мере, полностью дискредитируют ее в глазах общества. После этого спецслужбы как единственная сила, способная «навести порядок», выйдут на авансцену политики и явно или тайно, но возьмут управление страной в свои руки.

Эта комбинация потерпела сокрушительное поражение не только благодаря глубочайшему разложению самих спецслужб, [55] но и в результате быстрого выхода демократического движения из-под их контроля и началу его самостоятельного развития, а также его частичного (в первую очередь это касалось националистических движений) перехода под контроль Запада. Таким образом, провокация спецслужб способствовала обретению демократическим движением самостоятельности, его переходу к деятельности на основе собственных интересов и побуждений и в конечном итоге – приходу его к власти в России и всех остальных республиках Советского Союза, за исключением среднеазиатских.

55

Разложение советских спецслужб ярчайшим образом проявилось в ходе путча ГКЧП 19 августа 1991 года. Нелишне напомнить, что КГБ СССР начал проводить самоубийственную политику невмешательства лишь после того, как выяснилась полная профессиональная несостоятельность (а следовательно, и бесперспективность) организаторов переворота: в частности, они не озаботились даже изоляцией лидеров демократического движения, в результате чего последние после понятного замешательства смогли прибыть к Белому дому и организовать видимость сопротивления, которой оказалось достаточно для победы.

Воистину, свобода слова никогда не будет оценена в нашей стране больше, чем в дни ГКЧП: его члены устроили государственный переворот и взяли власть с единственной видимой целью – устроить пресс-конференцию!

Разумеется, это ни в коей мере не означает, что демократическое движение было целиком или хотя бы в основе своей марионеточным. Напротив, оно даже в самые трудные для себя времена опиралось на сильные и искренние чувства и стремления десятков миллионов людей по всей стране. Речь идет лишь о том, что в результате операции советских спецслужб, затем вышедшей из-под их контроля, демократическое движение было искусственно усилено и поддержано настолько, что задолго до достижения политической зрелости получило, а потом и смогло воспользоваться реальными шансами на политическую победу и завоевание власти, к использованию которой на благо общества оно было заведомо не готово.

Именно в этом заключается фундаментальная объективная причина провала западной советологии, до самого последнего момента последовательно отказывавшейся верить в победу демократических сил и крах коммунистического режима. Ведь в силу самого своего положения она могла видеть лишь поверхностные события, а разнонаправленно и интенсивно проводившиеся спецоперации, неутомимо подтачивавшие прочность системы, оставались принципиально недоступны ее восприятию и анализу.

Таким образом, управление при помощи спецопераций, по инерции и традиции практикуемое нынешним руководством нашей страны, отнюдь не является для нее чем-то принципиально новым. Скорее, это элемент его общей стратегии, направленной на реализацию синтеза рыночных механизмов и структур, характерных для Советского Союза. В самой этой идее нет ничего плохого, и ее реализация могла бы быть полезной, если бы не осуществлялась разлагающейся правящей бюрократией по принципу минимизации усилий, из-за которого синтез неминуемо оказался порочным, объединяющим отнюдь не лучшие, а наихудшие черты двух систем.

От рыночной экономики была взята хаотичность, обогащение немногих за счет разрушения жизни большинства, безответственность государства, принципиальный отказ от развития системы социального обеспечения как инструмента создания человеческого капитала и от развития общественной инфраструктуры как инструмента создания капитала производственного.

От централизованно планируемой системы были взяты гипертрофированная роль государства, подавление всей и всяческой инициативы, всевластие спецслужб (при этом еще и некомпетентных) и, в частности, государственное управление при помощи заведомо не подходящего для его стратегических целей инструмента – специальных операций.

Существенно, что неотъемлемым, а зачастую и основным инструментом спецопераций являются провокации. Соответственно, управление при помощи указанных операций при более детальном, углубленном рассмотрении в значительной степени представляет собой управление при помощи разнообразных, но, как правило, глубоко аморальных и разрушительных провокаций. Пораженный этой болезнью государственный аппарат отторгает от себя как заведомо чужеродные элементы не только творцов, но и добросовестных исполнителей, замещая их профессиональными (или, вследствие своего разложения, не очень профессиональными) провокаторами.

