«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи

Был там один офицер, немолодой и некрасивый, который рассказывал мне о своих детях и всегда радовался моему приходу. Ранен он был не очень тяжело, семья его жила где-то в провинции, он собирался скоро переехать в город перед отправкой на фронт. И этот ничем не замечательный человек поразил мое воображение настолько, что я вообразила себя влюбленной и думала о нем все время в самой поэтической форме.

Лазаретные эпизоды, разговоры, слухи, тексты газет — все накладывало нездоровый отпечаток на мои мысли. К концу ноября я дошла до того, что перестала ходить в гимназию, а вместо этого отправлялась в парк и бродила до изнеможения по мокрым дорожкам. К этому времени мой герой снял комнату на бульваре и бывал в только раз в несколько дней. Я узнала его адрес. Много дней я носилась с мыслью навестить его, потому что мне действительно недоставало его общества. Однажды, неожиданно для самой себя, я очутилась перед его домом. Я хотела повернуть назад, но было уже поздно: он увидел меня из окна и шел открывать мне дверь. Я вошла, ни слова не говоря, и смущенно села на кончике стула. Он старался меня расшевелить, но я упорно молчала. «Ну, вот, через неделю на фронт, довольно отдыхать, маленькая стрекоза! Я опустила нос еще ниже и стала тихонько плакать. Он меня утешал и не спрашивал причину моих слез, а только поднял меня на руки и гладил по волосам. Я сказала: «Как это ужасно, что Вас не будет, я так Вас люблю». Он отстранил меня от себя и смотрел удивленно и серьезно. В меня вселился какой-то бес. Я все повторяла: «Да, да, люблю, Вы думаете, что я маленькая, но я не хочу, чтобы Вы меня забывали». Он действительно серьезно отнесся к моим словам. Он почтил меня своим полным вниманием. Я ушла от него с таким ужасом и отвращением к жизни, какого никогда еле не переживала. Я ни слова не сказала никому, моя утомленная бессонными ночами, ничего не заметила, герой уехал. Я с ним не попрощалась. Через две недели он был убит на Западном фронте. Мне было 11 лет. Долгое время я не ходила в лазарет, почти не видала матери, дети Пушкины жили в школе и приходили домой только по субботам. Я была очень этому рада. В январе 1915 г. я заболела ревматизмом, никого не было около меня, кроме терпеливой Греты, исполнявшей все мои капризы и старавшейся меня утешить. У меня болели все суставы так, что я не могла шевелиться, даже держать книгу. Приезжали лейб-медик Боткин [169] и старший врач лазарета, княжна Гедройц [170] . Но они мало помогли мне. Я не спала ночами и иногда теряла сознание от боли. Когда я поправилась и стала выходить в лазарет, там часто бывали царь и Распутин [171] . В то время там лежала А.А. Вырубова [172] , попавшая в крушение поезда. У нее были сломаны обе ноги и ключица. Она лежала, окруженная всяческим вниманием со стороны царей, и капризничала без меры. Например, она не позволяла Александре Федоровне [173] при ней сидеть. Когда та, усталая, присаживалась на кончик табурета, Вырубова кричала: «Не смей садиться, не смей при мне сидеть». Ее всегда окружали посетители — скучать ей не приходилось.

169

Боткин Евгений Сергеевич (1865–1918) — последний царский лейб-медик, сын профессора Военно-медицинской академии С.П. Боткина. Расстрелян вместе с царской семьей в Екатеринбурге.

170

Гедройц Вера Игнатьевна (1870/1876?-1932) — княжна, хирург, профессор Киевского университета. Медицинское образование получила на курсах П.Ф. Лесгафта в Петербурге и в Лозаннском университете в Швейцарии. Работала ординатором в Царскосельском дворцовом госпитале. После Февральской революции была на фронте. После ранения в 1918 г. работала хирургом в Киеве. Поэт и писатель; с 1910 г. начала печатать стихи под псевдонимом Сергей Гедройц (имя ее рано умершего брата): «Стихи и сказки» (СПб., 1910), «Вег» (1913, в переводе с немецкого — «путь», название совпадает с начальными буквами имени и фамилии автора); повесть в стихах «Страницы из жизни заводного врача» (1910). Член Цеха поэтов, в журнале которого «Гиперборей» публиковала свои стихи (материально поддерживала это издание). С ее творчеством можно познакомиться на страницах журналов «Северные записки», «Современник», «Заветы», «Вестник теософии» (увлечение теософией сказалось в обращении к мистике и фольклору), «Альманах Муз».

