Возможность выбора (роман)

Даже три «А» стали серьезными, заметив, что Орви вот уже несколько дней ходила заплаканная. Все оборачивалось очень плохо — если раньше с Орви дружелюбно здоровались, то теперь от нее отворачивались. Пересуды в общежитии никак не утихали. Орви считали чуть ли не сообщницей вора. Ее даже вызывали пару раз на допрос, но потом оставили в покое.

Мрачное настроение трех «А» постепенно улеглось; они по-прежнему готовы были дурачиться; кто-то из них вытащил из ночного столика Орви письмо Кулло. С тех пор Орви начали называть сперва за спиной, а затем, осмелев, и в лицо принцессой с золотой короной.

Орви не решалась показываться на людях. В свободные часы она дрожала от холода на скамейке бульвара и лишь поздно вечером тайком пробиралась в общежитие. Раз, спускаясь по лестнице, она услышала, как кто-то из мужчин назвал Кулло больным человеком. После этого небо над головой Орви прояснилось. Клептоманы ведь на самом деле не в силах бороться со своими нездоровыми наклонностями. Выходит, Кулло не был подлым обманщиком. Орви немного успокоилась, хотя и понимала, что она ужасно наивна и беспомощна. Одна, предоставленная самой себе, она не сможет пройти через темные, неведомые дебри — через жизнь.

Устав от нервного напряжения, Орви сникла и покорно выполняла распоряжения трех «А». Пусть хоть они будут этой направляющей силой, пока не появится иная, лучшая. Все больше и больше Орви убеждалась в том, что ей необходимо рядом плечо, на которое можно опереться, и рука, которая не даст ей упасть.

26

Неизвестно, каким образом мачеха про все это пронюхала, во всяком случае, вскоре после ареста Кулло она примчалась к Орви.

Раскрасневшаяся и задыхающаяся Лулль кинула перчатки и шляпу на кровать Орви. Решила ли она, что Орви надо срочно спасать, и потому прямо-таки бегом поднялась по лестнице? Лулль обняла Орви, на ее глаза навернулись слезы.

— Ну, скажи на милость, что с тобой так в конце концов будет? — с участием спросила Лулль. — Отцу я не решилась сказать. Не хватает ему еще инфаркта. Реди был просто мальчишка, а теперь, извольте, твоим избранником стал воришка!

Орви с поникшей головой, как кающаяся грешница, стояла перед Лулль, которая в недоумении разводила руками.

— Да что с тебя взять, — вздохнула Лулль. — У тебя разум ребенка, а в людях ты и вовсе не разбираешься.

Орви кивнула. Она сама пришла к такому же выводу.

— Мы должны вытащить тебя из этой дыры, — заявила Лулль, снедаемая жаждой деятельности.

Орви снова расплакалась. Не потому, что ей было жаль себя или она переживала из-за Кулло, — она плакала от счастья, что кто-то хочет позаботиться о ней. Лулль и отец невероятно выросли в ее глазах — они берут на себя обузу, предлагают защиту взрослому и, можно сказать, почти чужому человеку, который впутался в неприглядную историю. Орви чувствовала себя бессердечным пигмеем — уж она в подобном случае ни за что не простила бы.

Снова ей вспомнилась Офелия Розин. Бог знает какому воришке, вроде Кулло, она в свое время доверилась и родила от него ребенка. Только что восхищавшаяся великодушием мачехи и отца, Орви с неприязнью подумала об Офелии Розин, словно, кроме всего прочего, она унаследовала от нее детский ум и неискушенность.

— Но ты не исключение, — вытирая глаза, утешала мудрая Лулль. — Когда-то и я безгранично верила одному человеку; если для меня под солнцем и существовало что-то надежное, так это он. Но однажды вечером он ушел и больше не вернулся. Он не умер, с ним не случилось никакого несчастья, он просто исчез. Он не потрудился даже написать мне хотя бы несколько строк или объясниться как-то иначе. Знаешь, я чуть с ума не сошла. Впоследствии, размышляя об этом, я никак не могла вспомнить, в какой момент я совершила ошибку. Эта его беспощадность долго терзала меня.

Лулль выглянула в окно и прищурилась.

— Мы верим тебе, Орвинька, — добавила она спустя мгновение.

Никогда раньше, да и потом Лулль не вызывала у Орви столь теплых чувств, как в тот раз. Орви слушала Лулль и думала, что кровное родство в действительности, пожалуй, не что иное, как большая условность. Нити родословной зачастую не так-то легко распутать. Не одна только последняя война создала множество таких неопределенных ситуаций. Родители стремительно расходились и так же стремительно с кем-то сходились. Новый муж превращался в нового отца, очередная жена в очередную мать. Новых супругов называли мачехой и отчимом только в старину, когда хотели подчеркнуть изменение состава семьи, как событие из ряда вон выходящее.

— Ты добрый человек, Лулль, — смущенно пробормотала Орви.

— Вот видишь, — с облегчением вздохнула мачеха. Очевидно, она боялась, что Орви снова заупрямится.

Она взяла Орви за руку и стала уговаривать, как ребенка:

— Теперь будь умницей и собери свои вещи. Потом мы вызовем такси и поедем домой. Отец сейчас затопил печь, в комнате тепло. Ты ляжешь в свою постель, положишь голову на подушку — и горя как не бывало.

Орви послушно собрала пожитки. Это не составило большого труда. Она жила в этой комнате, как в поезде, — все имущество в двух чемоданах под кроватью. Надев пальто, Орви взглянула на вазу, которую она недавно купила. Цветы, которые приносил Кулло, не годилось рассовывать по банкам или бутылкам. Орви повернула вазу, ловя свое отражение на гранях стекла.

Лулль захотелось всячески подбодрить Орви, и она тихим голосом похвалила ее вкус, сказав, что Орви сумела выбрать очень красивую вещь. Орви написала трем «А» милое прощальное письмо и оставила им вазу на память. Лулль стояла у Орви за спиной и кивала: она умела ценить щедрость.

С того момента, как они вышли из дверей общежития с чемоданами в руках, Орви полностью предоставила устройство своей жизни заботам Лулль. Орви слепо доверяла ей — Лулль знала, что делала, она не могла ошибиться.

Лулль подыскала для Орви новое место работы — Орви стала упаковщицей на конфетной фабрике. Таким образом, она оторвалась от тех, кто, правда, все реже, но все же иной раз называл девушку принцессой с золотой короной. Удивительно, но три «А» выразили сожаление, когда Орви покинула швейную фабрику. Они наперебой приглашали Орви в гости и признались, что порой обижали ее.

Вскоре в поле зрения Орви снова появился Маркус. Мир в глазах Орви опять расцвел. Было так спокойно, словно все совершалось играючи. Благополучие, неизменно приветливая обстановка дома, приятные беседы, милые шутки, а по вечерам под окном блестящая красная машина.

Бывало, Маркус приглашал их всей семьей в ресторан. У Лулль поднималось настроение, и она щебетала, как беззаботная пташка. Орви глядела на нее с усталой улыбкой — умудренная жизненным опытом Лулль умела радоваться искреннее, чем юная Орви. Однако постепенно веселье Лулль заражало и девушку: наслаждение жизнью — искусство, которому стоит поучиться.

Впоследствии Маркус и Орви стали проводить время вдвоем. Так уж получалось, что то у Лулль не было времени, то отец жаловался на плохое самочувствие.