Потенциальные организаторы и возможные мотивы провокаций

Принципиально важно, что государство оказывает колоссальное воспитательное воздействие на все общество и всех без исключения субъектов политического процесса, которые частью поневоле начинают подражать ему, а частью вынуждены действовать по нормам и правилам, создаваемым им, в том числе и неосознанно, при помощи создания тех или иных прецедентов. Хочет того государство или нет, оно является тем самым командиром, любой жест и поступок которого воспринимается его подчиненными как руководство к действию – по принципу «делай как я!». Непонимание этого аспекта деятельности государства (и даже недостаточное его понимание) служит, как представляется, исчерпывающим доказательством профессиональной непригодности практически любого государственного руководителя.

Поэтому после того, как провокации разной направленности, масштаба и изощренности становятся нормой и основным содержанием государственной политики, они весьма быстро приобретают аналогичное значение и во всей общественно-политической жизни как таковой. Последняя в результате этого извращения начинает напоминать вальс, в котором партнерша остается неуверенной в искренности отношения к себе своего кавалера до тех пор, пока он не уронит ее или, по крайней мере, не отдавит ей ногу.

Как ни печально, описанная ситуация в полной мере характерна и для современной России, хотя безусловными лидерами по использованию провокаций в политической сфере, насколько можно понять, остаются представители правящей бюрократии. Соответственно, именно их усилия и станут, по всей вероятности, основным фактором дестабилизации общественной жизни нашей страны.

Прежде всего, среди потенциальных организаторов государственных провокаций следует выделить силовых олигархов, хотя бы из-за одной только принадлежности к структурам, наиболее склонным к использованию провокативных методов. Ситуацию усугубляет то, что они отнюдь не едины, но раздроблены на множество непримиримо воюющих друг с другом групп, крайне неохотно объединяющихся лишь перед лицом совершенно бесспорных общих угроз. Эта в прямом смысле слова военно-феодальная раздробленность представляет собой кипящий котел внутренних дрязг и склок, в котором каждый воюет с каждым (не исключая собственных руководителей и подчиненных) и готов использовать сколь угодно масштабные и разрушительные для общества провокации для достижения сколь угодно мелких собственных целей.

Единственным общим политическим мотивом этих группировок является ненависть к либеральным фундаменталистам, осознаваемым в качестве главного и непримиримого противника. По мере укрепления оппозиции и развития протестного движения силовая олигархия начинает воспринимать как врага и его, однако и здесь основные эмоции направлены на социально и идеологически чуждых либералов, по-простому расцениваемых если и не как «агенты мирового империализма», то, во всяком случае, как «агенты Запада».

При этом силовые олигархи, все более настороженно относясь к оппозиции и ненавидя ее либеральное крыло, буквально с наслаждением используют ее (конечно, в той степени, в которой они в силу снижающейся эффективности способны организовывать, в том числе провоцировать, чужие действия) в качестве оружия против своих главных конкурентов – либеральных фундаменталистов.

Хрестоматийным примером, по крайней мере, попытки такого использования стала реакция целого ряда представителей силовой олигархии на многочисленные предупреждения о разрушительных последствиях монетизации льгот. Самые разные люди, зачастую пораженные в отношении друг друга не только клановой, но и личной нетерпимостью, реагировали на эти предупреждения практически с одинаковым восторгом. Силовые олигархи впадали в состояние, близкое к трансу, предвкушая, как массовые протесты или просто очевидная неразумность разработанных законов вынудят президента отправить в отставку устроивших «на ровном месте» политический кризис либеральных фундаменталистов. Попытки апеллировать к разуму, указание на колоссальный вред для общества, неизбежное разочарование людей в президенте и снижение его рейтинга, и даже на то, что «в конце концов вам же все это разгонять придется», не воспринимались в принципе: любые негативные представления были вытеснены из сознания силовых олигархов сияющим видением попрания и изгнания с высот политической власти ненавистных либеральных фундаменталистов.