171

Распутин Григорий Ефимович (настоящая фамилия Новых, 1869–1916) — сибирский крестьянин, уроженец Тобольской губернии, целитель, обладавший значительным влиянием на царскую семью в силу способностей оказывать помощь наследнику, страдавшему неизлечимым недугом — гемофилией.

172

Вырубова (урожд. Танеева) Анна Александровна (1884–1964) — фрейлина (с 1903) и ближайшая подруга императрицы; монахиня Мария (с 1923). 2 января 1915 г. получила тяжелую травму во время железнодорожной катастрофы, устроенной в целях покушения на Распутина. Длительное время пролежала без врачебной помощи, поскольку доктора считали ее положение безнадежным и выносили из-под обломков поезда в первую очередь тех раненых, которых можно было спасти. Полгода находилась в очень тяжелом состоянии и осталась калекой.

173

Романова Александра Федоровна (принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская, 1872–1918) — российская императрица, жена Николая II (с 1894). Покровительница Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну (1914). 6 ноября 1914 г. ей было присвоено звание сестры милосердия. В 1918 г. расстреляна вместе с семьей в Екатеринбурге. В семье А. А. Смольевского хранился кружевной платок императрицы (впоследствии инициалы владелицы Ю.Ф. Львова вырезала ножницами), а так же две спаренные рамки, в которых прежде помещались фотографии великих княжон.

Распутин вваливался в грязных сапогах и ни за что не хотел надевать халата. Моя мать бесстрашно с ним воевала, рискуя вызвать гнев императрицы. Великие княжны тоже ежедневно бывали на перевязках, работали наравне с сестрами. Это две старшие. Младшие [174] же оставались девчонками, хохотали и говорили глупости, играли с ранеными в шашки и в военно-морскую игру [175] . Мария, желая удивить, складывала собственное ухо вчетверо, и оно так и оставалось. Она с любопытством смотрела на производимое ею впечатление.

174

Романовы Мария Николаевна (1899–1918) и Анастасия Николаевна (1901–1918) — великие княжны, младшие дочери Николая II. Убиты вместе с семьей в подвале дома Н.Н. Ипатьева в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. Ипатьев Николай Николаевич (1869–1938) — общественный деятель, штабс-капитан, сапер и инженер; в 1906 г., выйдя в отставку, поселился в Екатеринбурге и приобрел особняк XIX в. С 1914 г. — член Уральского общества любителей естествознания; член городской Думы (1914–1917); с 1915 г. участвовал в разработке проекта устройства Уральского горного института. Во время пребывания Романовых в его доме жил у родственников, после расстрела царской семьи в дом не вернулся. Эмигрировал через Владивосток в Прагу. Дом инженера Ипатьева снесен в сентябре 1977 г. На месте здания в 2003 г. возведен Храм на Крови.

175

Военно-морская игра — возможно, игра «Морской бой», в которой двое участников рисуют условные корабли в квадратах на разлинованной в клетку бумаге.

Моя мать в гололедицу подвернула ногу, разорвала связки в подъеме. Ее привезли с распухшей синей ногой, уложили надолго в постель. Опять приезжали Боткин и Гедройц, присланные Александрой Федоровной, иногда появлялись старшие княжны. Они приезжали без предупреждения, влетали, щебетали и сидели недолго, ели конфеты из английского магазина, совали всем под нос платки: «Не правда ли, хорошо пахнет — это ландыш Остроумова [176] . Мама кланялась, поправляйтесь скорее, все без вас скучают». — И улетали так же быстро, как появлялись, в своих красных шубках, в высоких санках.

176

Речь идет о продукции Товарищества парфюмерного фабричного производства А.М. Остроумова (Москва). Провизор Александр Митрофанович Остроумов был владельцем московского института врачебной косметики, имел склады товаров в Петербурге, в Одессе и магазин в Нижнем Новгороде.

Часто в гостях у нас был штаб-ротмистр Крымского Е[го] В[еличества] полка, Георгий Владимирович барон Кусов [177] . Это был двадцативосьмилетний молодой человек, очень высокий и худощавый. Он был ранен и контужен и принадлежал к числу маминых питомцев в лазарете. Разрывная пуля в бедре, гангрена, долгая борьба со смертью. Один из первых дней выздоровления — поездка в Петербург — крушение поезда — перелом ключицы и ребер, рана раскрылась и опять долгое лежание в неподвижности. Моя мать, по-видимому, посвятила ему много времени и внимания, потому что в его лице приобрела преданнейшего друга. Мой отчим, вообще вздорный и ревнивый, тоже отнесся к нему очень благожелательно. Георгий Владимирович переживал большую драму: его жена Вера Иллиодоровна Горленко увлекалась Распутиным, бывала в его кружке и, что главное, не хотела иметь детей.

177

Кусов Георгий Владимирович (1887 — после 1945) — правнук А.И. Кусова (1779–1848), коммерции советника, купца 1-й гильдии, директора от купечества в Государственном коммерческом банке и потомственного дворянина (с 1830 г.); внук А.А. Кусова (1814–1867), статского советника, купца 1-й гильдии, получившего титул барона в 1866 г. по случаю 100-летия торгавого дома Кусовых; сын В.А. Кусова (см. примеч. 240). Ротмистр кавалерийского полка. С августа 1914 г. находился на фронте. Был тяжело ранен и контужен при крушении поезда. В 1937 г., находясь в ссылке в Куйбышеве (см. примеч. 254), передал в Русский музей портрет прапрадеда И.В. Кусова, написанный О.А. Кипренским в 1808 г.

А мы с Пушкинятами с ранней весны увлекались велосипедами. Нас было четверо, велосипедов было два. Ко мне ходила француженка, кроме того, у нас была общая англичанка Miss Laborde. Она одевалась с ужасным безвкускием, но была молодой, общительна, подвижна. С нею мы поочередно совершали большие прогулки на велосипедах по паркам. Моя француженка также не отказывалась от поездок в Павловск. Там делали остановку на ферме [178] и закусывали с большим аппетитом на открытом воздухе. Там можно было получить свежее молоко, сливки, творог, сметану, простоквашу, варенец, всевозможные омлеты.

178

Ферма императрицы Марии Федоровны в Павловске — комплекс построек молочной фермы начала XIX в., расположенный между деревнями Тярлево и Глазово. Одно из сооружений — молочня — поэтический крестьянский домик из крупных валунов, крытый соломой. Внутри молочни был салон с изящной и дорогой отделкой для отдыха. Излишки продукции фермы продавались населению.

Ферма находилась среди парка и была излюбленным местом для завтраков у дачников. А.Ф. Смольевский стал наконец, видим и доступен. Ровно в десять утра он отправлялся на поезд, около трех возвращался, проводил три-четыре часа на теннисной площадке, восхищая своим белым костюмом и мальчишеской подвижностью. Потом он переодевался и уезжал опять в город развлекаться. Когда он возвращался, я не знаю — в девять часов меня укладывали спать. В этом вопросе, и только в этом, со мною были строги. Во всем остальном, как-то: в выборе книг, отлучках из дома — мне предоставлялась полная свобода.

Я уже перечитала всего Толстого, Тургенева, Гончарова; Чехов до сих пор остался моим любимым автором.

Однажды мы были приглашены к «Арсеньке», как называли его ученики школы Левицкой, на специально для нас устроенный шоколад. Мы явились к нему ряжеными, нацепив на себя платья наших мамаш. Мы надели корсеты и подсунули подушки вместо бюстов. Наступая на подол, путаясь в юбках, мы с хохотом ворвались в его маленькую квартирку, напугав его хозяйку, старую немку, Fraulein Лундберг [179] . Мы перерыли у него все ящики, съели весь найденный шоколад, взяли с него обещание, что он будет привозить еще (обещание, добросовестно им выполненное), и, перевернув все вверх дном, убежали так же быстро, как появились. На лестнице я потеряла корсет через ноги, и это обстоятельство сыграло впоследствии большую роль в моей жизни. «Арсенька» [180] мне казался идеалом и вдохновлял меня писать стихи.

179

В отличие от Смольевского-старшего, жена звала А.А. Смольевского Арсюней и Арсюнькой, хотя его детское имя Асик (он же прилюдно ее звал по имени-отчеству, а сокровенно — Талонька — производное от Наталии).

180

Вероятно, фрейлейн Лундберг, которая в адресной книге «Весь Петербург» за 1910 г. указана как Лундберг Лаура Бернгардовна.

Когда потянулись вечерние тени и золото меркнет последних лучей, — с зеленых качелей, свидетель сражений, ракет златострунных и белых мячей, с замедленной живостью резких движений из нашего сада, где столько сирени, — слежу, как он вышел, весь в белом Арсений. Зачем-то весь в белом, надуманно весел (веселости этой не хочется верить) с зеленых глядит, раскачнувшихся, кресел, как в теннис играют Израиля дщери. Пусть Юра взберется ему на колени — его ли обрадует детская ласка. Я вижу, что вечер прозрачно весенний — печалей его нарастающих — маска. Похож на Орфея в пустыне молчащей (мячи разбежались, скорее кончайте!) Волос красноватый отлив на закате, Мальчишески тонкая шея. Смотри, как рассеянна холодность взгляда От лишних вопросов Вавули ограда, и ясно, что с ним говорить мне не надо [181] .

181

В машинописи стихотворение дано в несколько иной редакции, датировано 10 июня 1915 г. с пометкой: Царское Село.

Конечно, я тщательно скрывала свой интерес к его особе и не ждала уже, чтобы ко мне относились как к взрослой. Но и Арсений не казался мне способным на грубость. Я с любопытством и ревностью наблюдала его шуточные ухаживания за взрослыми барышнями. Серьезно он ни за кем не ухаживал, потому что был в то время влюблен в некрасивую и немолодую учительницу музыки, любовницу его приятеля. Я догадывалась и об этом и с сочувствием и интересом наблюдала изменения в его настроениях в зависимости от ее поведения. Я знала, что она вместе с его приятелем смеется над ним, а он этого не замечает. Впоследствии я узнала из его дневников, как начался этот неудачный роман, единственный в его жизни роман.

Между тем мой отчим уехал на фронт, получив командование бронепоездом в Карпатах, моя мать собиралась переезжать в Петроград, а меня и девочек Пушкиных готовили к поступлению в институт [182] . Мне очень жаль было уезжать из Царского, казалось, что с этим отъездом кончается мое детство. Фактически оно кончилось уже давно, но мне казалось, что я могу еще быть как все дети — играть, ни о чем не помнить. Около этого времени появился снова мой отец, амнистированный, получивший право поступить в полк, обновленный, но сильно постаревший, с проседью в волосах.

182

Екатерининский институт благородных девиц — закрытое среднее учебное заведение (Училище ордена св. Екатерины основано в 1798 г.; набережная р. Фонтанки, 36, ныне в этом здании филиал Российской национальной библиотеки [РНБ]) В институт принимались девочки 10–16 лет. О. Ваксель была принята как дочь офицера-фронтовика (из поясн. А. С.) Окончившие семилетний курс получали звание домашних наставниц. А.А. Смольевский в воспоминаниях о подруге матери Е.В. Масловской (см. примеч. 196) писал, что она и ее сестра Ирина «были четвертым поколением из их семьи, которое училось в этом институте — они, их мать, бабушка и прабабушка. Здание на Фонтанке строил Кваренги. Институт сохранял порядки, форму в том виде, как это было при его основании во времена Марии Федоровны, жены Павла I. Девочек водили в камлотовых платьях, которые можно было поставить на пол, и они стояли. По утрам умывались холодной водой, волосы девочкам расчесывали специальные горничные. Каждый класс занимался по полгода в помещениях, выходивших окнами на Фонтанку, по полгода — в помещениях с окнами во двор и сад. Два раза в неделю воспитанниц могли посещать родители и знакомые — по четвергам и воскресеньям» (коммент. А. С.). Масловская Ирина Владимировна (в браке Чернышева, 1905–1996) — младшая сестра Е.В. Масловской (примеч. А. С.). Кваренги Джакомо (1744–1817) — итальянский архитектор, с 1799 г. работал в России. Почетный вольный общник ИАХ (1805). Камлот — плотная шерстяная или полушерстяная ткань, вырабатывавшаяся в XIX в. для пошива верхней одежды.

Одновременно с нашим переездом мне было объявлено о том, что я буду жить в институте. Я была огорчена и испугана, мне совсем не хотелось отрываться от матери, которую я и так редко видела.

Перед экзаменами меня всячески ублажали, устраивали мою новую комнату, катали в автомобиле, водили в театры, но все это не заставляло меня забыть о предстоящем одиночестве.

На деле все оказалось не так страшно. Еще в вестибюле института я столкнулась лицом к лицу с Олей Ухтомской, девочкой, с которой я училась в Царской приготовительной школе. Она поступала в тот же класс, что и я, и на первых порах помогла справиться с тоской по дому. Потом ее сменили более интересные девочки, ставшие моими подругами. Вавуля и Ксана учились в старших классах, и я видела их только издали в столовой или в зале. Иногда на приеме мы сидели вместе.